Предводитель волков. Вампир (сборник) - Дюма Александр - Страница 15

Произнося это двойное пожелание, Тибо крайне волновался. Хотя он и видел могущество черного волка, но опасался, как бы тот не злоупотребил его доверием. К тому же он не мог вновь приняться за работу. Взявшись за лезвие, он порезал пальцы о резец, а пытаясь подправить пару сабо по двенадцать су, испортил их.

Пока Тибо, тряся окровавленной рукой, сожалел о непоправимом, со стороны долины послышался сильный шум.

Он выбежал на дорогу, ведущую в Кретьяннель, и увидел кортеж всадников.

Это были доезжачие и псари сеньора де Веза.

До Кретьяннеля около трех четвертей лье пути. И у Тибо было время, чтобы разглядеть этих людей, которые, как ему показалось, двигались медленно и торжественно – подобно траурной процессии.

Когда они оказались не более чем в пятистах шагах, Тибо заметил двое носилок. На них покоились неподвижные тела – сеньора Жана и его доезжачего Маркотта.

У башмачника на лбу выступил холодный пот.

– Ой-ой-ой! – воскликнул он. – Что же это?

А случилось вот что.

Пока лань была в укрытии, идея, которой воспользовался Тибо, чтобы сбить со следа собак, давала хороший результат.

Но, поворачивая со стороны Маролля, животное помчалось по зарослям вереска и очутилось в десяти шагах от сеньора Жана.

Вначале барон решил, что это собачий лай поднял лань. Но тут он увидел, как позади него примерно в ста шагах несется вся свора. Все сорок собак мчались, тявкали и гавкали: одни – басом, наподобие больших церковных колоколов; другие – резко, как барабаны; третьи – фальцетом, как расстроенные кларнеты. Они лаяли во всю глотку, задорно и радостно, словно и не слышали запаха другого животного.

Сеньора Жана охватило такое бешенство, что гнев Полишинеля показался бы лишь жалким его подобием.

Барон уже не кричал, а ревел. Он уже не бранился, а проклинал.

Он уже не довольствовался тем, что хлестал собак кнутом, а топтал их копытами своего коня, беснуясь в седле, как дьявол в святом месте.

Проклятия же адресовались первому доезжачему, которого сеньор Жан обвинял в глупости, никак не меньше.

На этот раз бедняге Маркотту нечего было сказать в свое оправдание – он очень стыдился поведения своих подопечных и боялся гнева господина. И решил сделать все, что только в человеческих силах, чтобы исправить промах собак и успокоить гнев барона.

Вот почему он пустил лошадь галопом по лесу к просеке, крича во все горло:

– Назад, псы! Назад!

Он раздавал налево и направо такие сильные удары кнутом, что каждый из них оставлял след на шкуре бедных животных. Но напрасно он это делал – кричал и стегал, собаки только свирепели.

Вероятно, они узнали вчерашнюю лань и их задетое за живое самолюбие требовало реванша. Тогда Маркотт принял отчаянное решение переправиться через речку Урк, рядом с которой они находились и где разворачивалась или, по крайней мере, должна была развернуться травля. Перегнувшись на один бок, доезжачий стегал собак, чтобы заставить их перебраться на другой берег, и одновременно надеясь рассеять свору. Он направил коня в сторону речки, и тот одним прыжком оказался на середине потока. Но, как мы уже говорили, после дождей вода в реке поднялась очень высоко – к несчастью, лошадь не смогла удержаться на плаву, несколько раз перевернулась и ушла под воду.

Маркотт, поняв, что коня не спасти, хотел спрыгнуть и переплыть реку, но его ноги были так плотно обхвачены стременами, что он не смог высвободить их и через несколько секунд вслед за лошадью скрылся под водой.

В это время барон со своими людьми выехал на берег, и когда он понял, в каком критическом положении находится доезжачий, его гнев превратился в отчаяние.

Сеньор де Вез искренне любил тех, кто служил ему в его развлечениях, – как людей, так и животных.

Он закричал изо всех сил:

– Разрази вас гром! Спасайте Маркотта! Двадцать пять, пятьдесят, сто луидоров тому, кто ему поможет!

Люди наперегонки прыгали в воду, как испуганные лягушки.

