Клеопатра. (Другой перевод) - Хаггард Генри Райдер - Страница 19

Египтянин Гармахис, призванный по твоей воле с Земли, ждет перед твоим алтарем. Уши его слышат, глаза распечатаны, сердце открыто. Услышь и явись, о Многоликая! Явись в пламени! Явись в звуке! Явись в духе! Дай нам услышать тебя! Услышь меня и явись!

Голос замолчал, и наступила тишина. Потом в тишине послышался звук, похожий на рев бушующих волн. Он прекратился, и тогда я, движимый неведомо чем, опустил руки, которыми закрывал глаза, и увидел висящее над алтарем небольшое темное облачко, в котором извивался, то появляясь, то исчезая, огненный змей.

Все окутанные пламенем божества и духи упали на мраморный пол и громкими голосами восславили богиню, но ни одного их слова я не понимал. О чудо! Темное облако опустилось и легло на алтарь, огненный змей потянулся ко мне, прикоснулся к моему лбу своим раздвоенным языком и исчез. Голос, чистый, нежный и тихий, царственно произнес:

– Ступайте, мои служители, оставьте меня с сыном Земли, которого я призвала к себе.

Потом быстро, точно стрелы, вылетающие из тугого лука, охваченные пламенем духи и божества поднялись с пола и улетели.

– О Гармахис, – произнес голос, – не бойся. Я Та, которую ты знаешь под египетским именем Исида, это имя египтяне мне и дали, но не пытайся узнать, кто я еще, потому что тебе это не по силам. Ибо я – все. Жизнь – моя душа, а природа – мой наряд. Я – детский смех, я – девичья любовь, я – материнский поцелуй. Я – дитя и слуга Незримого, который есть Бог и который есть рок. Но я сама не богиня, не рок и не закон. Когда на земле дуют ветры и бушуют океаны, ты слышишь мой голос. Взирая на звездный небосвод, ты видишь мое лицо. Когда весной распускаются цветы, это моя улыбка, о Гармахис. Ибо я и есть Природа, и все ее проявления – проявления меня. Каждое дыхание – мое дыхание. Я появляюсь и исчезаю, когда появляется и исчезает луна. Я прихожу с волнами прилива и ухожу вместе с ними. Я поднимаюсь солнцем, я сверкаю молниями и грохочу раскатами грома. Нет ничего настолько большого, чтобы измерить мое величие, и нет ничего настолько малого, чтобы я не нашла там пристанище. Я в тебе, а ты во мне, о Гармахис. То, что создало из небытия тебя, создало и меня. Поэтому, хоть мое величие огромно, а твое так мало, не бойся. Ибо мы связаны с тобой общей нитью жизни – той жизни, которая течет сквозь солнца, звезды и пространства, сквозь божества и души людей, сплавляя воедино все многообразие Природы, которая, вечно меняясь, во веки веков остается неизменной.

Я склонил голову, от сковавшего меня страха не в силах вымолвить ни слова.

– Ты преданно служил мне, о мой сын, – продолжил негромкий нежный голос. – Велико было твое желание встретиться со мной лицом к лицу здесь, в Аменти, и многое ты сделал для того, чтобы твое желание исполнилось. Ибо не просто вырваться из храма плоти, из своей смертной оболочки, и до назначенного времени, пусть даже всего лишь на один час, облечься в одеяния духа, воплотиться в него. И я, о мой служитель, мой сын, тоже страстно желала встречи с тобой здесь, в этом Царстве Мертвых. Ибо боги любят тех, кто любит их, но любовь богов сильнее и глубже, и по воле Того, кто возвышается надо мной так же, как я возвышаюсь над тобой, о простой смертный, я богиня над богами. Поэтому я призвала тебя к себе, Гармахис, и поэтому я разговариваю с тобой, мой сын, и позволяю тебе обращаться ко мне так же, как ты обращался ко мне в ту ночь с храма в Абидосе. Ибо я была тогда там с тобой, Гармахис, как в то же время была в тысячах других миров. Это я, о Гармахис, вложила лотос в твою руку, дав знак, о котором ты просил и которого ждал. В твоих жилах течет царственная кровь моих детей, которые служили мне веками. И если ты выдержишь испытание, восторжествуешь над врагами, ты займешь древний царский трон, возродишь древнее поклонение мне в первозданной чистоте и очистишь мои храмы от скверны, и Египет будет поклоняться мне так же беззаветно, как встарь. Если же ты потерпишь поражение, тогда вечный дух Исиды останется лишь воспоминанием египтян.

