Волчье племя - Поддубный Олег - Страница 21

Ветврач незамедлительно вернулся к себе и в оставшееся до приезда солдат время еще раз все как следует проверил. Его лихорадило при мысли, что кто-нибудь сможет что-то заподозрить. Однако опасения его оказались напрасными. Солдатам, тащившим на себе тяжелое чучело медведя, было абсолютно безразлично, что они несут, их заботило лишь, как бы поскорее избавиться от этой ноши. На КПП зоны присутствие Шторма тоже сделало свое дело, и никто из контролеров даже не удосужился осмотреть медведя. «Все пока складывается удачно», — думал Тоцкий и ликовал в душе. Беспрепятственно миновав контрольный пункт досмотра, он и солдаты в сопровождении Шторма и еще двух прапорщиков из охраны прибыли в клуб и установили чучело медведя на заранее приготовленном для него месте. Теперь, как справедливо полагали ветеринар и начальник колонии, можно было считать, что половина дела сделана.

* * *

Попрощавшись с Тоцким, Шторм пошел к Каравайцеву проверить, как идет подготовка Светлова к работе негласного сотрудника среди заключенных лагеря. Зайдя в кабинет старшего инспектора режимной части, где обычно проходил инструктаж новоприбывших военных, он увидел, как один из административных работников с помощью специально переделанной механической бритвы наносил на плечи молодого солдата татуировку. Рисунок представлял собой оскаленную тигриную пасть с перекрещенными под ней кинжалами.

При появлении полковника все встали, приветствуя его.

— Продолжайте работу, — поспешил сказать Шторм. — Как успехи? Каковы новости, Вячеслав Иннокентьевич? — обратился он к явно удрученному Каравайцеву.

— Да как… Идут помаленьку, — пожал плечами оперативник, глядя на кровоточащие раны Светлова. — Сочинили для нашего разведчика историю и согласно ей разрисовываем его тело.

— Какую историю, по какой статье?

— Решили, что лучше будет, если мы его, Алексей Николаевич, выдадим за несовершеннолетнего преступника, осужденного за воровство и разбойное нападение на пять лет общего режима с отбыванием срока наказания в воспитательно-трудовой колонии… — Он запнулся.

— Та-ак, ну продолжайте. Что же вы замолчали?

— Смотрю на вашу реакцию, — чувствуя себя немного неловко, произнес Каравайцев. — Одобряете ли вы такое начало?

— Продолжайте, начало неплохое, — улыбнулся полковник.

— На момент его заключения под стражу ему исполнилось пятнадцать лет, следовательно, отсидел он четыре года, так как сейчас Светлову не исполнилось и двадцати, — неторопливо и четко продолжал Каравайцев.

— Какую кличку вы ему придумали?

— Решили не усложнять ему усвоение и без того многочисленной информации и присвоить кличку, образованную от его фамилии, то есть Светлый, — ответил оперативник. — Такие случаи нередки в среде заключенных, вы знаете, Алексей Николаевич.

— Да, знаю. Какую версию вы придумали относительно того, как он очутился в колонии строгого режима?

— Попал сюда за нанесение телесных повреждений своему должнику, — не совсем уверенно ответил Каравайцев, — то есть за драку.

— Очень хорошо! — одобрительно отозвался начальник. — Это как нельзя лучше подходит к его статье о разбойном нападении. А что с татуировками? Вы объяснили ему их значение?..

И сколько вообще вы собираетесь оставить их на его теле?

— Только самые необходимые, — ответил оперативник, — символизирующие его статьи, за которые он якобы осужден! Их значение Светлов уже знает, — уверил Каравайцев.

— Прекрасно!.. Так, а сколько времени они будут заживать? — спросил Шторм, обеспокоенно глядя на то, как черная тушь ложится на белую кожу Светлова и через несколько секунд становится кроваво-красной.

— Раны заживают в течение недели, — ответил оперативник, — так что раньше ничего не получится, Алексей Николаевич.

— Раньше и не надо, — успокоил его полковник. — За эту неделю пусть он хорошенько усвоит всю информацию о том, как вести себя в среде заключенных, особенно воров и приблатненных! Светлову придется работать именно в их среде.

— Так точно! — отчеканил Каравайцев.

