Истории, рассказанные у камина (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 24

Я считаю, что смысл всех этих разнообразных случаев не в том, чтобы дать нам лишний повод поговорить. Это тот материал, из которого будет сплетен новый спиритический покров, куда необходимо облачить современный мир. Мы живем в эпоху, которая давно дожидалась знамения, но, когда знамение это было явлено, не увидела его. Я не могу понять, каким должен быть образ мыслей тех людей, которые придают исключительную важность доказательствам выживания, описанным в Библии, и в то же время отказываются замечать точно такие же вещи, когда они происходят на наших глазах. Я полагаю, что большинство случаев, описанных в священных книгах, там, где смысл их не был искажен ошибками, или вольностью переводчиков, или прямым вымыслом, можно назвать прямым доказательством существования загробного мира, но ни один честный человек не станет утверждать, что по степени достоверности они хоть на каплю превосходят современные нам психические откровения о том, что ожидает душу по ту сторону. Ведь сейчас свидетели исчисляются тысячами, среди них есть и самые уважаемые люди, в искренности которых нет повода сомневаться. К тому же многие из них сами описывали то, происходившее именно с ними, что отметает все сомнения. Современная Британия не опровергает, а подтверждает древнюю Иудею. Но мы живем в более научный век и хотим понимать «как» и «почему». Эти вопросы, при наличии такого огромного количества свидетельств, уже не находятся за пределами нашего понимания. В этой статье я попытался обозначить два четко выраженных закона: первый – это то, что испарения, исходившие из человеческого тела, являются основой для физического проявления потусторонних сил, и второй – это то, что существует строгая ограниченность психической силы, которая не отрицает шумы и другие нарушения покоя, но делает невозможным разрушение или насилие.

Возможность издавать шумы и производить беспорядок действительно может стать причиной больших несчастий для тех, кто с этим сталкивается, вплоть до психического расстройства. Можно вспомнить известный случай, произошедший с мисс Клавьон, знаменитой французской актрисой, которая отвергла авансы молодого бретонского{106} поклонника, пытавшегося добиться ее расположения. Через два года он умер с проклятиями в адрес мисс Клавьон на устах. И обещание преследовать ее даже после своей смерти он сдержал, доказав тем самым мудрость ее отказа. Это гонение приняло форму громких криков, которые звучали, когда она бывала в компании, и крики эти были такими жуткими, что некоторые из присутствовавших даже лишались чувств. Впоследствии крики эти сменились звуком мушкетного выстрела, который раз в день раздавался за определенным окном ее дома. Феномен продолжался девяносто дней и, как и крики, был тщательно расследован парижской полицией, которая для слежки за домом расставила на улицах тайных шпионов в не увенчавшейся успехом попытке найти рациональное объяснение происходящему. Наконец через два года эта бесчеловечная травля прекратилась в точном соответствии с предсказанием бретонца, который, умирая, пообещал мучить ее столько же, сколько мучила его она. Он своего достиг, но, как и любая месть, его действия были обоюдоострым ножом, который, возможно, ему причинил вреда больше, чем его жертве.

Более оправданное преследование, хотя и не менее мучительное, подробно описано миссис Картер Холл, писательницей, которая в молодости сама была свидетелем этого происшествия. В этом случае один молодой офицер нанес самую страшную из всех ран прекрасной юной девушке, которая после этого умерла. Начавшееся вслед за этим преследование исходило не от ее нежной души, но от кого-то, кто любил ее и хотел отомстить за причиненное ей зло, и проявилось оно в самой жестокой форме. Подробности можно найти в книге мистера Дейла Оуэна «Шаги», которая написана с таким вниманием к деталям, и дополнена такими мудрыми выводами, что вполне может называться классическим исследованием. Несчастного офицера всюду, где бы он ни оказался, преследовали такие шумы и другие неприятные явления, что в конце концов не осталось ни одной хозяйки, которая согласилась бы сдавать ему комнаты. Впав в отчаяние, он метался от дома к дому, то моля небеса о прощении, то проклиная своего невидимого врага. С ним рядом отказывались находиться даже собаки. Даже родственники боялись его присутствия, из-за чего ему пришлось уехать из собственного дома, чтобы не довести до сумасшествия мать и сестру. «Тяжело переносить такое наказание, – сказал он в разговоре с миссис Картер Холл, – но, наверное, я заслужил его». Возможно, после этого признания судьба его изменилась к лучшему.

VI

Посмертные письмена известных писателей (Оскар Уайльд, Джек Лондон, лорд Нортклифф{107}, Диккенс, Конрад{108}, Джером)

Время от времени через медиумов к нам попадают послания, которые приписываются людям, получившим известность. Обычные критики, как правило, отвергают их, основываясь на общем предположении, что такого просто не может быть, и все это полная ерунда, тем самым привнося такое же отношение к отдельным случаям, которые либо рассматриваются поверхностно, либо вовсе остаются без внимания. Однако те из нас, кто знают наверняка, что многие из психических проявлений подобного рода действительно исходили от тех, кому они приписывались, склонны более серьезно воспринимать эти сочинения и с большим вниманием судить о том, в какой степени приписываемое авторство является истинным или ложным. Я не побоюсь предположить, что беспристрастный критик, взявшись за рассмотрение этого дела под таким углом, будет немало удивлен результатами.

Для начала следует сказать, что, если утверждения медиумов соответствуют действительности, и если все происходит именно так, как они говорят, то нужно признать, что посмертные письмена являются второстепенными по отношению к прижизненным работам авторов. Во-первых, замысел автора проходит через фильтр в виде мозга медиума, который зачастую может неверно истолковать или недопонять воспринятое. Я заметил, что даже пишущая машинка, которой управляю я сам, заставляет меня чувствовать себя неуверенно и подумывать о том, насколько мне было бы тяжелее, если бы вместо нее я имел дело с непостоянной человеческой машиной. Во-вторых, писатель попадает в новый мир, полный новых чувств, в котором от земной жизни его отделяет сильнейшее по ощущениям воспоминание о смерти и разложении физического тела. Это тоже может в немалой степени отразиться на его стиле и манере излагать свои мысли. Самое большее, что мы можем ожидать, – это нечто, очень напоминающее умершего писателя. Конечно же, это может оказаться плодом подражания, и нам стоит все время думать о том, заслуживает ли каждый конкретный медиум доверия, и вообще способен ли он на такое. Если медиум этот никогда раньше не проявлял редкого дара литературного подражания, если не имеет опыта сочинительства, и если есть другие, внутренние доказательства подлинности личности автора, то такой случай заслуживает большего доверия. Ни при каких обстоятельствах суждение не может быть окончательным, но если можно приобщить еще несколько убедительных случаев, то это в значительной степени усилит уверенность в подлинности.

Начну я с посланий, приписываемых Оскару Уайльду, которые, вне всякого сомнения, очень интересны. Стиль Уайльда был настолько своеобразен и в лучших его произведениях настолько прекрасен, что я ни разу не встречал подражания, которое могло бы сравниться с оригиналом. И все же есть несколько посланий, которые приписываются потустороннему источнику и действительно замечательно воспроизводят его особенности. Одним из них была пьеса, записанная рукой миссис Гестер Доуден, в которой можно найти как достоинства, так и недостатки, характерные для Уайльда. Еще одно можно найти в прекрасной книге «Обе стороны двери», к которой, как утверждается, приложил руку Уайльд, чтобы спасти одну семью, страдавшую от необычного преследования со стороны какой-то потусторонней силы. Уайльд отличался очень чутким восприятием цветов и мог мастерски передать малейший оттенок упоминанием какого-нибудь естественного объекта. Мне кажется, что все «янтарные» луны, которые наводнили в последнее время литературу, берут свое начало от одного из эпитетов Уайльда. В упомянутой небольшой книжице Уайльд называет арктические моря «океаном пенящегося нефрита». Мне эта фраза показалась очень для него характерной.