Статистическая вероятность любви с первого взгляда - Смит Дженнифер - Страница 10

— Я подумал, тебе должно понравиться, — сказал папа.

В его улыбке проглядывало отчаяние. С тех пор как Хедли подслушала его разговор с Шарлоттой и все детали наконец?то сложились в общую картину, она с ним почти не разговаривала. Она дождаться не могла, когда вернется домой, чтобы свернуться клубочком на диване, уткнуться головой в мамины колени и выплакать все слезы, которые она так долго сдерживала. Плакать, плакать и плакать, пока не останется больше поводов для слез!

А тут папа со своей непривычной бородой, в новом твидовом пиджаке, и сердце его где?то там, за океаном, а рука уже дрожит от тяжести книги, которую он держит на весу.

— Не бойся, это не стихи, — робко улыбаясь, сказал папа.

Хедли в конце концов взяла книгу. Посмотрела на обложку. Никаких рисунков, только заголовок на черном фоне: «Диккенс. “Наш общий друг”».

Папин голос чуть заметно срывался:

— Я стараюсь не донимать тебя советами, что читать, но некоторые книги слишком хороши. Жаль было бы их потерять среди всего этого.

И он сделал неопределенный жест.

— Спасибо.

Хедли крепко прижимала книгу к груди, обнимала ее изо всех сил, — чтобы удержаться и не обнять папу. До чего же несправедливо, что у них только это и осталось — эта натужная встреча, это ужасное молчание! А все он виноват! И все?таки ее злость на него — худшая разновидность любви, тоска и мука, терзающие сердце. Хедли никак не могла избавиться от ощущения, что оба они — два кусочка из разных головоломок, и ничто в мире уже не заставит их соединиться вновь.

— Приезжай в гости, ладно?

Папа сделал движение — обняться, и Хедли кивнула, утыкаясь ему головой в грудь, и только потом начала пятиться назад. Она знает: не приедет. Даже если бы она согласилась, на что надеются папа и мама, как чисто технически это осуществить? Проводить Рождество в Англии, а Пасху — в Америке? Видеться с папой пару раз на праздники да недельку в летние каникулы? Ловить обрывки его новой жизни, где ей, Хедли, нет места? При этом упуская драгоценные мгновения маминой жизни? А мама чем провинилась, чтобы ей оставаться совсем одной на Рождество?

Это не жизнь, считала Хедли. Если бы время было растяжимым или можно было находиться в двух местах одновременно… А еще лучше — если бы папа просто вернулся домой. Для Хедли не было компромисса: все или ничего. Нелогично, неразумно, хотя в глубине души она понимала, что ничего — это слишком тяжело, а все — невозможно.

Вернувшись домой, она засунула книгу в дальний угол книжной полки. Потом опять вытащила, спрятала под стопку других книг на письменном столе, потом перепрятала на подоконник. Толстый том скакал по всей комнате, словно камешек по воде, и, в конце концов, упокоился на дне платяного шкафа, где и пребывал до сегодняшнего утра…

И вот теперь Оливер его листает, перебирая страницы, которых никто не касался уже много месяцев.

— Это его свадьба. Папина, — тихо произнесла Хедли.

Оливер кивнул:

— А?а…

— Угу…

— Как я предполагаю, книга — не свадебный подарок.

— Нет, — быстро ответила Хедли. — Скорее символ. Или, может быть, протест.

— Протест посредством Диккенса. Любопытно.

— Вроде того.

Он все еще переворачивал страницы, время от времени останавливаясь и проглядывая несколько строк.

— А не передумаешь?

— Захочу — возьму в библиотеке.

— Я не об этом.

— Я понимаю.

Одна из промелькнувших страниц внезапно зацепила взгляд Хедли, и она перехватила руку Оливера:

— Стой, подожди!

Он выпустил книгу, и Хедли опять переложила ее к себе на колени. Хмурясь, она перелистнула страницы.

— Кажется, там что?то…

При виде подчеркнутой фразы дыхание у нее остановилось. Линия неровная, чернила выцвели. Просто подчеркнуто — никаких пояснений на полях, и угол странички не загнут. Одна?единственная строка, спрятанная в глубине книги и отмеченная бледным чернильным росчерком.

