Красный - Хансен Эва - Страница 38

— Чем больше слушаю, тем больше загадок.

— Хочешь посмотреть фотографии?

— Да…

— Сиди, сейчас принесу.

Увидеть семейные снимки — один из лучших способов понять человека. Детские лица открыты, дети не умеют прятать душу за подходящей маской, перед объективом чаще всего они такие, как есть. И хотя с детских лет человек может сильно измениться, что-нибудь подскажет, что именно у человека глубоко внутри.

Свен принес несколько толстенных альбомов.

— Смотри, это дед Ларса. Это его родители, они погибли, когда он был совсем мальчишкой. Воспитал дед, который ему и мама, и папа, и учитель, и наставник, и нянька. А еще настоящий друг.

Ларс действительно везде с дедом. На лошади… играют в снежки… Оба со скрипками… Ларс со скрипкой, дед за фортепиано… с мечами… Снимков очень много. Ларс взрослеет…

Он всегда был красивым, от первых детских снимков, лет семи-восьми, более ранних нет.

Мы добираемся до снимков где-то пяти-семилетней давности. Ларс уже красивый молодой человек. Рядом с ним девушки, тоже красивые… Ларс на горных лыжах. Ларс выходящий из моря. Ларс за роялем. Ларс у штурвала яхты… на лошади… на мотоцикле… со скрипкой, лицо не просто задумчиво, он парит где-то в своем собственном небе…

Господи, что же это за человек?!

И вдруг одна из фотографий заставляет меня буквально замереть. На снимке Ларс и, если я не путаю, Оскар и три девушки. Две стоят лицом к камере, одна почти спиной, но именно ее легко обняла сильная рука Ларса. Но не это объятие поражает меня. Одна из стоящих лицом девушек — та самая погибшая Кайса! Она рядом с Оскаром, и парень держит девушку рукой за шею, словно пытаясь согнуть, подчинить себе. Это явно шутка, потому что она смеется.

Свен замечает мой интерес, замер в ожидании. Хорошо, что в кадре Оскар, это дает мне возможность ткнуть в него пальцем:

— Это Оскар?

— Ты знаешь Оскара?

— Не знаю, просто видела в кафе, когда нас с Ларсом познакомили. Он так представился.

— Да, это Оскар, Кайса, Бригитта и Паула. И, конечно, Ларс.

— Друзья?

Свен вздыхает:

— Нет, они уже давно не дружат. И слава богу.

— Почему, они же с Оскаром общались вполне по-дружески.

— С Оскаром — да, а с остальными… У Ларса немало грехов на душе, только, знаешь, ты его не расспрашивай, он хороший, но замкнутый, можно годами общаться и не узнать, что у него на душе. Если захочет, сам расскажет.

— Я ничего не спрашивала… Только то, что вы сами показали, — я киваю на альбомы с фотографиями.

— Вот и не спрашивай. А за альбомы мне попадет.

Да что же все его так боятся?! Я слегка натянуто смеюсь:

— Ларс такой страшный и кровожадный? А мы не скажем, что я что-то видела.

— Ты врать не умеешь, на лице все написано. И то, что он тебе нравится, и то, что интересует куда больше твоих викингов, тоже.

Я мысленно ахаю и нелепо бормочу:

— Что, так видно?

Свен как-то очень по-доброму смеется:

— Линн, это хорошо, что он тебе нравится. Ты не такая, как эти, — теперь уже кивает на альбомы. — И у Ларса что-то щелкнуло. Не разочаруй.

— Кого?

— Хотя бы меня. Есть в тебе что-то настоящее, — в глазах Свена хитринка, заставляющая меня улыбнуться.

— Ну, спасибо…

— Ты слышала, как он играет?

— Да, нечаянно. Играет он великолепно.

— Дед хотел, чтобы он стал музыкантом, но это не для Ларса. Вот так изводить себя скрипкой или роялем — это, пожалуйста, а для кого-то играть нет. Только сам для себя.

Я снова натянуто смеюсь:

— А девушкам?

— Какие девушки, он никого к себе не подпускает после того случая…

И Свен замолкает, явно сказав что-то лишнее. Я не настаиваю. Лучше постепенно, иначе вообще перестанет рассказывать.

— Ему трудно, наверное, если допустить, то и рукава оторвут, каждая в свою сторону перетягивая.

Свен смотрит на меня с легким изумлением, потом смеется:

— Ты права. Знаешь, я, кажется, понимаю, почему он тебя привез.

— И почему?

— Ты… настоящая какая-то. Не пытаешься на его шее повиснуть, не завлекаешь.

