Адская бездна. Бог располагает - Дюма Александр - Страница 87

– Пока мне дважды отвечал не прорицатель, а всего лишь его костюм. Теперь же черед самого Нострадамуса. Вот, например, господин прусский посол, прибывший к нам лишь несколько дней назад. Уж он-то присутствует здесь под собственным именем и представляет только самого себя.

С видом сообщницы она милостиво улыбнулась послу и продолжала:

– Итак, способен ли подлинный Нострадамус открыть нам не будущее – его может выдумать всякий и уснастить любыми подробностями, – но прошлое господина посла? Разумеется, мы бы желали исключить то, что могло бы кого-либо компрометировать, и по каждому такому случаю Нострадамусу надлежит предварительно испросить позволения у господина посла.

Тот, выбравший себе место вблизи эстрады, вероятно, для того чтобы держаться поблизости от астролога, вежливо поклонился.

Нострадамус внимательно поглядел на него.

– Увы, сударыня, – неторопливо, с расстановкой проговорил он. – Мне недостанет жестокости напоминать господину графу Юлиусу фон Эбербаху о чудовищных мучениях, каким он подвергнулся в прошлом. Каким бы я ни был магом, в чем подозревает меня ваше королевское высочество, я бы не мог, да и не хотел бы вызывать рои призраков из бездны.

– Довольно, сударь! – побледнев, воскликнул Юлиус.

– Вот видите, сударыня, – обернулся к герцогине астролог. – Продолжать мне запрещает сам господин граф, так что молчание никоим образом не посрамит моих познаний.

Герцогине не удалось скрыть разочарования. Невольно задетая двумя предыдущими предсказаниями Нострадамуса ей и герцогу Шартрскому, она очень хотела бы захватить его врасплох и уличить во лжи. Однако внезапное замешательство прусского посла доказывало, что ясновидец коснулся какой-то страшной тайны, и суеверное опасение, свойственное всякому женскому сердцу, подвигло ее к мысли, что тот, кто так ясно пронзает взглядом мрак прошлого, вполне может быть наделен способностью рассеивать туман будущего.

Тем не менее она вторично попыталась подвергнуть его дар испытанию.

– Послушайте, – начала она, – неужели вы, великий провидец уже свершившихся деяний, можете полагать, что вполне меня уверили? Господин прусский посол – лицо известное, а те, кто по положению возвышаются над толпой, всегда на виду. Не надо быть великим кудесником, чтобы разузнать о том, что он сделался жертвою какого-то необычного происшествия. Всякий может выяснить, что стряслось с графом фон Эбербахом. Вам известно его лицо, и вы рассказываете о его жизни. Чтобы я поверила в ваши астрологические способности, вам надобно угадать нечто о том, кого никто здесь не знает, да и вы сами не видели.

– Но, сударыня, – возразил Нострадамус, – в столь блистательном обществе трудновато отыскать кого-либо, кто никому не известен.

– Здесь есть одна особа, чей чудный голос только что всех заинтриговал. Угодно вам, чтобы я за ней послала?

– О да! – с неожиданной дрожью в голосе ответил Нострадамус.

– О да! – невольно вырвалось у Юлиуса.

– Только при одном условии, – прибавила герцогиня Беррийская. – Хотя эта дама во Франции никому не известна, но вы во время своих странствий могли где-нибудь ее видеть. А потому она явится в маске. Чародея, без всякого затруднения пронизывающего взглядом непреодолимые стены будущего, вряд ли смутит лоскуток атласа.

– В маске ли, без маски, пусть только явится сюда! – почти перебил ее Нострадамус.

Герцогиня сделала знак одному из распорядителей торжества, тот исчез и через минуту возвратился, ведя певицу.

Ее лицо скрывала маска.

Это была великолепно сложенная, хрупкая и очаровательная женщина. Венецианское домино прекрасно гармонировало с ее подбородком и смуглой шеей, вызолоченными скорее всего солнцем Италии. Высокая прямая шея горделиво несла густейшую копну темно-каштановых волос, среди которых виднелось несколько белокурых прядей.

Почему при виде этой женщины и астролог и Юлиус разом почувствовали, как у них сжалось сердце, ни тот ни другой не могли бы сказать.