Голос умолк, и только теперь я, наконец собрав все свои силы, заговорил:

– Скажи, о божественная, выстою ли я?

– Не спрашивай меня о том, – ответил голос, – о чем мне не должно рассказывать. Быть может, я могу предсказать, что ждет тебя, быть может, я не хочу этого делать. Зачем Богу, который может ждать вечность, представлять распустившийся цветок, если он еще не распустился, который пока еще едва успел лечь семенем в земле и распустится в положенный срок? Знай, Гармахис, не я творю будущее. Будущее для тебя творишь ты, ибо рождается оно Всевышними Законами и волей Незримого. Но ты свободен поступать по своему разумению, и восторжествуешь ли ты или потерпишь поражение, зависит от твоей силы и от чистоты твоего сердца. Тебе нести эту ношу, Гармахис. И бремя славы, и бремя позора ляжет на тебя. Меня это не тревожит, ведь я всего лишь исполнитель предначертанного. Слушай меня, мой сын: я всегда буду с тобой, ибо любовь, однажды появившаяся во мне, не может закончиться, хотя, согрешив, ты можешь подумать, что утратил ее. Помни: если ты победишь, награда твоя будет великой, если же не устоишь, страшным будет твое наказание и на земле, и в той стране, которую ты называешь Аменти. Но чтобы тебе было спокойнее, знай, что позор и мучения не будут вечными. Каким бы низким ни было падение, если в сердце есть раскаяние, существует путь, горький, долгий и тернистый, которым все же можно вернуться к праведности. Да не допустят боги, чтобы тебе пришлось искать этот путь, о Гармахис!

А теперь, поскольку ты любил меня, мой милый сын, и поскольку, пройдя через лабиринт лжи, в котором люди принимают материю за дух, а алтари за богов, ты все же сумел познать Многоликую Истину, и потому что я тоже люблю тебя и жду дня, когда ты, благословенный Осирисом, войдешь в мое сияние и станешь служить мне; и потому тебе, Гармахис, будет дано услышать Слово, которым из небесного мира меня может вызвать тот, кто предан мне, чтобы увидеть лик Исиды, заглянуть в глаза Вестницы Незримого, и это будет означать, что ты не закончишь смертью.

Слушай же и смотри!

Ласковый голос умолк, темное облачко над алтарем стало меняться: оно посветлело, засветилось и приобрело сходство с женской фигурой в покрывале. Потом из его глубины снова показался золотой змей и, как царственный урей, сложился на туманном челе.

Вдруг голос громогласно произнес сокровенное Слово, после чего облако разлетелось и растаяло в воздухе, и моему взору представилось сияние такой изумительной красоты, что и сейчас, когда я думаю о нем, у меня захватывает дух. О том, что я видел, мне не позволено говорить людям. Хотя мне и было велено описать все то, что открылось мне там, даже сейчас, по прошествии стольких лет, я не осмелюсь нарушить запрет. Я увидел, и то, что я увидел, невозможно представить, ибо в мире существует такая красота и такое величие, которые недоступны человеческому воображению. Я их увидел… И потом, когда я все еще слышал Слово и все еще видел те образы, навсегда отпечатавшиеся в моем сердце, я не выдержал этого зрелища, дух покинул меня, и я пал ниц перед ликом божественной красоты.

И когда я упал, мне показалось, что весь огромный зал раскололся и рассыпался огненными обломками вокруг меня. Потом подул сильный ветер, раздался гром, подобный грохоту миров, несущихся в потоке времени. И мой разум помутился, я перестал видеть и слышать.

Глава VII

О пробуждении Гармахиса, о церемонии его коронования фараоном Верхнего и Нижнего Египта и о совершенных ему приношениях

Я снова проснулся. Оказалось, что я лежу распростертый на каменном полу в святилище Исиды в Абидосском храме. Рядом со мной со светильником в руке стоял старый жрец, руководивший моим посвящением. Склонившись надо мной, он пристально всматривался в мое лицо.

– Сегодня день твоего нового рождения, ты прошел таинство посвящения, и ты жив, Гармахис! Я рад этому. Встань, царственный Гармахис. Нет, не рассказывай о том, что с тобой было. Встань, возлюбленный сын Священной Матери. Идем же, прошедший сквозь огонь и познавший, что лежит за океаном тьмы. Идем же, о вновь родившийся!