Клеопатра. (Другой перевод) - Хаггард Генри Райдер - Страница 22

И все же на какое-то время я задержался в Абидосе и, как мне было велено, дождался, пока у меня на бритой голове вновь отросли волосы, черные как вороново крыло. Это время, чтобы оно не проходило впустую, я посвятил упражнениям, развивающим у мужчины силу и ловкость, а также совершенствовался в искусстве владения разными видами оружия. Кроме того, для определенной цели, о которой будет поведано позже, я углубил свои навыки в древнем египетском искусстве магии и значительно приумножил свои познания в чтении звезд, постигал последние тонкости астрологии.

Итак, вот что было задумано. Мой дядя Сепа, сославшись на здоровье, покинул храм в Ана на какое-то время и уехал в Александрию, где купил дом, чтобы, как он сказал, подышать морским воздухом и заодно изучить чудеса великого Мусейона и повидать прославленный двор Клеопатры. Это должно отвлечь его от печальных мыслей. Там я должен был присоединиться к нему, ибо именно в Александрии заговор предполагалось привести в исполнение. Поэтому, когда из Александрии пришла весть, что пора и все готово к моему приезду, и с приготовлениями к отъезду было покончено, я быстро собрался и пошел в отцовские палаты, чтобы получить благословение перед дорогой. Я увидел старика, который сидел за столом в той же позе, как и в тот день, когда укорял меня за мое легкомыслие, за то, что я убил льва. Его длинная седая борода лежала на мраморном столе, в руках он держал свитки со священными письменами. Когда я вошел, он встал из-за стола и, воскликнув «Приветствую тебя, о фараон!», хотел опуститься на колени, но я удержал его за руку.

– Не подобает тебе, отец, так обращаться ко мне, – сказал я.

– Подобает, – возразил он. – Мне подобает поклоняться царю, моему повелителю, но пусть будет по-твоему, если ты так хочешь. Итак, ты уезжаешь, Гармахис, мое благословение пребудет с тобой, о мой сын! И пусть боги, которым я служу, даруют моим старым глазам счастье увидеть тебя на троне. Я долго и усердно пытался прочитать будущее, узнать, что тебя ждет, Гармахис, но всей мудрости не хватило, чтобы узнать хотя бы что-нибудь, проникнуть сквозь завесу тайны. Будущее скрыто от меня, и иногда меня охватывает отчаяние. Но запомни, мой сын, на твоем пути тебя подстерегает опасность, и опасность эта явится тебе в обличье женщины. Я это знаю давно, потому ты и был избран служить божественной Исиде, которая отвращает своих служителей от мыслей о женщинах до тех пор, пока она не решит снять запрет. О мой сын, как бы мне хотелось, чтобы ты не был таким сильным и красивым… Ведь ты, как и подобает истинному царю, сильнее и краше любого мужчины в Египте, и нет здесь равных тебе. Но в твоей силе и в твоей красоте может быть и причина твоего падения. Берегись александрийских чаровниц, ибо одна из них может змеей вкрасться в твое сердце и разведать твою тайну.

– Тебе нечего бояться, отец, – ответил я, нахмурившись, – алые губки и яркие глазки мне не интересны, мои мысли заняты другим, главное для меня – мой долг.

– Это хорошо, достойный ответ, – сказал он. – Пусть так впредь и будет. А теперь прощай. Пусть наша следующая встреча произойдет в тот счастливый час, когда я вместе с остальными жрецами Верхнего Египта покину Абидос, чтобы поклониться нашему законному фараону.

Мы обнялись, и я вышел, увы, не догадываясь, какую встречу уготовила нам судьба.

И вот я снова плыл вниз по Нилу, как обычный небогатый путешественник. Тем попутчикам, кто задавал мне вопросы, я отвечал, что я приемный сын верховного жреца из Абидоса, что меня готовили к жреческому сану, но в последнюю минуту я отказался служить богам и решил отправиться в Александрию за лучшей долей. Ведь те, кто не знал правды, все еще считали меня внуком старухи Атуа.

На десятый день плавания с попутным ветром мы достигли прекрасной Александрии – города тысячи огней. Над ним возвышался белый маяк, чудо света, с вершины которого луч, подобный сиянию солнца, заливал бухту, указывая морякам путь через море. Когда корабль наш причалил к берегу и его тщательно привязали к причалу, была уже ночь, и я сошел на берег и замер, изумленный огромным скоплением домов и оглушенный непривычным гомоном иностранных языков. Там, казалось, собрались представители всех народов мира, и каждый громко говорил на своем родном языке. Пока я в растерянности стоял, осматриваясь, ко мне подошел какой-то молодой человек и, тронув меня за плечо, спросил, не Гармахис ли я из Абидоса. Я ответил, что да, и тогда он нагнулся к моему уху и прошептал тайное слово-пароль. Затем юноша подозвал двух рабов и приказал им снести мой багаж с корабля. Те бросились выполнять приказ, расталкивая грузчиков, настойчиво предлагавших помощь за плату. Я пошел следом за своим проводником по набережной, вдоль которой тянулись бесчисленные винные лавки. Кого только в них не было! Мужчины пили вино и смотрели на танцующих женщин, многие из которых были почти без одежды, прикрытые чем-то прозрачным, а некоторые так и вовсе раздеты.

Мы шли мимо освещенных светильниками домов, пока не вышли на берег большой гавани. Там мы свернули направо и пошли по широкой вымощенной гранитом улице, мимо массивных домов с крытыми аркадами перед ними. Никогда я не видел раньше таких зданий. Свернув еще раз направо, мы попали в тихую часть города, где на улицах, кроме групп пьяных гуляк, почти никого не было. Наконец мой проводник остановился перед белокаменным домом. Мы пересекли небольшой двор и вошли в освещенное помещение. И там я наконец встретил своего дядю, который, увидев меня, необычайно обрадовался.

Когда я помылся и поел, он поведал мне, что все идет хорошо и при дворе пока никто не подозревает о заговоре. Далее он рассказал мне следующее: до Клеопатры дошел слух о том, что в Александрию наведался верховный жрец из Ана, и она вызвала его к себе и долго расспрашивала, но не о заговоре, о котором ей ничего не было известно (да ей и в голову не приходило, что кто-то покусится на ее власть), а о сокровищах, которые, как она от кого-то услышала, якобы сокрыты в находящейся рядом с Ана пирамиде. Из-за своей расточительности ей все время не хватало денег, поэтому она задумала вскрыть пирамиду. Но дядя Сепа только рассмеялся и сказал, что та пирамида – усыпальница божественного Хуфу и что ему ничего не известно ни о каких секретах. Тогда Клеопатра рассердилась и поклялась своим троном, что прикажет разобрать пирамиду камень за камнем и отыщет спрятанные в ней сокровища. Он снова рассмеялся и ответил ей часто повторяемой александрийской пословицей: «Горы живут дольше царей». Ей понравилась его находчивость. Она улыбнулась и отпустила его. Еще дядя Сепа сказал, что завтра днем я смогу увидеть Клеопатру, ибо завтра – день ее рождения (по совпадению, и мой), и она, облаченная в одежды богини Исиды, торжественно проследует из своего дворца на мысе Лохиас в храм Серапеум, чтобы принести жертвы восседавшему там ложному богу Серапису, которому посвящен храм. После этого, сказал он, мы придумаем способ проникнуть во дворец царицы и приблизиться к ней.

Меня одолевала усталость, поэтому сразу после разговора с дядей я пошел спать, но незнакомая обстановка, шум, доносящийся с улицы, и мысли о завтрашнем дне почти лишили меня сна. Под утро я встал, взобрался по лестнице на крышу дома и стал ждать рассвета. Через какое-то время первые лучи солнца пронзили небо, словно стрелы, и озарили беломраморные стены чудесного маяка, который в ту же секунду погас, словно солнце убило его. Далее лучи пали на берега Лохиаса, где стоял дворец Клеопатры, и осветили его так, будто самоцветный камень засверкал на темном, холодном лоне моря. Свет полился дальше, нежно поцеловал купол мавзолея, в котором покоится великий Александр, прикоснулся к башням и крышам тысяч высоких домов и храмов, прошелся по колоннадам расположенного неподалеку от нашей улицы великого Мусейона, озарил громадное святилище, в котором находится вырезанный из слоновой кости образ лжебога Сераписа, и наконец словно растаял на широком мрачном Некрополе. Потом, когда рассвет превратился в день, поток света, переполнив чашу ночи, вылился на городские улицы и переулки, и Александрия в этот утренний час точно облачилась в алую царскую мантию, да и сама стала похожа на раскинувшуюся на земле широкую торжественную мантию. Налетевший с севера этезийский ветер унес с моря дымку, и моему взору открылась голубая вода гавани, усеянная тысячей кораблей. Еще я увидел огромный мол Гептастадиум, сотни улиц, бесчисленное множество домов – безграничные богатство и красоту Александрии, царственно раскинувшейся между озером Мариотис и океаном. Я был поражен. И это был один из городов страны, которой правили мои предки и которой буду править я! Что ж, за такое место стоит побороться. Налюбовавшись этим великолепием, я счастливо вздохнул, помолился божественной Исиде и спустился с крыши.