– Подойдите, сударыня, мы хотели бы выразить вам свое восхищение, – сказала герцогиня певице.

В течение нескольких минут на певицу изливался поток благодарностей, как бы возмещая своим энтузиазмом те чувства, которыми она только что их одарила. Она же с благородной грациозностью кивала всем, но не произнесла ни слова.

Герцогиня обернулась к астрологу.

– Что ж, мессир Нострадамус. Мы дали вам время рассмотреть нашу гостью, и вы им неплохо воспользовались, – произнесла она, заметив, как астролог пожирает незнакомку глазами. – Надеюсь, после столь тщательного исследования вы сможете что-нибудь о ней рассказать?

Нострадамус, казалось, не слышал ее слов: он не мог оторвать глаз от певицы.

– Да будет вам, – снова прервала его молчание герцогиня Беррийская. – Ясновидец, подобный вам, не должен требовать целой вечности на размышления. Так вы знаете, кто перед вами? Да или нет?

Нострадамус наконец обернулся к ней и произнес:

– Вашему королевскому высочеству принадлежит последнее слово в том, что касается моих способностей, как и во всем прочем. Присутствующая здесь особа мне неизвестна.

– Ах, так вы признаете свое поражение! – вскричала герцогиня Беррийская, и словно некий груз свалился с ее души.

Нострадамус хранил молчание, и она продолжала:

– Великолепно! Поскольку магия мертва, бал продолжается! Сударыня, еще раз примите мою благодарность. Любезные кавалеры, вон там в уголке я заметила очень хорошеньких женщин, которые еще не танцевали.

И чтобы подстегнуть всеобщее веселье, она приняла руку, как раз предложенную ей, и закружилась в вихре самого веселого и бурного танца, какой только можно себе представить.

С этой минуты в зале окончательно воцарились вальс, музыка и радостное воодушевление. С наступлением рассвета празднество разгорелось еще жарче, как ярко вспыхивает догорающая свеча, прежде чем совсем погаснуть.

Что касается певицы, то она как-то вдруг растворилась в толпе и исчезла.

Несколько минут астролог пытался отыскать ее, а затем на некоторое время застыл в стороне, погруженный в глубокую задумчивость.

Затем он подошел к одному из церемониймейстеров и спросил:

– А пения более не будет?

– Нет, сударь, – отвечал тот.

– А где та певица, что исполняла романс об иве?

– Она удалилась.

– Благодарю.

И астролог снова смешался с шумной толпой.

Когда он проходил вблизи прусского посла, тот прошептал на ухо молодому человеку, пришедшему на бал вместе с ним:

– Лотарио, видите этого мужчину в костюме астролога? Не теряйте его из виду ни на миг; когда он выйдет, садитесь в одну из ваших карет и следуйте за ним. Завтра вы расскажете мне, где он остановился.

– Будет исполнено, ваше сиятельство, – почтительно ответил Лотарио. – Можете совершенно на меня положиться. Однако ваше сиятельство утомились, вам бы надобно возвратиться.

– Конечно, Лотарио, я уже ухожу; ступай, мой бедный юный друг, иди и будь спокоен: во мне уже нечему уставать и ничто более не доступно износу, разве только моя боль…

III

Дом в Менильмонтане

Лотарио в ту пору уже сравнялось года двадцать три или двадцать четыре. Розовое белокурое дитя, с которым, как, быть может, вспомнит читатель, он уже встречался в начале нашей истории, тот самый малыш, который по складам разбирал букварь, сидя на коленях у Христианы, и так бурно восторгался волшебным подарком Самуила Гельба «Охота на свинью», превратился в благородного, полного обаяния юношу, в чьих глазах, улыбчивых и решительных, чисто французская живость сочеталась с немецкой мечтательностью.

Предупредительность, с которой он поспешил исполнить распоряжение графа фон Эбербаха, не только почтительный, но и сердечный поклон, которым он простился с ним, уходя, – все указывало на то, что Юлиуса и Лотарио связывают отношения куда более близкие, чем отношения посла и его секретаря. Скорее здесь была взаимная привязанность отца и сына.