Каменное сердце - Беляев Александр Романович - Страница 2

Чунь пыталась разжалобить И-Дзю. Но И-Дзю сказал, что смерть ее мужа была написана в книге судеб. А за судьбу не платят. Но он, И-Дзю, жалеет Чунь и потому берет ее на работу.

И Чунь впряглась в лямку, сделалась вьючным животным, оставляя маленькую Цинь целыми днями бродить беспризорной по деревне.

Пока Чунь работала, они кое-как жили. Теперь пришел конец и этому…

Уже совсем стемнело, когда Чунь доплелась до своей хижины, сделанной из соломенных циновок. Двери хижины всегда были открыты: голых стен не надо сторожить. Одна комната. Алтарь предков. Стол посередине и нары для спанья у стен.

Чунь, хрипя и задыхаясь, опустилась на тряпье нар.

— Цинь!

Никто не отозвался. Девочка не ожидала матери так рано и по обыкновению где-нибудь бродила в поисках объедков.

Вот придет Цинь, увидит мать и задаст обычный вопрос:

— Что ты принесла, мама? — и жадно посмотрит на руки. Пустые руки! Пустая душа!.. Что делать? Как жить?

Чунь тяжело поднялась. Цепляясь за стол, доползла до алтаря предков и опустилась на колени. Она вопрошала мрак. Ее молитва была похожа на жалобу. Зачем так устроена жизнь? Зачем предки не помогут живым потомкам? Почему предки всегда молчат, не подадут хотя бы доброго совета? Или они не видят! Не хотят? Не знают, не могут? Или и это все ложь, и предки — только бессильный прах, и мир — только тьма без просвета?

— Кто здесь стонет? Мне страшно! — послышался во мраке детский голосок.

Это пришла Цинь. Разве Чунь стонала?…

— Это ты, мама? О чем ты плачешь? Почему сегодня ты пришла так рано? Что ты принесла, мама?

Вот, вот он, этот страшный вопрос! И вместо того, чтобы ответить дочери, Чунь прошептала:

— Я проклинаю вас!

— Что ты шепчешь, мама? Я есть хочу!

— Завтра… Завтра, моя Цинь. Сегодня я ничего не принесла. Ложись скорее спать. Сонный человек не знает голода. А завтра… — Чунь не могла больше говорить.

Голодная девочка долго плакала, но наконец уснула. Чунь не спала. Она думала, как спасти дочь от голодной смерти. Не сегодня-завтра Чунь умрет. А Цинь останется совсем одна на свете. Ей никто не поможет. Кругом в деревне такие же бедняки, как и Чунь. Как спасти Цинь?

И под утро Чунь сказала:

— Да, только это!..

— Вставай, Цинь, идем!

Цинь открыла глаза. Узкий луч солнца пробрался к ней на нару. Девочка схватила его, и руки ее сделались золотыми. Цинь рассмеялась, но тотчас нахмурилась.

— Есть хочется!

— Идем скорее! Я накормлю тебя рисом. Много рису. И свининой. И курицей. Идем.

Чунь отвела дочь на базар.

Там было шумно и весело. Крестьяне привезли домашнюю птицу, груды овощей. Как много вкусного! В толпе ходили важные чиновники. Слуга расталкивал перед ними народ, другой шел сзади и нес трубку, коробку для бетеля, бумагу, письменные принадлежности и чайник с чашкой. Богатые аннамитки ходили, поблескивая янтарными шариками в ушах. Буйволы звонили деревянными колокольчиками. Пронзительно кричали слоны, которых вели на водопой.

Девочка забыла про голод. Ей хотелось побегать по базару, но мать крепко держала ее за руку, пробираясь сквозь шумную толпу.

— Эге! И тетка Чунь привела на базар свою козочку! — крикнул знакомый крестьянин.

— Бедняжка! — подхватила старая крестьянка.

