Эрос за китайской стеной - Виногродский Бронислав Брониславович - Страница 50

— Гуляя по покоям дворца, — сказал он приближенным, — чувствуешь себя небожителем. Поистине мой дворец — это Терем грез.

Дворец и вправду был хорош, но и обошелся недешево: казна иссякла, ни чоха не осталось. К тому еще государь воздал мастеру благодарностью — за хорошую службу пожаловал званием чиновника пятого разряда и выдал из казны тысячу локтей превосходного полотна.

В новый дворец Ян-ди переселил из своего гарема тысячу красавиц и совсем удалился от дел. Минула полная луна, а государь ни разу не покинул Терем грез.

А тут еще некий дафу[175] Хэ Чоу преподнес государю коляску для плотской утехи. Внутри был механизм, который делал девицу неподвижной. Государь велел поместить в коляску девственницу и познал радость на грани блаженства. После этого он сказал Хэ Чоу:

— Искусно ты сработал. Придумай еще что-нибудь да позатейливее.

Хэ Чоу был великий мастер всяких механизмов. И скоро он поднес государю коляску на оси. Коляска вращалась по кругу и могла подыматься вверх, при этом она раскачивалась. Те, кто был внутри, тоже раскачивались, и государь получал от этого немалое удовольствие.

— Скажи, как следует называть твое устройство? — спросил однажды государь мастера.

— Увольте, государь, мое дело строить, а выдумывать название — ваша забота.

— Ты прав, мастер. И что за наслаждение доставляет мне твоя коляска! Мы назовем ее «Коляска, воплотившая грезы».

В другой раз государь призвал живописца и велел тому написать картину, на коей были бы разом изображены все прекрасные обитательницы Терема грез. Картина заняла не одну сотню полотен и была вывешена во многих залах.

В тот же год был нанят мастер-плавильщик, некий Шангуань Ши. Он изготовлял отменные бронзовые ширмы. Каждый экран полировался до тех пор, пока не становился подобен зеркалу. Ширма имела пятьдесят чи в высоту и три в ширину. Ширмы-зеркала, их было изготовлено несколько десятков, поставили вокруг ложа государя, и всем, кроме счастливицы, избранной государем для личного услужения, входить в опочивальню строжайше запрещалось. Дивно множились изображения, отраженные блестящей поверхностью ширмы, и казалось, целый хоровод девиц выходит из зеркал. Государю затея пришлась по душе, он повелел живописцам изобразить в натуральную величину те образы, что возникали на экранах. Эта прихоть Ян-ди обошлась казне стократ по десять тысяч монет. В награду за труд Шангуань Ши заплатили прещедро — тысячу золотом.

Дни и ночи государь проводил в Тереме грез. Распутство вконец изнурило его, силы иссякли. Однажды он признался тем, с кем был близок:

— Уповал, что в сладком забвении проведу дни, оставшиеся мне до кончины, а познал только усталость. Думал, чем больше женщин делит с тобой изголовье, тем легче смежить веки, но выходит наоборот: погружаешься в грезы, и окаянная плоть не дает глаз сомкнуть. Что делать?

На другой день некий Ван И, карла, родом из племени пигмеев, подал государю доклад, в котором писал:

«Чиновники, что надзирают за крестьянами, разоряют их; подданные, коим надлежит заниматься потребным делом, предают забвению обязанности и долг; безродные выходцы из глухих окраин удостоены чести входить во дворец, получают чины и должности, государь им расточает милости — вот как обстоят дела. А кто эти выскочки? Годятся лишь на то, чтобы мести мусор на заднем дворе. А кто те, что слоняются из комнаты в комнату и даже ночуют во дворце? Есть ли среди них хоть один, кому можно доверять? Нет. Все они воры, у коих на уме только одно — попасть в списки дворцовых нахлебников и схватить кусок пожирнее.

Скажи, государь, как честным и преданным предстать пред твоими очами? Скажи, как сделать, чтобы лишь мудрейшие и достойнейшие могли входить в твои личные покои? Из тех, кто обретается подле трона, не многие этого удостаиваются, а тот, кому выпадает удача, не всегда достойнейший. Потому и получается, что вокруг трона одна безродная провинция.

Они трубят твое имя, но сейчас не время принимать от них поздравления. Изо дня в день надлежит укреплять положение царского дома, кое не так уж прочно и в одночасье может рухнуть.

