Истории, рассказанные у камина (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 69

– Такого знатока, как вы, мистер Мортимер, этим не удивишь, – сказал он, – но, я думаю, что вашему другу, мистеру Джексону, будет любопытно на это взглянуть.

Склонившись над витриной, я увидел квадратный предмет, примерно пять на пять дюймов, который состоял из двенадцати драгоценных камней в золотом обрамлении и с золотыми крючками на двух углах. Камни были разные, они различались по цвету, но все одного размера. Их размер, расположение и последовательность тонов напомнили мне коробку акварельных красок. На каждом из камней были выгравированы какие-то непонятные письмена.

– Вы знаете, что такое урим и туммим, мистер Джексон?

Я слышал эти названия, но мое представление об их предназначении было весьма размыто.

– Урим и туммим{343} – это название наперсника с драгоценными камнями, который носили иудейские первосвященники. Древние иудеи очень высоко почитали его… Примерно так же, как древние римляне могли почитать Сивиллины книги на Капитолии{344}. Как видите, здесь двенадцать изумительных камней с мистическими надписями. Начиная с камня в левом верхнем углу, это рубин, топаз, изумруд, карбункул, сапфир, алмаз, яхонт, агат, аметист, хризолит, оникс и яшма.

Разнообразие и красота камней меня потрясла.

– Известна ли история этого наперсника? – спросил я.

– Это очень древняя вещь, стоимость его огромна, – ответил профессор Андреас. – Мы не можем этого утверждать окончательно, но у нас есть основания полагать, что это тот самый урим и туммим из храма Соломона{345}. Ни в одном европейском собрании нет ничего подобного. Мой друг капитан Вилсон – настоящий эксперт по драгоценным камням, он может рассказать вам об их истинной ценности.

Капитан Вилсон, мужчина с загорелым, резко очерченным лицом, стоял рядом со своей невестой с противоположной стороны витрины.

– Да, – сухо промолвил он, – никогда не видел таких прекрасных камней.

– А посмотрите на золотую оправу. В старину мастера чрезвычайно искусно… – наверное, он собирался обратить наше внимание на отделку камней, когда капитан Вилсон прервал его.

– Этот подсвечник – еще более яркий образец их ювелирного искусства, – сказал капитан, поворачиваясь к другому столику. Мы перешли к нему и восхитились стволом, покрытым орнаментом, и богато украшенными ветвями подсвечника.

Слушать рассказ такого специалиста о столь редкостных предметах было чрезвычайно интересно, и, когда профессор Андреас наконец завершил осмотр формальной передачей драгоценной коллекции заботам моего друга, я не мог не почувствовать жалость к нему и зависть к его преемнику, которому предстояло провести жизнь, занимаясь столь приятными обязанностями. В течение недели Ворд Мортимер окончательно переселился в новую квартиру и стал единовластным хозяином музея на Белмор-стрит.

А примерно через две недели мой друг пригласил к себе на обед с полдюжины друзей-холостяков, чтобы отпраздновать свое новое назначение. Когда друзья начали расходиться, он потянул меня за рукав и жестом попросил меня остаться.

– Вам идти-то всего несколько сот ярдов, – сказал он (я жил тогда в квартире в доме Олбани), – так что можете и задержаться. Давайте выкурим по сигаре. Я бы очень хотел услышать ваш совет.

Я вернулся в кресло и закурил одну из его великолепных «матрон». Выпроводив последнего гостя, он вытащил из кармана пиджака письмо и сел напротив меня, держа его в руках.

– Это анонимное письмо я получил сегодня утром, – объяснил он. – Я хочу прочитать его вам и послушать, что вы на это скажете.

– Пожалуйста, я готов выслушать. Чем смогу помогу.

– В записке говорится: «Сэр, я настоятельно советую вам очень внимательно следить за всеми бесценными вещами, которые поручены вашим заботам. Мне кажется, что нынешняя система охраны коллекции одним человеком недостаточно надежна. Будьте начеку, иначе может произойти непоправимое».

