Дрейк - Мелан Вероника - Страница 82

С важными делами было покончено. По крайней мере, на ближайший час.

Спустившись на этаж, Дрейк вошел в информационную лабораторию и развернул перед глазами объемный экран Нордейла.

«Где ты сейчас?»

Настроившись на Бернарду, он послал мысленный запрос системе. Огонек засиял в одной из отдаленных точек на окраине города. Точно не особняк. Очевидно, она уже вернулась в этот мир.

Зная, что потрясенный мозг может и, скорее всего, будет швыряться волнами неустойчивого настроения, Дрейк хотел лично проверить подопечную, узнать, все ли с ней в порядке. Осознание себя как Творца — шок для любого живущего, а человеческий разум всегда с трудом вмещает новые понятия. Тем более подобного масштаба. Ей какое-то время будет плохо, неуютно и одиноко. Но это пройдет, она привыкнет и со временем осознает себя в новом качестве. Главное — не упустить тот момент, когда маленькая ладошка будет отчаянно нуждаться в поддержке, и накрыть ее своей, большой и теплой.

К сожалению, пока только образно.

Она находилась на том же холме, где когда-то давно любила сидеть, глядя на ночной Нордейл. Был день, а холм, укрытый снежным одеялом, сверкал на солнце так, что резало глаза.

Бернарда стояла неподвижно, чуть ссутулившись, — не женщина, а статуя, на плечи которой взвалили исполинскую глыбу. Длинные волосы развевал ветер (заметила ли она, что они отросли?), слишком легкой для такой погоды была куртка.

Погруженная в тяжелые раздумья, она смотрела прямо перед собой, но Дрейк мог бы дать голову на отсечение, что перед ее глазами вырисовывался не сверкающий вдали городской абрис, а лишь внутренний мир, изменившийся, как ей казалось, слишком быстро.

Снег захрустел под его ботинками, и она вздрогнула, обернулась лишь на секунду, чтобы снова погрузиться в себя. Не спросила, зачем пришел, даже не обрадовалась.

Значит, действительно тяжело.

Дрейк подошел ближе и остановился немного позади, зная, что слова все равно польются. Через минуту так и случилось.

— Я не такая, как все они. Зачем? — Голос был полон горечи. — Раньше думала, немного отличаюсь, а теперь… Я больше не принадлежу маме, я мутант. Как возвращаться домой, зная, что скажи она что-то, и опять проявится «это»? Не хочу менять кого-то, это неправильно, неприкосновенно. Да и в чем тогда смысл? Раньше казалось, все просто: надейся на помощь сверху, проси для себя здоровья и хороших людей, пусть они встречаются чаще, чем плохие. А теперь не нравится — так сделай плохого хорошим, а хорошего плохим. Поменяй все как хочешь, залезь, перепрограммируй, надави, воздействуй, и будут все вокруг исключительно такими, как хочешь ты, а не такими, какими хотят быть они. И не придется больше бояться, что кто-то скажет слово поперек. Зачем бояться, когда можно сразу по голове чайником? Тюкнуть невидимым словом в глаз, и вот он уже не человек, а кукла, готовая соглашаться с любым твоим словом или желанием. В чем смысл?

Она засмеялась. Тихо, подавленно, безрадостно.

«Добро пожаловать в клуб», — подумал Дрейк.

Но вслух сказал другое:

— Ты не мутант. Каждый человек, родившийся в твоем мире, обладает частичкой Творца, но не каждый способен его раскрыть. Люди погрязают в суете, считают важным требуху, концентрируются на шуме и мусоре, что ежедневно плывет через их разум, забывая осознавать себя. Кто они? Зачем пришли? Что представляет собой их настоящее «я»? В извечной гонке за осуществлением желаний, которые им на самом деле не нужны, забывают, что истинное могущество обретают лишь в покое. И ты, если бы ни воля случая, продолжала бы делать то же самое, пытаясь не отстать от других, совершая огромное количество бессмысленных телодвижений, надеясь, что конец пути все же принесет хоть какое-нибудь удовлетворение.

Она молчала. Слушала, мучительно долго решала, принять или отторгнуть его доводы, и пока еще тонула в собственной беспомощности, от которой, Дрейк знал, однажды не останется и следа.

Теперь он умело плел веревочку из фраз, зная, что она выведет ее сознание из глубины на поверхность.