Ваш подданный слыхал: мудрость — это чистая субстанция, ниспосланная небесами, дабы обрести себя во плоти человеческой. Чтобы стать подобным дракону, способному затмить солнце, государю надо начать с малого: быть рачительным и бережливым хозяином государства, приблизить к себе людей верных и достойных. Тогда новые песни зазвучат в Поднебесной, вы обретете в себе Дух Вселенной, а Дао вечного Неба станет законом царствования. Пока же ничто из этого не достигнуто, не посетят государя ни благостный сон, ни душевный покой. И то сказать: при свете ли дня, под покровом ли ночи во дворце одни пирушки да прогулки. На моем веку не было года, который прошел бы без расточительного празднества. Дворец полон блудниц, вы без счета познали красоток, а ведь на склоне лет силы плоти, как и все на свете, иссякают.

Расскажу притчу: «Жил в стародавние времена старец. Он пел и плясал в одиночестве, подыгрывая себе на каменном гонге. Люди спросили его: «Скажи, много ли радости петь и плясать одному?». Старец ответил: «Радостно мне, ибо есть к тому три причины. На век людей мало выпадает спокойной жизни, а ныне не вижу я ни мятежей, ни солдат — это первая причина. Люди рано познают дряхлость и недуги, а мое тело бодро и здорово — вот вам вторая причина. Людям редко удается прожить долгий век, а мне уже восьмой десяток — вот третий повод к радости». Подивились люди его рассказу и с тем ушли». Позвольте, государь, извлечь мне из этой притчи назидание — пока помыслы государя идут вразрез с тем, что говорил старец, его подданные — богатые и знатные — будут гордо ездить в высоких колесницах и тем умалять достоинство небесноподобной особы государя и сияние его лика, подобного дракону и фениксу. Дальше предвижу больше: чиновники перестанут кланяться до земли, забудут о запрете на упоминание священного имени государя, а там умыслят и на власть и даже жизнь его. И тогда жди смуты. И, увы, простые люди прольют горючие слезы».

На следующий день, призвав Ван И, государь сказал ему:

— Всю ночь думал над твоим докладом. Нахожу в нем глубокий смысл. Поистине ты любишь меня.

Скоро он повелел найти в задних покоях дворца тихую комнату и поселился в ней. Женщинам вход к нему был запрещен. Прожил в уединении два дня, а потом покинул добровольную келью:

— Изнемог от такой жизни. Если бы суждено было мне прожить десять тысяч лет, затворничество имело бы смысл.

И с этими словами опять воротился в Терем грез.

В столичном дворце было великое множество женщин, и, конечно, не каждая могла надеяться, что государь призовет ее хоть однажды. Без всякого дела они толпами бродили по дворцу. Как-то одна из жен Ян-ди, красавица в звании фужэнь, повесилась на стропилах. При ней нашли кошель, что носят на плече, а в нем — стихи. Отнесли государю.

Прочтя стихи, государь преисполнился печали. Выразил желание поглядеть на усопшую.

— Редкостной была красоты и свежа, как цветок персика, — сказал он, вздохнув.

Велел явиться чжуншисюю Яньфу, чиновнику, что начальствовал над гаремом.

— Я поставил тебя распорядителем гарема, велел отбирать в Терем грез наивиднейших красавиц, а ты чинил помехи. Отчего и по какой причине не взял эту красавицу? — гневно спросил он и тут же велел этого Яньфу в железах отправить в тюрьму.

Государь Ян-ди захотел ответить возблагодарением на страдания усопшей и велел похоронить ее с почестями, кои подобают государыне. Он часто перечитывал ее стихи и однажды, проникшись их горьким настроением, велел положить на музыку. Потом самолично отобрал сто красавиц из столичного гарема и отправил в Терем грез.

На восьмом году правления под девизом Да-е — «Великие свершения»[176] — некий маг поднес ему для подкрепления сил киноварные пилюли, и государь начал их принимать Однако ничто не помогало — силы падали, государь уже не был могуч, как прежде. Он был уже не властен над своей волей — не мог отказаться от распутного образа жизни, вокруг государя, как всегда, было не менее десятка женщин. Летом того года государь начал страдать от непомерной жары и за день выпивал несколько сотен чашек жидкости, а напиться не мог. Первый лекарь Мо Цзюньси, осмотрев государя, сказал: