Истории, рассказанные у камина (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 45

Однако, к сожалению, многие из тех, кто признавал факты при закрытых дверях, оставались в стороне на публике, просто потому, что им не хватало мужества. Лорд Брум{236} и Бульвер-Литтон повели себя подобно Никодиму{237}, причем писатель-романист выступил главным критиком. «Интеллигенция» в целом показала себя не с лучшей стороны, и многие уважаемые люди запятнали себя в этой истории. Фарадей и Тиндаль{238} повели себя удивительно ненаучно, когда сперва вынесли оценку феномену, а изучить его согласились лишь потом и только на том условии, что их оценка будет принята безоговорочно. Сэр Дэвид Брюстер{239} вначале высказался откровенно, но потом запаниковал и заявил, что ничего такого не говорил, позабыв, однако, что слова его были зафиксированы. Браунинг{240} написал длинное стихотворение (если эти скверные вирши можно считать поэзией), где описал разоблачение, которого на самом деле никогда не было. Карпентер завоевал незавидную славу беспринципного противника, хотя сам же выдвигал странные спиритуалистические тезисы. Руководство Королевского научного общества{241} не нашло времени на то, чтобы посетить выступление Крукса, когда он демонстрировал физические феномены буквально в нескольких минутах ходьбы от них, хотя открыто осуждало его. Лорд Гиффорд с судейской скамьи обрушивался с критикой на спиритическое движение, не понимая самой сути вопроса. Что касается церкви, тот этот институт словно вовсе не существовал те тридцать лет, пока один из самых поразительных духовных феноменов последних столетий будоражил умы общественности. Я не могу вспомнить ни одного британского церковного деятеля, который бы проявил искренний интерес к этому вопросу. Когда в 1872 году в «Таймс» готовился к печати полный отчет о санкт-петербургском сеансе, он был в значительной степени сокращен, по словам мистера Х. Т. Хамфриса, «на основании протеста, выраженного одним из высших сановников англиканской церкви{242} мистеру Делани, редактору». Таким был вклад наших официальных духовных лидеров. Рационалист доктор Эллиотсон оказался намного честнее их. Миссис Хоум горько замечает: «Ту оценку, которую ему дали современники, можно сравнить с приговором глухих и незрячих человеку, который и видит, и слышит».

Одной из самых благородных черт характера Хоума было постоянное желание помогать людям. Как любая идущая от сердца помощь, она не была показной, и мы узнаем о ней лишь случайно и опосредованно. Один из его многочисленных клеветников заявил, что Хоум отослал один из счетов на пятьдесят фунтов своему другу, мистеру Райнеру. Хоуму пришлось защищать свое имя, и в результате выяснилось, что это был не счет, а чек, который Хоум послал другу, когда узнал, что тот оказался в трудном положении. Если вспомнить, что он сам постоянно находился на грани нищеты, можно догадаться, что пятьдесят фунтов, скорее всего, составляли большую часть его банковского баланса. Его вдову можно понять, когда она с гордостью перечисляет примеры из переписки мужа, найденные после его смерти. «Вот теплое письмо от неизвестного художника, кисти которого Хоум помог найти применение. А вот бедный рабочий пишет, что помощь, оказанная Хоумом, спасла жизнь его больной жены. Мать благодарит его за то, что он помог устроиться на работу ее сыну. Сколько времени и сил он тратил на помощь окружающим, хотя сам жил такой жизнью, что любой другой человек на его месте думал бы только о своих заботах и трудностях». «Ваше сердце так часто поддерживало друзей в трудную минуту! Мне так важно услышать от вас хоть слово!» – восклицает один из его протеже. «Заслуживаю ли я того добра, которое вы оказали мне?» – говорится в другом письме. Он объезжал поля сражений вокруг Парижа{243}, часто под огнем, с карманами, полными сигар для раненых. Немецкий офицер шлет ему прочувствованное письмо, полное благодарностей, в котором напоминает, как он вытащил его, истекающего кровью, на собственной больной спине из-под обстрела. Что и говорить, миссис Браунинг лучше разбиралась в характере людей, чем ее супруг, и для Хоума имя сэр Галаад{244} подходит намного лучше, чем Сладж{245}.

Есть не так много способностей, которые мы называем «медиумистическими», а святой Павел звал «дарами духовными»{246}, которыми не обладал бы Хоум. Более того, отличительной чертой его психической силы является именно разносторонность. Обычно мы различаем медиумов, обладающих прямым голосом, медиумов, имеющих дар трансовой речи, ясновидцев и физических медиумов, но Хоум был всеми четырьмя сразу. Перечисляя «дары» святого Павла, можно сказать, что он обладал «словом мудрости» и «словом знания» (о чем говорит тот факт, что в состоянии транса он рассказывал о загробной жизни). «Дар исцеления» также был ему присущ, его исцеления юного де Кардонна от полной глухоты и мадам де Лакине от паралича вошли в историю. «Чудотворение» он проявил, когда во время его сеансов стены здания сотрясались от неведомой силы. Способность к «различению духов» не покидала его ни на минуту. Впрочем, о «пророчестве» и «истолковании языков» свидетельств не сохранилось. Насколько известно, он мало что знал о других медиумах и не был лишен той «ревности спирита», которая столь характерна для этих чувствительных натур. Миссис Дженкен, ранее известная под именем Кейт Фокс, была единственным медиумом, с которым он дружил.

Он не терпел обмана в любых его проявлениях. Порой это заходило даже слишком далеко, и на все спиритические манифестации, которые отличались от его собственных, он смотрел с подозрением. Свое мнение, которое он с изрядной прямотой высказал в своей последней книге «Огни и тени спиритизма», вызвало обоснованное недовольство среди остальных медиумов, считавших себя людьми не менее честными, чем он. Нужно сказать, что он бы только выиграл, если бы шире был знаком с тем, что происходило в мире медиумов вокруг него. Так, он всегда горячо протестовал против проведения сеансов в темноте, хотя опыты с эктоплазмой, которые являются физической основой для любых материализаций, показали, что любой свет, кроме пропущенного через красный фильтр, для нее губителен. Хоум мало занимался полной материализацией по сравнению с жившими с ним в одно время миссис Флорри Кук или мадам де Эсперанс, или с нашей современницей медиумом мадам Биссон, поэтому в своей работе вполне мог обходиться без полной темноты. Так что в этом его мнение было не справедливым. Кроме того, он прямо отрицал возможность прохождения материи через материю, поскольку его собственный феномен не принимал такую форму. Но мы знаем о поразительных примерах, доказывающих то, что при определенных обстоятельствах материя все же способна проходить через материю. Даже птицы экзотических пород проникали в помещения, в которых проводились сеансы при условиях, исключающих подлог, а опыты с древесиной, проходящей через древесину, которые проводились в присутствии Цёльнера и других лейпцигских профессоров, были вполне убедительны, если верить рассказу знаменитого физика о его работе со Слейдом, которую он описал в своей «Трансцендентальной физике». Таким образом, то, что он осуждал и отрицал наличие у других медиумов сил, которыми не обладал сам, можно назвать незначительным недостатком его личности.

Кое-кто может поставить ему в вину и то, что он чаще направлял свои послания сильным мира сего, а не простому трудовому люду. Вполне вероятно, что Хоум обладал достоинствами, но имел и недостатки, присущие любой артистической натуре, и что в атмосфере изысканности и утонченности он чувствовал себя спокойнее и увереннее, испытывая неприязнь ко всему некрасивому и убогому. Насколько известно, именно шаткое здоровье не позволило ему взять на себя какую-либо более сложную миссию. Постоянные кровотечения заставили его стремиться к приятной и спокойной жизни в Италии, Швейцарии и на Ривьере{247}. Да и для выполнения его миссии, помимо самопожертвования, важнее было донести свое послание до лаборатории Крукса или двора Наполеона, чем до толпы. Толпе, чтобы поверить в истинность какого-либо явления, необходимо научное подтверждение или слово известного человека. Если этого не произошло, то в этом виноваты закоснелые в своих представлениях люди науки и мыслители тех лет, но никак не сам Хоум, который как демонстратор со своей ролью справился идеально, оставив не обладающим такими талантами людям осознать и донести до остальных его послание. Он не изображал из себя ученого, он был материалом для изучения и страстно желал, чтобы люди вокруг него смогли осознать все, что он может дать миру, чтобы наука повернулась лицом к религии, а религия нашла опору и поддержку в науке. Когда смысл послания Хоума будет раскрыт полностью, неверующих будут обвинять не в нечестивости, а в обыкновенном невежестве.