Осада - Алексеев Иван - Страница 33

– Так точно! Эти бойцы из бывшего ордена немецких рыцарей – очень опасные и коварные противники. Они убили или захватили в плен наших разведчиков. Зная, что мы предпримем поиск, вервольфы в следующую ночь устраивали засады и на нас. Но, – Разик недобро усмехнулся, – мы-то тоже знали, что они это знают… В общем, мои бойцы тяжелых потерь не понесли, пять человек получили легкие ранения. А вервольфам отомстили за наших, им пришлось отступать с поспешностью. Даже часть трупов они вынуждены были бросить, хотя, как правило, рыцари своих выносят. Ну, да мы с мертвыми не воюем, так что оставили убитых вервольфов, там, где лежали. Вещи осмотрели, но не тронули. Только оружие забрали.

– Хорошо, сотник, садись, – ласково кивнул Разику воевода. – Итак, господа военачальники, в завершение совещания нашего еще раз напоминаю, что мы все должны строго придерживаться выбранной тактики: не жалея зарядов, пресекать огнем любую попытку врага приблизиться к стенам и совершать постоянные вылазки конными отрядами. Однако конникам категорически запрещаю выходить из-под выстрелов крепостных орудий! Их задача – держать неприятеля под постоянной угрозой атаки, не давая возможности провести рекогносцировку вблизи стен, и развернуть осадные работы. Но при этом никаких схваток молодецких! Наскакивать, палить из ручниц и отступать. Утекать вспять во всю прыть. Если узнаю, что кто-то удаль свою решил потешить и с неприятелем в поединок рыцарский вступить осмелился – лично коня и сабли лишу, отправлю на водовозные клячи с бабами да ребятишками воду развозить!

– Воевода, дозволь слово молвить! – поднялся со своего места Никита Очин-Плещеев, начальствовавший над поместной конницей и казаками. – Они ж обзываются! Поносят и нас, и тебя, и, страшно сказать – государя! – непотребными словами разными!

В его голосе звучала такая искренняя, почти детская обида, что князь Иван Шуйский, сперва было нахмурившийся, не выдержал и улыбнулся в усы, но затем ответил серьезно, как того требовал предмет обсуждения:

– За поношение государя будем карать смертию! Всех сквернословов запомнить, переписать, и, когда на штурм полезут – в плен их не брать! А из-под выстрелов крепостных орудий, я, наместник государев, его именем выходить не велю! Брань вражескую пальбой из всех стволов заглушать приказываю!

Никита Очин-Плещеев вздохнул с некоторым облегчением:

– Ну, ежели так, то что ж! Велю своим всех примечать. Да мы их, охальников, в общем-то, уже многих знаем. В основном лаются ляхи да венгерцы. Особенно гусары ихние во главе с ротмистром Анджеем Голковским. Он впереди всех гарцует, подбоченясь, да все хвалится, скольких наших зарубил. Обзывается на конников наших да поддразнивает удальцов, чтоб выходили из-под выстрелов на поединок с ним.

– Ну, и вы обзывайтесь в ответ! – усмехнулся воевода. – А удаль свою будете потом на масленичных гуляньях в кулачном бою показывать. Сейчас у нас война за отечество, а не балаган!

Внезапно дверь совещательной палаты распахнулась и в нее вбежал стремянный. Князь Шуйский прервал свою речь, повернулся к вошедшему. Очевидно, что тот посмел вторгнуться на военный совет в связи с каким-то весьма важным происшествием. Стремянный торопливо поклонился князю и без лишних предисловий выпалил скороговоркой:

– Воевода, к Свинарской башне приближаются парламентеры с белым флагом и горнистом!

Воевода встал из-за стола, перекрестился на образ Георгия Победоносца в красном углу:

– Услышал Бог наши молитвы! Два-три дня в переговорах с Баторием проведем, а тем временем вал с частоколом как раз и достроим! Князь Андрей, ступай на башню, прими вражий ультиматум, да попроси три дня на размышление! Остальным военачальникам также предлагаю отбыть по делам службы. Совещание окончено!

Князь Иван Шуйский, оставшись один в пустой палате, принялся расхаживать по ней взад-вперед, сцепив руки за спиной, чуть склонив голову. Воеводе было, о чем подумать в ожидании возвращения князя Андрея с королевским посланием.

Князь Хворостинин вернулся менее чем через час.

– Парламентеры согласились на трехдневный срок! – с порога доложил он воеводе о самом главном. – Видать, королевские люди вовсе не горят желанием копать осадные траншеи да подставлять головы под наши ядра! Хотят, как у себя в Европе привыкли, на испуг взять.

С этими словами князь Андрей протянул воеводе королевский ультиматум – внушительных размеров свиток в изящном замшевом чехле. Шуйский быстро пробежал глазами текст послания, небрежно бросил свиток на стол.

– Кому поручишь ответ писать, воевода? – спросил князь Андрей.

– Никому. Через три дня ты пойдешь, как условился, на встречу с парламентерами, скинешь им сие послание со стены, да ответишь, что мы, мол, неграмотные!

Хворостинин сперва было воззрился на воеводу с недоумением, затем принялся хохотать. Рассмеялся и Шуйский.

– Действительно, – отсмеявшись, произнес князь Андрей. – Зачем бумагу да чернила понапрасну переводить. Выиграем время – и ладно!

Отправив русскому воеводе князю Шуйскому ультиматум с требованием сдать город в трехдневный срок и обещанием разрешить гарнизону и горожанам свободный выход из Пскова с личным имуществом, каковое они смогут унести в руках, король Стефан приказал демонстративно продолжить осадные работы. Однако, пахолки, гайдуки и жолнеры, зная об ультиматуме и надеясь, что Псков сдастся войску Батория Непобедимого подобно многим другим городам, копали траншеи спустя рукава, именно больше для виду. Но сам Стефан Баторий и другие военачальники не контролировали ход работ и не делали замечаний своим подчиненным, поскольку, с одной стороны, они тоже лелеяли в душе надежду, что псковский воевода капитулирует, зная о ветхости городских стен и мощи королевского войска, а с другой стороны, все они в тот момент были озабочены весьма важным делом. Король Стефан ожидал прибытия под Псков чрезвычайного посольства от своего союзника – турецкого султана. Посольству, возглавляемому великим визирем, готовили пышный прием. Уже со вчерашнего дня три конных и три пехотных полка, назначенные для проведения почетной церемонии, не занимались ничем иным, кроме чистки парадного обмундирования и оружия, а также строевой подготовки.

Старания профессиональных вояк не пропали даром. Блестящий внешний вид, новейшее вооружение и изумительная выучка и слаженность лучшего войска Европы произвели весьма сильное впечатление на визиря и его свиту. Посланец Османской империи в результате стал более сговорчив при обсуждении главного вопроса, ради которого он и явился под Псков: дележа южных славянских земель между султаном Сулейманом и королем Стефаном Баторием.

Пока король и султан устами своего посланника решали судьбы народов, маркиз фон Гауфт также вел переговоры по более частным вопросам с одним из членов турецкой делегации, Абдул-пашой. Далеко не все чиновники из свиты великого визиря достоверно знали, какую именно должность при дворе занимает Абдул-паша, но, движимые врожденным инстинктом царедворцев, они предпочитали не задавать лишних вопросов.

Абдул-паша и фон Гауфт сидели вдвоем в небольшой, но весьма уютной палатке маркиза, стоявшей в центре лагеря, но окруженной изрядным пустым пространством, патрулируемым на расстоянии вооруженными часовыми. Никто из посторонних ни при каких обстоятельствах не смог бы подслушать, какие именно разговоры ведутся в скромном походном жилище начальника разведки и контрразведки королевского войска.

Абдул-паша и фон Гауфт знали друг друга не первый год, и за их плечами было несколько успешных совместных операций, проведенных во славу султана Сулеймана и его европейских союзников. Вначале они подняли бокалы прекрасного испанского вина за встречу старых друзей. Разумеется, ислам запрещал Абдул-паше употребление спиртных напитков, но его профессия разведчика предполагала нарушение многих, если не всех, религиозных заповедей. Так что питие вина было одним из самых невинных проступков этого достойного представителя интернационального шпионского сословия. Второй тост был поднят за здоровье султана и короля, а третий – за павших соратников, в особенности за любимого наставника – Буслам-пашу, несколько лет назад сложившего голову при невыясненных обстоятельствах в окрестностях русской столицы.