Предводитель волков. Вампир (сборник) - Дюма Александр - Страница 46

И, как некогда предводитель кондотьеров в сопровождении наемников, вожак волков в сопровождении своей банды взялся за разбой и резню.

На этот раз преследованиям подвергались не олени, не лани, не косули и не пугливая дичь.

Под покровом ночи Тибо первым делом пришел к замку Вез, ибо именно там был его главный враг. При замке у барона было три фермы, конюшни с множеством лошадей, хлевы с коровами, загоны с овцами. Уже в первую ночь они подверглись нападению. В конюшнях были зарезаны две лошади, в хлеву – четыре коровы, в загонах – десять овец.

Барон некоторое время сомневался, что разбой учинили животные, с которыми он вел такую жестокую войну; все выглядело не грубым нападением стаи хищных зверей, а хорошо продуманной местью. Однако по следам зубов и отпечаткам лап на земле пришлось признать, что виновниками трагедии были обыкновенные волки.

На следующий день устроили засаду.

Но Тибо с волками были на противоположной стороне леса. На этот раз были опустошены конюшни, хлева и загоны в Суси и Вивьи.

Через день – в Бурсонне и Иворе.

Разбойные нападения, начавшись, становились все ожесточеннее.

Предводитель уже не отходил от волков: он спал в их логовищах, жил среди них, поощряя жажду крови и убийств.

Не один дроворуб, не один сборщик вереска, встретивший в чаще волка, был растерзан его острыми белыми зубами. Спаслись немногие – благодаря храбрости и острому ножу.

Направляемые человеческим разумом, волки по организации и дисциплине стали опаснее банды ландскнехтов, разбойничающих в завоеванной местности.

Все были в ужасе. Никто не осмеливался выходить за город или деревню безоружным, животных кормили в стойлах, а люди, собираясь куда-нибудь пойти, договаривались и отправлялись только компанией.

Суассонский епископ собирал прихожан на общие молитвы Господу об оттепели и таянии снегов: невиданную жестокость волков приписывали большому снегу, выпавшему в это время.

Говорили, что волками руководит – направляет и ведет их – человек; что он более неутомим, жесток и безжалостен, чем сами волки, и, подобно своим спутникам, питается трепещущей плотью и утоляет жажду кровью.

Люди называли имя Тибо.

Епископ издал эдикт об отлучении бывшего башмачника от церкви.

Что касается господина Жана, то он уверял, что без умело организованной травли церковные громы и молнии действия не возымеют.

Он был несколько огорчен, что пролито столько крови, несколько унижен, что его, обер-егермейстера, собственный скот особенно пострадал от зверья, которое ему согласно должности положено истреблять; но, вопреки всему, он не переставал втайне радоваться предстоящим победным крикам и известности, которую непременно приобретет среди знаменитых егерей. Его страсть к охоте, усиливающаяся в борьбе, которую противник, казалось, принял открыто, не знала границ; он не знал ни передышек, ни отдыха; он не спал; он ел, не покидая седла; ночами он скакал по полям в сопровождении весельчака Ангульвана, возведенного после женитьбы в ранг доезжачего; с рассветом он был уже в седле, травил волка и гнал его до тех пор, пока переставал различать в темноте собственных собак.

Но увы! Все свои познания охотника, отвагу, упорство сеньор Жан растрачивал впустую.

Время от времени ему удавалось вернуться со злобным волчонком, с каким-нибудь тощим зверем, изъеденным чесоткой, с каким-то непредусмотрительным обжорой, который сделал глупость, объевшись во время резни до того, что сбился с дыхания через два-три часа бега. Но большие волки с рыжеватым мехом, с подтянутыми животами, стальными сухожилиями и длинными, сухими лапами – такие волки не дали испортить ни единой шкуры в этой войне.

Благодаря Тибо они воевали с противником примерно равным оружием.

