Клеопатра. (Другой перевод) - Хаггард Генри Райдер - Страница 72

И из-за того, что мы прочитали в той гробнице и из-за того страшного существа, которое мы там увидели (до сих пор не могу забыть это проклятое чудовище!), да и по политическим соображениям – ведь по-другому я никак не могла заставить египтян любить меня – я решила все же сочетаться браком с этим Гармахисом и сообщить всему миру о том, что он истинный законный потомок фараонов. С его помощью я хотела защищать Египет от римлян, ибо как раз тогда ко мне во дворец приехал Деллий, который передал от Антония требование явиться к нему на суд, и я после долгих раздумий решила отправить Антонию резкий отказ и объявить войну. Но в то самое утро, когда я готовилась выйти в тронный зал, ко мне пришла Хармиона, и я рассказала ей о своих намерениях, ибо хотела знать, что она об этом думает. Знаешь ли ты, Олимпий, силу ревности, этого крошечного клина, который может расщепить могучее древо империи, этого тайного меча, который высекает судьбы царей? Ее сердце дрогнуло при мысли о том, что мужчина, которого она любит, станет моим мужем. Что этот мужчина самозабвенно любил меня! Ты можешь возражать, Хармиона, но теперь я в этом не сомневаюсь. И она мудрыми, изощренными доводами очень искусно убедила меня, что мой брак с Гармахисом будет величайшей ошибкой, что я ни в коем случае не должна этого делать, и что мне следует плыть к Антонию. И теперь, после всего, что было, когда жить мне осталось не больше часа, я благодарна тебе за тот совет, Хармиона. Ее слова склонили чашу весов в пользу Антония, и я, оставив Гармахиса, поплыла к нему. Вот так и случилось, что злая ревность прекрасной Хармионы и страсть мужчины, послушного мне, точно струны лиры пальцам музыканта, привели к тому, что происходит ныне. Вот почему Октавиан воцарился в Александрии, вот почему Антоний лишился короны и умер, и вот почему сегодня умру и я. Ах, Хармиона, Хармиона! Тебе придется за многое держать ответ, ведь ты изменила ход истории. И все же… Даже сейчас я не жалею о том, что случилось.

Она ненадолго замолчала и закрыла глаза руками. Взглянув на Хармиону, я увидел, что по ее щекам медленно катятся крупные слезы.

– А этот Гармахис, – сказал я. – Где он сейчас, о царица?

– Где Гармахис? Без сомнения, в Аменти. Наверное, искупает свою вину перед Исидой. В Тарсе я встретила Антония и полюбила его, и в тот же миг даже вид этого египтянина стал мне ненавистен, и я поклялась убить его. Бывших любовников нельзя оставлять в живых. Тогда же он, охваченный ревностью, наговорил мне зловещих пророчеств, прямо на пиру с жемчужиной. Я в ту же ночь послала к нему убийц, но опоздала – он успел сбежать.

– И куда же он бежал?

– Этого я не знаю. Бренн – он тогда был начальником моей стражи, а в прошлом году уплыл на север, на родину, – так вот, он клялся, будто своими глазами видел, как Гармахис вознесся в небо. Я не поверила Бренну, потому что, мне кажется, он любил этого египтянина. На самом деле он поплыл на Кипр, его судно потерпело крушение, и он утонул. Быть может, Хармиона расскажет, как это произошло?

– Нет, о царица, я ничего тебе не расскажу. Я знаю лишь одно: Гармахис исчез.

– И хорошо, что исчез, Хармиона, потому что этот человек нес людям зло. Хоть он и был моим возлюбленным, все равно я так говорю. Да, он служил моим целям, помог мне в тяжкие времена, но я не любила его по-настоящему, и даже сейчас он внушает мне страх, потому что в день сражения у Акциума, в самый разгар битвы мне вдруг показалось, что я услышала его голос, и он призывал меня бежать. Хвала богам, что он, как ты, Хармиона, говоришь, исчез и больше уже не найдется.

Но я, слушая, собрал свою силу и, используя известное мне искусство, набросил тень моего духа на дух Клеопатры, чтобы она почувствовала присутствие погибшего Гармахиса.

– О боги, что это? – воскликнула она. – Клянусь Сераписом, мне страшно! Мне вдруг показалось, что Гармахис находится где-то рядом, я чувствую. Воспоминания о нем обрушились на меня, как водопад, хотя он вот уже десять лет как мертв! О, в такой миг это святотатство!

– Нет, царица, – ответил ей я. – Если он умер, значит, его дух повсюду, и именно в этот миг, когда Смерть дышит тебе в лицо, он приблизился, чтобы приветствовать твой дух, когда он отлетит от тела.

– Не говори так, Олимпий. Я не хочу больше видеть Гармахиса. Моя вина перед ним слишком тяжела. В ином мире нам, возможно, будет проще встретиться. Ну вот, страх проходит. Я просто разволновалась. Что ж, по крайней мере история этого злосчастного глупца скрасила самый тяжкий час, который закончится смертью. Спой мне, Хармиона. Спой, у тебя такой прекрасный голос, твоя песня успокоит мою душу. Воспоминания об этом Гармахисе почему-то растревожили меня. Ты мне пела так много песен, так спой же последнюю.

– Трудно петь в этот горестный час, о царица! – ответила Хармиона, но все же подошла к арфе и запела тихим, мелодичным голосом плач по возлюбленной сладкоголосого сирийца Мелеагра:

Последние звуки музыки стихли, песня эта была такой нежной и печальной, что Ирас заплакала, и даже в гордых глазах Клеопатры заблестели слезы. И лишь я не плакал, ибо мои слезы давно иссякли.

– Грустна твоя песня, Хармиона, – произнесла царица. – Но, как ты сказала, сейчас горестный час, и твой плач уместен. Когда я умру, спой мне эту песню еще раз, Хармиона, спой надо мной. Но настала пора проститься с музыкой и сделать последний шаг, не будем заставлять смерть ждать. Олимпий, возьми этот пергамент и запиши то, что я сейчас скажу.

Я взял пергамент, тростниковое перо и написал по-латыни:

«Клеопатра приветствует Октавиана.

Наконец наступил тот час, когда мы решили больше не продолжать нести груз постигших нас бед, настала пора расстаться с телесной оболочкой и уйти в мир забвения, туда, где нет памяти о прошлом. Ты победил – возьми добычу, которая принадлежит тебе по праву. Но Клеопатра не пойдет за твоей колесницей, когда ты будешь шествовать с триумфом, к чему сейчас готовится Рим. Когда потеряно все, нужно самим идти до конца. В пустыне одинокого отчаяния мужественные обретают решимость. Клеопатра не уступала в своем величии духа Антонию, и пусть ее слава не преуменьшит бесславный конец. Рабы согласны жить, продлевая унижения, но цари гордо входят через ворота унижения в чертог Смерти. Царица Египта об одном лишь просит: позволь положить ее рядом с Антонием. Прощай!»

Дописав, я запечатал послание, и Клеопатра велела мне найти гонца и отправить письмо Октавиану. Я пошел выполнять ее поручение и у двери Мавзолея подозвал одного из солдат и, дав ему несколько монет, поручил отнести письмо Октавиану. Потом я вернулся. Все три женщины молча стояли в комнате. Клеопатра держала за руку Ирас, Хармиона смотрела на них со стороны.