Чунь быстро пробиралась к большому тиковому дереву с серебристыми листьями и белыми цветами. Вблизи дерева стоял водоем, в котором приезжие богатые крестьяне-китайцы поили буйволов. Тут же несколько женщин мыли детей.

Чунь подошла к водоему, сняла с Цинь ее лохмотья и вымыла дочь.

— Стань здесь, Цинь! — приказала мать обнаженной дочери.

Вокруг дерева стояли несколько молодых и старых женщин с обмытыми голыми детьми. Дети были истощенные, худые, со всклокоченными волосами. Непослушными пальцами матери и бабушки приглаживали головки. Чунь критически осмотрела детей и осталась довольна: ее дочь выделялась своей стройностью.

Цинь не понимала, что происходит. Ее забавляли шум, пестрота толпы и присутствие детей. Она хотела поиграть с ними, но мать строго приказала, чтобы Цинь стояла на месте.

— Сколько просите? — спрашивали женщины друг у друга.

— Хочу пятнадцать франков.

— Не дадут, — с сомнением покачивала головою соседка. — Зимой покупали по пяти франков.

— Теперь не зима, — возражала женщина.

Скоро появились и покупатели — жирные старые китайцы под бумажными зонтиками в сопровождении слуг. Покупатели бесцеремонно разглядывали детей, поворачивали, щупали руки и ноги, словно они покупали на убой.

К Чунь подошел толстый китаец. Слуга поставил складной стул, китаец уселся, закурил трубку и, пуская дым в лицо маленькой Цинь, начал рассматривать ее сквозь большие очки. Он долго сопел носом и наконец спросил:

— Сколько?

— Сколько ваша милость положит, добрый господин, — ответила Чунь.

Ведь она продавала дочь не ради денег, а только чтобы спасти ее от голода. Чунь решила: на полученные деньги она купит рису, свинины, курицу и все отдаст Цинь. Пусть по крайней мере она хоть раз наестся досыта.

— Семь франков! — сказал китаец.

— Чунь кивнула головой в знак согласия.

Другие женщины, продававшие детей, недовольно зашипели на Чунь: она не торгуется и сбивает цену. У них было по нескольку детей, и, продавая одного, они хотели подкормить других.

— Худа! — сказал китаец, видя, что Чунь не торгуется.

— Ее немножко подкормить, станет совсем хорошая девочка. Она такая понятливая, послушная. Очень хорошая работница будет! — расхваливала свой «товар» Чунь, боясь, чтобы покупатель не ушел.

— Пять франков! — сказал китаец, поднимаясь.

— Берите, добрый господин! — ответила Чунь упавшим голосом.

Китаец кивнул головой. Слуга отсчитал Чунь пять франков и взял девочку за руку.

— Только… не обижайте ее, добрый господин! — совсем тихо прошептала Чунь.

— Идем! — сказал слуга, дергая Цинь за руку.

— Куда? Я не хочу! — вдруг заплакала испуганная девочка.

— Иди, иди, деточка, тебе будет хорошо… — уговаривала Чунь.

Женщины-продавщицы отвернулись.

Плачущая Цинь исчезла в толпе.

— Что за дикари! У них совершенно нет сердца! Каменные сердца! Животное, и то не рассталось бы со своим детенышем! — сказала Рашель Шампетье. Она стояла с мужем и братом недалеко от дерева и наблюдала всю сцену.

— Каменное сердце. Ты хорошо сказала, Рашель. Они действительно заслуживают того, чтобы быть только вьючными животными, — ответил Гастон Томаре.

— Однако, пора и завтракать, — весело сказал Леон Шампетье. — У меня, признаться, аппетит разыгрался. Идем, Гастон. Ну, а чем же закончилось заседание палаты?

И Гастон начал рассказывать о заседании палаты депутатов, на котором он присутствовал перед отъездом из Парижа.

— Так вот. Самыми интересными были два вопроса повестки дня: об увеличении французского военного гарнизона в Гуэ и о применении принудительного труда в Советской России.