Как сеньор Жан не расставался со своими собаками, так и предводитель волков не разлучался со стаей. После ночного разбоя волки бодрствовали и были готовы прийти на помощь тому, кого травил сеньор Жан. Преследуемый, слушая указания Тибо, пускался на хитрости: сдваивал и путал следы, шел по ручьям, запрыгивал на склоненные деревья, чтобы людям и собакам пришлось прилагать двойные усилия, а когда чувствовал, что силы на исходе, неожиданно менял тактику и уходил. Тогда наступал черед стаи и вожака: при малейшем замешательстве собак они сбивали их со следа так изощренно, что только по почти неуловимым признакам удавалось понять, что собаки уже не преследуют зверя, и прийти к такому выводу можно было лишь при столь богатом опыте, каким обладал сеньор Жан.

Но даже он порой ошибался.

Кроме того, как мы говорили, волки следовали за охотниками: одна стая охотилась на другую. Только вторая, охотившаяся молча, была бесконечно опаснее первой.

Едва какая-то собака выбивалась из сил и отставала или, свернув в сторону, отрывалась от остальных, как в тот же миг оказывалась задушенной, а доезжачий, сменивший бедного Маркотта, мэтр Ангульван, о котором мы уже упоминали, как-то, примчавшись на отчаянный лай одного из псов, сам подвергся нападению и был обязан спасением исключительно быстроте коня.

За короткое время свора барона Жана существенно сократилась: сильные псы падали с ног от усталости, похуже – погибали от волчьих зубов. Конюшня была не в лучшем состоянии, чем псарня: Баяр был разбит на ноги, Танкред повредил нерв, перескакивая через ров, Храбрый стал инвалидом, раздробив путовой сустав. Султану повезло больше, чем трем его товарищам: после шестнадцатичасового бега он пал на поле боя под огромным весом хозяина, чью храбрость не смогли поколебать неудачи, в результате которых погибло много самых достойных и верных слуг.

Тогда сеньор Жан, подобно отважным римлянам, исчерпавшим в борьбе с постоянно возрождающимися карфагенянами все ресурсы военного искусства, сменил тактику и решил устраиваить облавы. Он сформировал из крестьян многочисленное ополчение и прочесал леса так, что там, где прошли загонщики, ни одного зайца в норе не осталось.

Задачей Тибо было предвидеть облавы и предугадывать места, где они будут проходить.

Когда облаву проводили со стороны Вивьи или Суси, волки и их предводитель отправлялись на экскурсию в Вурсонн или Ивор.

Обкладывали их со стороны Арамона или Лонпрэ, они отправлялись на воды в Корси и Вертфей.

Сеньор Жан являлся по ночам на тот или иной участок леса, беззвучно окружал его, на рассвете нападал, но все безрезультатно: ни разу его загонщикам не удалось поднять из логовища ни единого зверя.

Не было случая, чтобы осмотрительность подвела Тибо.

Бывало, что башмачник не то слышал, неверно понимал, не знал, где планируется облава, и тогда с наступлением ночи он рассылал гонцов, и все волки собирались в определенном месте. С ними вместе он пробирался незамеченным по просеке Лизар-л’Абесс, которая соединяет, точнее, соединяла в то время Компьенский лес с лесом Виллер-Коттре – уходил из одного леса в другой.

Так продолжалось несколько месяцев.

Как и барон Жан, Тибо, со своей стороны, тоже преследовал поставленную цель необыкновенно энергично; как и его противник, он, казалось, приобрел сверхъестественную силу, благодаря которой сопротивлялся огромной усталости и душевному напряжению – это было тем более поразительно, что во время коротких передышек, которые предоставлял барон де Вез предводителю волков, душа последнего была далеко не спокойна.

Совершаемые им и под его руководством действия, строго говоря, не пугали его – они казались ему естественными: последствия их, как он говорил, лежали на совести тех, кто его к этому побудил.

Вместе с тем, случались короткие приступы слабоволия, которых Тибо понять не мог. Тогда он становился грустным, мрачным, удрученным.

В такие моменты перед ним возникал образ Анелетты, и все его прошлое честного мастерового, его мирная и безгрешная жизнь воплощались в ее нежном облике.

Теперь он любил ее, любил так, как никогда и не думал, что умеет любить. Порой он плакал от тоски по утраченному счастью, порой его охватывала жестокая ревность к человеку, который сейчас обладал той, кем прежде мог обладать только он, Тибо.