— И еще… Особое внимание уделите воровской верхушке: Золотому, Грифу, Дрозду и их окружению, — сосредоточенно сказал Шторм. — Подробнее ознакомьте Светлова с их личными делами, с их психологическими наклонностями, чтобы, не дай бог, он по неосторожности не сделал чего-нибудь такого, из-за чего и ему придется плохо, и нам. Что, Светлов, не боишься предстоящей работы? — спросил парня Шторм как можно веселее.

В ответ Светлов только пожал плечами.

— Не знаю, — застенчиво ответил Светлов, — вроде бы немного дрожь пробирает.

— И правильно, — поддержал его начальник колонии, — когда дрожи нет, это плохо, лучше, когда она есть, сынок!

— Это почему же? — удивился Светлов.

— Самоуверенность толкает человека на ошибки, — объяснил Шторм, — а страх и связанная с ним осторожность позволяют ему не допустить оплошности, все как следует обдумать и сделать правильный вывод. Я рад, Андрей, что у тебя озноб появляется при мысли о выполнении нашего задания: значит, ты все прекрасно осознаешь и относишься к нему с должной серьезностью! Ведь, находясь среди матерых уголовников, тебе придется принимать решения самому. Одному богу известно, в каких ситуациях тебе придется побывать и чем все это может закончиться, — с некоторой долей переживания проговорил он, глядя на юное лицо солдата.

Воцарилось молчание.

— Да-а, — задумчиво протянул Каравайцев после долгой паузы, — трудное и опасное дело предстоит ему, Алексей Николаевич. Может быть, все-таки отмените свое решение?

— Ты вместо него туда пойдешь, что ли? — недовольно буркнул Шторм, слегка понизив голос. — Я, кажется, уже объяснял, что это нужно.

— Да все будет хорошо! — вмешался Светлов. По его глазам было понятно, что он очень испугался, как бы его не отстранили от дела. — Все будет хорошо, товарищ полковник! Я выполню все, как надо!.. Можете быть уверены!.

— Я не сомневаюсь, Андрей, — улыбнувшись, успокоил его полковник. — Я верю в тебя и знаю, что ты справишься с заданием, ведь не напрасно же мы твою кожу разрисовываем!

Эти слова успокоили Светлова, и на его лице появилась радостная улыбка.

— Ну-ну, — одернул его начальник, — пока еще рано улыбаться. Давай все как следует запоминай, а улыбаться будешь, когда задание выполнишь! — С этими словами он поднялся со стула и направился к выходу из кабинета, но, прежде чем выйти, обернулся к Каравайцеву:

— А вы, Вячеслав Иннокентьевич, за его подготовку отвечаете своей должностью. — И, скривив в усмешке губы, добавил:

— Как говорится, товарищ капитан, отвечаете за него головой!

* * *

Вернувшись к себе в питомник, где его с нетерпением ждал Камил, Тоцкий сообщил ему об успешном завершении половины дела и посетовал на то, что здоровье Золотого не дает возможности завершить его сразу.

— Шторму тоже лучше было бы отделаться от него побыстрее, — уверенно сказал он.

Тоцкий ошибался: полковнику болезнь Золотого была на руку. Тщательная подготовка Светлова требовала времени, да и татуировки на его теле к моменту выздоровления вора должны были зажить. Ничего этого Тоцкий, конечно, знать не мог. Он был уверен, что для полковника, согласившегося на такую рискованную авантюру, главное — деньги. Хотя последствия для начальника колонии из-за побега Золотого могут быть самыми плачевными: оперативники обязательно обратят внимание на то, что чучело медведя вносилось и выносилось из лагеря в течение короткого времени несколько раз, и это вызовет их подозрения. С другой стороны, Шторм — начальник лагеря, и вряд ли кто из инспекторов оперативной службы осмелится выдвинуть против него какие-либо обвинения.

Они могут быть выдвинуты только против Тоцкого. Но ветеринар ведь молчать не станет, и, чтобы обезопасить себя, Шторм должен будет создать алиби и для него. «А значит, бояться мне нечего, — размышлял врач, — к тому же все будет совсем не так, как предполагает Шторм». И тут Тоцкий ясно ощутил нависшую над ним угрозу. Ведь осуществись вооруженный выход заключенных из лагеря, полковник вообще остается вне подозрений, которые целиком падут на ветеринара. «Ни один самый сумасшедший оперативник не допустит и мысли, что с помощью начальника колонии в лагерь заключенным было доставлено оружие, — думал ветврач, — а у меня работает Камил — прямая причина для моего обвинения и четкое алиби для Шторма, так как он узнал его голос там, в машине!» От этих мыслей Тоцкий содрогнулся.