– Это все?

– Да, это все.

– Что ж, – сказал я, – по крайней мере, очевидно, что письмо это написано кем-то из тех немногих, кто знает, что в музее по ночам дежурит только один охранник.

Ворд Мортимер протянул мне записку.

– Вы разбираетесь в почерках? – с многозначительной улыбкой спросил он. – Теперь посмотрите на это! – Он положил передо мной еще одно письмо. Сравните, как написана буква «а» в словах «поздравляю» и «непоправимое». Посмотрите на прописные «М». А тире вместо точки!

– Нет никакого сомнения, что это писал один человек… Хотя в первом письме он и пытался изменить почерк.

– Второе, поздравительное письмо было написано мне профессором Андреасом, когда я получил назначение.

От удивления я какое-то время молча смотрел на своего друга, потом повернул письмо и на обороте увидел подпись: «Мартин Андреас». Для любого, кто хоть что-то смыслит в графологии{346}, не могло быть никаких сомнений в том, что это именно профессор написал своему преемнику анонимное письмо, в котором предостерегал его от воров. Это было необъяснимо, но очевидно.

– Зачем он это сделал? – недоумевал я.

– Именно этот вопрос я собирался задать вам. Если у него есть какие-то подозрения, почему он не пришел и не сказал мне о них напрямую?

– Вы поговорите с ним об этом?

– Даже не знаю. Он может отрицать, что это он его написал.

– Во всяком случае, – высказал я свое мнение, – это предупреждение сделано с благими намерениями, и я на вашем месте прислушался бы к нему. А что, сейчас вы достаточно надежно защищены от ограбления?

– Как будто да. Посетителей пускают только с десяти до пяти, на каждые два зала приходится по охраннику, который стоит у двери между ними и поэтому видит все, что происходит в каждом из них.

– А ночью?

– Когда посетители уходят, мы сразу же закрываем большие железные ставни, которые совершенно не поддаются взлому. Охранник – человек надежный. Он сидит в фойе, но каждые три часа обходит все здание. Всю ночь в каждом из залов горит электрическая лампа.

– Даже не знаю, что можно еще придумать… Разве что оставлять на ночь охранников, которые дежурят днем?

– Мы не можем себе этого позволить.

– Я мог бы связаться с полицией и договориться, чтобы на Белмор-стрит рядом с музеем дежурил констебль, – предложил я. – А что касается письма, если его автор предпочитает не называть своего имени, думаю, он имеет на это право. Будущее покажет, насколько серьезны его опасения.

После этого мы заговорили на другую тему, но в тот вечер, вернувшись домой, я еще долго пытался понять, зачем понадобилось профессору Андреасу писать анонимное письмо своему преемнику. В том, что именно он являлся автором этого письма, я был так же уверен, как если бы видел своими глазами, как он его писал. Он считал, что коллекции угрожает какая-то опасность. Неужели именно из-за этого он оставил пост хранителя музея? Но если так, почему он не решился предупредить Мортимера от своего имени? Лежа в кровати, я размышлял над этими вопросами, пока наконец не забылся беспокойным сном.

На следующее утро я проснулся позже обычного. И разбужен я был довольно необычным, но действенным образом. Примерно в девять часов в мою спальню ворвался Мортимер с перекошенным от ужаса лицом. Мой друг был одним из аккуратнейших людей, которых я знал, но сейчас воротничок его был расстегнут, узел на галстуке распущен, а цилиндр съехал на затылок. Мне достаточно было взглянуть в его безумные глаза, чтобы понять, что произошло.

– Музей ограбили! – закричал я, вскакивая с кровати.

– Боюсь, что да! Камни! Камни урим и туммим! – задыхаясь, выпалил он, поскольку едва переводил дух от быстрого бега. – Я в полицию, а вы, Джексон, бегите скорее в музей! До встречи!

В полном смятении он бросился вон из комнаты, и с лестницы донеслась торопливая дробь его шагов на лестнице.