— То, что ты осознала собственную силу, еще не значит, что ты сумеешь ею полноценно воспользоваться. Для того чтобы изменять других по взмаху руки, могут потребоваться годы упорной кропотливой работы, в первую очередь над собой. Способности крепнут постепенно, как и твоя привычка к ним, страх уйдет. На смену придет осознание ответственности за совершенные поступки.

Скорее всего, Бернарде потребуется меньше времени, но Дрейк не стал этого озвучивать. Даже недюжинный талант может сдерживаться страхом перед собственным могуществом. Слова приходилось выбирать с особой осторожностью.

На какое-то время на холме все стихло, ветер гонял по белому ковру сверкающие снежинки, над городом висела ясная глубокая синева.

— Знаешь, однажды я боялась провалить экзамен по иностранному языку. Та самая суета и шелуха, о которой ты говоришь, но тогда это все казалось очень важным. — Бернарда смотрела прямо перед собой, облекая в слова одно из своих давних воспоминаний. Дрейк поймал себя на мысли, что ему нравилось ее слушать, не важно, о чем шла речь, завораживал голос. — Так вот, я дошла до той стадии, когда от нервов не могла ни сидеть, ни стоять, руки постоянно тряслись. В домашней аптечке удалось найти транквилизатор — сильное успокоительное, антидепрессант, запрещенный к продаже без рецепта. Кто его туда положил? Мама? Не знаю. Перед тем как принять пару таблеток, я внимательно прочитала инструкцию и противопоказания. Там было сказано: «Возможно появление мыслей суицидального характера». Я тогда сильно удивилась — какая связь между успокоительным и мыслями о самоубийстве? Ведь должно же быть наоборот!

Дрейк слушал, с горечью глядя на понурые плечи.

— Я почти не помню, как прошел экзамен, я его сдала. А вот дорога домой была странной — я все видела, замечала, но мне было плевать. Не знаю, как объяснить. Эмоций не было вообще, ни хороших, ни плохих, они исчезли. Я видела людей, машины, жизнь вокруг, но она меня больше не трогала. Помню, подумала тогда: выиграй я в лотерею миллион, мне будет так же все равно. Или узнай я о том, что мама разбилась в самолете, тоже все равно. Невероятно думать так, но факт оставался фактом. Чертово лекарство начисто выбило способность к переживаниям, все плохое и хорошее вмиг сделалось одинаковым. Тогда я впервые пришла к выводу, что, если между плохим и хорошим нет разницы, нет смысла жить. Зачем, когда все одинаково? А потом вспомнила о противопоказаниях в инструкции и все поняла.

Она помолчала несколько секунд. Повернулась к нему лицом и взглянула в душу широко распахнутыми глазами.

— Когда я подумала, что людей можно менять по взмаху руки, все снова потеряло смысл. Как тогда. Всемогущим быть противно и скучно — какой смысл творить свой собственный театр?

Дрейк улыбнулся. Она так наивна, человечна, притягательна. Первая встала с ним рядом. В ту же ложу. В ту же лигу.

— Но если ты говоришь, что это не так просто, и если пользоваться этим правильно, чтобы помогать, смысл есть?

— Конечно. Законы Вселенной гораздо глубже и запутанней, и сотворить театр очень сложно. Поменять один закон — не значит поменять мир. В нем слишком много связей, мыслей, взаимодействий, информации. Первое, оно же ложное, впечатление, что все просто.

— Если я буду учиться, я больше не сделаю глупостей, как сегодня?

— Ты научишься тонко контролировать каждое вмешательство, если оно вообще понадобится. Владеть чем-то — не всегда повседневно использовать.

Депрессия отступила на шаг. Дрейк отметил это по ожившим глазам, а потому аккуратно перевел разговор на другую тему:

— Ты вроде бы за вторым котом собиралась?

Ее губы поджались.

— Я принесла! Она тут же съела все из Мишиной миски и принялась носиться по дому. Моей мебели, наверное, конец.

В груди стало тепло. Дрейк и сам не понял, отчего именно, лишь почувствовал, что в воздухе разлился звон невидимых колокольчиков — присутствие чуда. Чтобы не выказать слишком много эмоций, ненароком не надавить, не навязать то, что Ди должна решить сама, он лишь сдержанно улыбнулся и посмотрел на часы: