Небо на двоих (СИ) - "Korolevna" - Страница 5

Лето закончилось, на его место пришла осень. Рома уехал к дедушке и бабушке, его ждала школа. Лиза же вместе с мамой и дядей Сашей поселилась в квартире. Девочка скучала по собаке, брату, просторам дачи, но быстро привыкла и к отдельной комнате, и к новому детскому саду. Роман приходил по воскресеньям, они выгуливали Цейса во дворе, смотрели мультики по видеомагнитофону, удивительно, но у детей с разницей в десять лет находилось сотни поводов для общения.

Иногда Ромка включал на стареньком магнитофоне кассеты «Кино», слушал с отрешенным лицом. Лизка притихала, не доставала его вопросами, садилась рядом и не понимая смыла песен, ощущала, как ей становится холодно и по коже бегут мурашки. В такие моменты ей делалось жутко страшно, казалось, что Ромка уходит далеко отсюда и уже никогда не вернется. Как только музыка заканчивалась, то мир обретал былые краски, обожаемый и обоготворяемый старший брат вновь становился собой.

Два года пролетели, как неделя — незаметно, быстро и легко. Лизка пошла в первый класс, а Роман стал студентов юридического факультета МГУ, на почве чего постоянно конфликтовал с отцом. Он-то хотел быть кинологом, воспитывать собак или служить в спецкорпусе, но дядя Саша занял непреклонную позицию — нечего сыну ерундой страдать, будет юристом, продолжит отцовское дело. Зря, что ли он, нужных людей нашел, и его, балбеса, в университет пристроил? Оба делали хорошую мину при плохой игре, пытались не касаться темы будущего при семейных собраниях, обедах и воскресных ужинах, успевших войти в привычку.

Если с Ромкиной учебой всё было предельно ясно, то Лизке в школе не нравилось. Нет, училась она хорошо, слыла прилежной девочкой, о вот не могла давать отпор обидчикам — и всё тут! Старший брат приходил пару раз в школу, делал выволочку двоечникам-третьеклассникам, хотевшим ради спортивного интереса отобрать портфель у первоклашки. Внушение подействовало. Лизку задирать перестали, но и друзей у нее не прибавилось. Все отвернулись, боялись слово лишнее сказать или бросить косой взгляд в ее сторону ненароком. Наиболее устойчивой оказалась соседка по парте — Вика Кузьмина. Она не брезговала дружбой с девчонкой, у которой такой защитник. Сказался интерес шкурный: ежели чего, то брат подружки защитит от приставаний местного хулиганского бомонда.

Новость о том, что Рому вышибли из университета, могла похвастаться эффектом разорвавшейся бомбы. Дядя Саша рвал и метал, постоянно ругался, пил коньяк, с периодичностью хватался за сердце, вызывал непутевое чадо для разговора.

Ромка явился довольный собой, подмигнул Лизке и скрылся на кухне, не став притворять плотно дверь, зная, что потом от любопытной девчонки все равно спасения не будет и придется рассказывать, о чем они говорили с отцом.

Весь разговор сводился к тому, что дядя Саша не намерен терпеть очередные выкрутасы сына и от армии отмазывать не станет, благо, Афган остался далеко за поворотом, в Советском Союзе, который год назад приказал долго жить. На том и порешили. Ромка выскочил из квартиры, будто ужаленный, даже не поговорив на прощание с Лизкой.

Повестка из военкомата пришла в начале осени. Дядя Саша мрачнел лицом, надеялся, что сын одумается, сдаст «хвосты» и его удастся восстановить на юрфаке, но тот удался характером в него, упрямство передалось на генетическом уровне. Лиза ходила, как в воду опущенная, боялась заговорить с родителями, что же она будет делать без старшего брата, своего кумира и самого близкого человека на свете.

В тот вечер Рома пришел поздно. Выглядел необычно, лишь спустя некоторое время Лиза догадалась, что брат был пьян. Он парой слов перекинулся с отцом, вежливо отказался от ужина, предложенного мамой, улегся на Лизкину кровать, долго всматривался в потолок, не включал свет.

За окном накрапывал нудный дождик. Сумерки заполнили собой окружающее пространство, смешали тени и очертание предметов в комнате.

Лизе сделалось жутко. Она села рядом с Ромой, принялась разглядывать его новый облик. Исчезли буйные локоны, но короткая стрижка необычайно шла взрослому парню, коим к восемнадцати годам стал старший брат. Теперь его острые скулы стали выглядеть отчетливей, ушла детскость, контур губ стал жестче. Лиза не узнавала красавца, лежащего на кровати. Ее привычный Ромка исчез бесследно.

— Жаль, не могу взять с собой Цейса, — вздохнул Роман. — Бедняга не привык оставаться без меня, да и старики сами с ним не справятся. Замучает воем.

— Отдай его мне! Он меня любит, — тут же нашлась девочка.

— А родители? Не разрешат же, — пожал плечами брат.

— Я их уговорю. Вот увидишь! — возникла пауза. Тишину нарушали лишь капли дождя, падающие на медный козырек с обратной стороны окна. — Ром, а кто тебя в армию провожать будет?

— В смысле?

— Ну, парней всегда девушки в армию провожают, я по телевизору видела, ждать обещают, всё такое.

— А никто, Лиз. Не надо меня провожать. Кто меня ждать захочет из моих подружек? Только я в часть попаду, а они уже и думать забудут, что Роман Бессонов когда-то был рядом. У меня есть ты, Цейс, дед с бабушкой. Вы меня дождитесь, никуда не ходите, пока меня не будет.

— Я дождусь! Обещаю! Правда-правда! — в серых глазах Лизы застыли слезы. Она шмыгнула носом, не выдержала и разревелась, как в тот день, когда угодила в яму на берегу реки.

— Эй, мелкая, иди сюда, — Ромка сгреб ее в охапку, уложил рядом с собой, стер влажные дорожки на щеках. Лизка два раза всхлипнула, но тут же прижалась к нему, обхватила руками. — Чего ревешь?

— Ром, не уходи. Как же я без тебя? Не хочу оставаться одна. Мне с тобой так хорошо.

Роман задумчиво перебирал распущенные волосы цвета пшеницы, говорил всякие глупости, шутил, смеялся, но Лизка понимала, что это он делает ради нее. Он сам близок к тому, чтобы расплакаться.

Провожать Ромку утром в военкомат ее не взяли, отправили в школу. Весь день Лиза ходила чумная, рассеянно вела себе на уроке, смотрела в окно. Едва дождалась окончания занятий. Дома ее уже поджидал Цейс. Он тихо поскуливал, искал хозяина, но не мог обнаружить. На Лизкиной кровати остался запах Ромки, и пес улегся туда, ворчал и всё нюхал покрывало. Девочка улеглась рядом, расплакалась навзрыд, уткнувшись лицом в собачью холку.

Так шли дни, недели складывались в месяцы. Лиза не могла заполнить брешь, образовавшуюся в душе ни прогулками с псом, ни посиделками во дворе с компанией, куда ее случайным образом приняли, увидев Цейса, ни за игровой приставкой, когда к ней приходила в гости Вика. Ей не доставало Романа, она скучала по их странным беседам. Девочке казалось, что она потеряла часть себя, и не может найти.

Письма Ромка писать не любил. Эпистолярный жанр никогда не был его сильной стороной. Те записки, что он присылал, бабушка зачитывала Лизе по телефону, если там она упоминалась. Хотя, к слову сказать, весь текст письма сводился к следующему: не разрешать Цейсу отлынивать от пробежек, выгуливать его регулярно, а Лизке не реветь по пустякам. Короткий привет, и всё. На этом фразы на тетрадном листе в клетку обрывались. Отцу приветов Рома не передавал.

Время до Ромкиного дембеля Лизка отмечала красными крестиками в календаре, всё ждала момента, когда брат вернется и всё станет по-прежнему: они будут гулять с Цейсом, разговаривать о всяких пустяках и вновь ее маленькая жизнь обретет смысл.

Когда до приезда Романа оставался месяц, то по телевизору прозвучали страшные слова: «ввод войск», «террористы», «Грозный». Теперь местонахождение Чечни знал даже первоклассник. Дядя Саша долго звонил кому-то, что-то прояснял, закрылся в комнате и пил коньяк в одиночестве. Затем сказал, чтобы Лизка ни при каких обстоятельствах не говорила бабушке и дедушке Ромки о войне. Она пообещала. Не говорила, отмечала дни до возвращения брата. Отмеренный срок закончился, Лизка ставила красные крестики на другом месяце, третьем, а дядя Саша делал телевизор тише или выгонял девочку с Цейсом из комнаты, когда передавали очередной репортаж о боевых действиях в Грозном.