Я чуть не ору, что мне бы этого так хотелось, но я не могу!

— Оставайся самой собой, не пытайся его завоевать.

Мое лицо заливает краска:

— А почему вы решили, что я его хочу завоевать?

— Плохо, если не хочешь. Но, может, оно и к лучшему.

— Вы его очень любите?

— Люблю. Он мне как сын. — Свен поднимается, забирая альбомы.

Мне очень хочется поговорить о Ларсе еще, просто поговорить, ничего не выспрашивая, но Свен вдруг приглашает:

— Ты в малой гостиной не была?

— Нет.

— Пойдем, покажу, где этот маньяк терзает себя по ночам.

Мамочки! Чем же можно терзать себя по ночам в гостиной?

Мы идем в малую гостиную, где Свен прячет альбомы в шкаф. Приспособлений для пыток там нет, хотя со мной не согласилось бы немало детей, которых силой заставляют играть на рояле или скрипке. Папа рассказывал, что его друг из музыкальной школы так и играл — с лежащим рядом на стуле ремнем и пустым углом, в который полагалось вставать на горох после неудачно отбарабаненных гамм. Конечно, для этого мальчишки рояль был орудием пытки.

— Пыточная?

— Это? — Свен смеется. — Для кого как.

Кроме рояля, нескольких шкафов, небольшого стола и кресел в комнате столик, на котором две скрипки в футлярах. Оба футляра открыты. При виде двух скрипок я вспоминаю Бритт. Наши скрипки так же сиротливо лежат рядышком. Мы уже несколько дней не играли, и мне этого явно не хватает…

Осторожно касаюсь пальцами скрипки.

— Играешь?

— Есть немного…

— Пока Ларса нет, сыграй что-нибудь?

Свен подает мне скрипку. Я принимаю, как зачарованная. Тихонько провожу смычком, понимая, что инструмент принял мои руки. Скрипка послушна. Не знаю почему, но начинаю играть «Адажио» Марчелло, которое Ларсу вчера вечером не удалось доиграть. Я очень люблю эту нежную, грустную мелодию.

Свен присаживается к роялю и начинает тихонько аккомпанировать. В этом доме слуги играют на рояле… Вчера аккомпанемента не было, Ларс играл один. Я подхожу со скрипкой к окну. Снаружи дождь, его капли сползают по стеклу, добавляя настроения. Ничего не хочется, только эти капли и мелодия…

Когда замирают последние звуки, Свен тихонько прокашливается и вдруг:

— А вот это, Линн?

По первым аккордам я понимаю, что он играет мелодию Рольфа Ловланда. Это тоже в числе любимых, это мы можем… это мы играли с папой…

Скрипка снова плачет, замирает, словно вспоминая чьи-то ласковые прикосновения, тоскуя по несбывшемуся. Свен хорошо играет на рояле, откуда? Но думать об этом не хочется, мелодия снова уводит за собой…

Когда затихают последние звуки, я замечаю быстрый взгляд Свена в сторону входа, поворачиваюсь и встречаюсь глазами с Ларсом. Он явно стоит уже давно, замер, потрясенный, даже не сняв куртку. Подозреваю, что слышал и «Адажио» тоже, слишком уж Свен старался, чтобы я играла спиной к двери. Ах, так? Сговорились?!

Я с вызовом вскидываю смычок и… Первые аккорды «Зимы» Вивальди словно призывают Ларса к действию, он сбрасывает куртку и берет в руки вторую скрипку. Узнал мелодию. Мгновение, и он уже поддерживает мои аккорды, а когда приходит время вступать солирующей скрипке, кивает мне. Его глаза не отрываются от моего лица, Ларс словно умоляет не останавливаться. Ну уж нет, это мы играли с Бритт не раз, я не собьюсь, моя скрипка поет, как надо. На лице Ларса появляется улыбка. Я победно смотрю на него. Дуэт получился даже без репетиций! Вау! — сказала бы Бритт. Жаль, что она не слышит.

Мы тянем последний аккорд, глядя друг на дружку с вопросом: что же дальше? И я вдруг понимаю что. Смычок опускается только на пару мгновений, потом взлетает снова.

А «Шторм» вы поиграть не желаете?

Желает! Ларс подхватывает, мы не просто играем, мы соревнуемся, кивком передавая друг другу партию ведущей скрипки. Я бросаю вызов всему: штормящему морю, музыке и Ларсу. Он вызов принимает. Так я еще никогда не играла, мы стоим, буквально впившись друг в друга глазами, кажется, смычки летают по струнам без нашего участия или отправляемые только вот этими бешеными взорами.