Барон и сам направил было лошадь в реку, но его удержали и проявили при попытке помешать достойному сеньору совершить героический поступок столько усердия, что свидетельство преданности хозяину стоило жизни несчастному доезжачему.

О нем на какую-то минуту забыли, и этого оказалось достаточно, чтобы потерять Маркотта.

Он еще раз вынырнул на повороте реки, забил по воде руками, приподнялся над водой и в последний раз крикнул:

– Назад, псы! Назад!

Вода, попав ему в рот, поглотила последний слог последнего слова, а спустя всего четверть часа его тело обнаружили на маленькой песчаной отмели, куда его прибило течением.

Маркотт был мертв.

Этот несчастный случай имел самые пагубные последствия для сеньора Жана. Будучи дворянином, он не чурался доброго вина, а это вызывало приливы крови к голове.

Потрясение же, которое он испытал, увидев труп своего слуги, было настолько сильным, что кровь, приливая с большой силой к мозгу, вызвала апоплексический удар.

Тибо был поражен тем, с какой скрупулезностью черный волк выполнил свое обещание. Не без содрогания он думал о пунктуальности, которую мэтр Изенгрин был вправе требовать в обмен на собственную.

Потом башмачник с волнением спросил себя, довольно ли будет приятелю-волку нескольких волосинок, хотя в тот момент, когда он загадывал желание и в течение нескольких последующих секунд, то есть когда оно исполнялось, не почувствовал, чтобы с кожей головы что-то происходило, – ни малейших ощущений.

Смерть Маркотта вызвала у него довольно скверное чувство. Честно говоря, он никогда особо не любил беднягу и полагал, что для этого имеются основания, но его неприязнь к покойному никогда не доходила до того, чтобы желать ему гибели, и волк явно преувеличил его пожелания.

Правдой было и то, что Тибо недостаточно точно обозначил желаемое, тем самым предоставив злому умыслу волка неограниченную свободу.

Башмачник пообещал себе в будущем более точно выражать свою волю, а кроме того – быть более сдержанным в желаниях.

Что касается барона, то он не был мертв, но и лучше ему не стало.

С того момента, когда сеньор де Вез был словно молнией сражен желанием Тибо, он так и не пришел в себя.

Барона уложили на свежем воздухе на кучу вереска, которую башмачник натаскал, чтобы скрыть дверь стойла, а его люди в полном смятении перевернули весь дом в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы вернуть их доброго господина к жизни. Один спрашивал уксус, чтобы растереть виски; другой – ключ, чтобы подложить под спину; этот – дощечку, чтобы постучать по ладоням; тот – серы, чтобы поджечь под носом.

Среди этих голосов, моловших всякий вздор, вдруг послышался крик коротышки Ангульвана:

– Клянусь селезенкой Бога! Нам нужно совсем не это. Нужна коза. Ах, была бы у нас хоть одна коза!

– Коза? – переспросил Тибо, который был вовсе не против увидеть барона Жана выздоровевшим, что сняло бы с его души половину тяжести и одновременно спасло бы бедную хижину от разорения. – Коза? У меня есть коза!

– Правда? У вас есть коза? – воскликнул Ангульван. – Друзья мои, наш дорогой господин спасен!

И Ангульван в восторге бросился на шею Тибо, повторяя:

– Ведите вашу козу, дружище, ведите вашу козу!

Башмачник отправился в стойло и притащил блеявшую козу.

– Держите ее покрепче за рога, – велел низкорослый псарь, – и приподнимите переднюю ногу.

Помощник ловчего вытащил из футляра маленький ножик, который носил за поясом, и стал тщательно точить его на круге, где Тибо затачивал инструменты.

– Что вы собираетесь делать? – спросил башмачник, озабоченный этими приготовлениями.

– Как, – сказал Ангульван, – разве вы не знаете, что в сердце козы есть маленькая крестовидная кость, которая, если ее истолочь в порошок, помогает при приливах крови?

– Вы хотите убить мою козу! – воскликнул Тибо и выпустил из рук и рога, и ноги бедного животного. – Но я вовсе не хочу этого!

– Фу! – сказал Ангульван. – То, что вы говорите, нехорошо, господин Тибо! Как вы можете проводить параллель между жизнью нашего доброго сеньора и какой-то несчастной козы? Мне за вас просто стыдно.