После всего что было, всего сказанного отцу и так и не сказанного, несмотря на твердое намерение вернуть книгу (вот как надо, а не подчеркивать строчки в древнем романе!), все же сердце у Хедли затрепыхалось от мысли, что она все это время не замечала чего?то, быть может, очень важного. И вот оно перед ней — черным по белому.

Оливер вопросительно посмотрел на нее, и Хедли вполголоса зачитала, проведя пальцем по чернильной линии, которую, скорее всего, оставил ее отец:

— «Что лучше — иметь и потерять что?нибудь дорогое или никогда его не иметь?»

Их взгляды встретились на самое краткое мгновение, и тут же оба отвели глаза. На экране резвятся утки, брызгаясь в лужах, они счастливы в своем дружном семействе… Хедли, опустив голову, заново перечитала фразу, на этот раз про себя, а потом захлопнула книгу и убрала ее в сумку.

6

0:43

по Североамериканскому восточному времени

5:43

по Гринвичу

ХЕДЛИ СПАЛА. Точнее, дремала. Ей даже что?то снилось. Там, в дальнем уголке сознания, пока ее усталое тело обмякло в кресле, она летит в другом самолете, в том самом, на который опоздала. Рядом с ней — пожилой пассажир. Он чихает и хмыкает, раздувая усы, и не произносит ни слова за весь перелет через Атлантику, а Хедли все сильнее нервничает и прижимает ладонь к стеклу, а за стеклом — ничего, совсем ничего…

Она резко проснулась и, открыв глаза, увидела — близко?близко! — лицо Оливера. Он с загадочным видом молча смотрел на нее. Хедли в испуге схватилась за сердце, и тут до нее дошло: ее голова лежит у Оливера на плече!

— Извини, — пробормотала она, отодвигаясь.

В салоне было почти темно. Кажется, все вокруг спали, и даже экраны погасли. Хедли высвободила свое запястье, зажатое между нею и Оливером — затекшую руку словно покалывали иголочки, — и посмотрела на часы. Толку мало — на часах по?прежнему нью?йоркское время. Проведя рукой по волосам, Хедли покосилась на рубашку Оливера. Слава богу, хоть слюней не напустила, пока спала. А то она уже испугалась, когда Оливер протянул ей салфетку.

— Зачем?

Он кивком показал: посмотри. На салфетке был нарисован утенок из мультфильма.

— Это твоя любимая изобразительная техника? — невозмутимо поинтересовалась Хедли. — Шариковой ручкой по салфетке?

Оливер улыбнулся:

— Я добавил кеды и бейсболку, чтобы вид был более американский.

— Спасибо за заботу! Правда, у нас это называется кроссовки. — Хедли зевнула, и конец фразы получился неразборчивым. Она запихнула салфетку в сумку. — Ты что, не спишь в самолете?

Он пожал плечами:

— Сплю обычно.

— А сегодня — нет?

— Нет, как видишь.

— Извини, — повторила Хедли.

Оливер отмахнулся.

— У тебя был такой умиротворенный вид!

— Что?то я не ощущаю особого умиротворения. Но, наверное, хорошо, что я поспала. По крайней мере завтра на церемонии я уже точно не засну.

Оливер взглянул на часы:

— Сегодня.

— Да, все правильно. — Хедли поморщилась. — Я подружка невесты.

— Здорово!

— Не очень, особенно если я опоздаю на венчание.

— Ну, есть еще свадебный прием…

— Ага, точно. — Хедли снова зевнула. — Мечта всей жизни — сидеть в полном одиночестве и смотреть, как твой отец танцует с чужой теткой, которую впервые видишь.

— Вы что, с ней раньше не встречались? — Из?за акцента у нее создалось полное впечатление, что фразу Оливера в конце словно вздернули кверху.

— Не?а.

— Ну ничего себе… Выходит, вы не очень?то ладите?

— С папой? Раньше ладили просто замечательно.

— А потом?

— А потом твоя дурацкая страна проглотила его с потрохами.

Смех Оливера прозвучал как?то неуверенно.

— Он поехал на полгода преподавать в Оксфорд, — объяснила Хедли. — И не вернулся.

— Когда это было?

— Два года назад.

— Тогда он и встретил ту женщину?

— Угу.

Оливер покачал головой:

— Ужасно…

— Да, — подтвердила Хедли.