Мужчины не плачут - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 8

– Не прогоню, – сказала та устало. – Я рада, что вы… что у Ваньки появилась бабушка. Давайте, Антонина Артамоновна, я вам диван расстелю. Время позднее.

– Какая я тебе Антонина Артамоновна?! – Гостья улыбнулась, испещренное морщинами лицо сразу помолодело. – Я тебе теперь баба Тоня. Поняла? Я, конечно, девушка еще молодая, – она кокетливо поправила крашенные хной волосы, – но для тебя и Ванюшки я баба Тоня. Ты только это… при мужчинах меня бабой не называй. Тогда лучше по отчеству, Артамоновна.

Маша понимающе улыбнулась.

– Хорошо, Антонина Артамоновна.

– Баба Тоня.

– Хорошо, баба Тоня.

Первую неделю баба Тоня просто гостила: знакомилась с Машей, с правнуком, с Машиными соседями, с Москвой, с московскими порядками. На десятый день она уехала в Питер, в гости к Антону, но вернулась неожиданно быстро, всего через сутки. Хмурая, подозрительно молчаливая, она бросила испытующий взгляд на Машу, прошла в спальню к Ваньке. Маша затаилась на кухне, понимала – Антон ее не пощадил, наверняка сказал бабушке, что Ванька не от него. И кому поверит баба Тоня? Ей, девице, которую видит второй раз в жизни, или своему любимому внуку? Маша невесело усмехнулась, с непонятным ожесточением принялась тереть морковку для салата.

Ну и пусть не верит! Жили они сто лет без этой бабы Тони и еще столько же проживут! Она терла морковку и вытирала непрошеные слезы.

– Чего носом шмыгаешь? – послышался за спиной скрипучий голос.

– Ничего, соринка в глаз попала, – сказала она, не оборачиваясь.

– Знаю я, какая соринка тебе в глаз попала. Чай, не первый год на земле живу. – Баба Тоня с Ванькой на руках обошла стол, села напротив Маши. – Ишь, как глазищами зыркает, – сказала старуха беззлобно.

Ванька радостно залепетал, ухватил бабу Тоню за крашеные кудри.

– Я своего мнения не изменю. – Она погладила мальчика по голове. – Нашей породы малец, погореловской. А то, что его папашка непутевый говорит, – она тяжело вздохнула, – наплюй! Наплюй и разотри. Мужики, они такие. Кобели неразумные. – Баба Тоня легонько пнула разлегшегося у ее ног Тайсона. Пес посмотрел на нее с недоумением, обиженно рыкнул. – Молчи, уж! И ты такой же. Все вы одинаковые. – Баба Тоня перевела взгляд с Тайсона на Машу. – Ну что, внучка, давай думать, как дальше жить.

– Как? – спросила она.

– А вот так! Ванюшку надо растить, учить, женить. Одна потянешь?

– До сих пор тянула.

– Так то до сих пор. Пацаненок растет. В общем, слушай, не перебивай…

Баба Тоня говорила, а Маша не верила своим ушам: баба Тоня собиралась растить, учить и женить Ваньку вместе с ней.

– За няньку с дитем посижу, кушать сготовлю, по магазинам побегаю. Пенсия у меня небольшая, зато кое-что на черный день отложено. Ты, Машка, можешь на работу пойти, когда Ванюшка малость подрастет. Лишняя копейка нам не помешает. А если замуж выйти надумаешь, ну что ж… Захочешь – останусь с вами, не захочешь – уеду.

Баба Тоня закончила свой монолог, выжидающе посмотрела на Машу.

– Спасибо! – Маша не удержалась, обняла ее за плечи. – Мы с Ванькой будем вам очень признательны.

На урегулирование организационных моментов ушел месяц, а потом баба Тоня прочно воцарилась в Машиной квартире и Машином сердце.

Временами им было тяжело вместе. Очень часто их взгляды на мир оказывались диаметрально противоположными. С периодичностью раз в неделю они ссорились. Примерно один раз в месяц баба Тоня «смертельно обижалась» и принималась паковать чемодан. Но всякий раз дело заканчивалось тем, что Маша с покаянным видом просила прощения, баба Тоня выслушивала ее извинения, дулась еще минут сорок для проформы, и все становилось на свои места. До следующей ссоры…

Маша закрыла холодильник, тяжело вздохнула. Стратегические запасы практически закончились. Денег осталось на три дня максимум. Детские она получит только через неделю, но это смешные деньги, что на них рассчитывать! Вся надежда на пенсию бабы Тони…

От мысли, что ей, молодой и здоровой, приходится рассчитывать не на собственные силы, а на пенсию пожилого человека, Маша покраснела. Теперь, когда Ванька, кажется, выкарабкался из бесконечных простуд, самое время подумать о работе.

Она и думала. Даже во сне думала…

Фирма, в которой Маша работала до родов, разорилась, и она пополнила ряды безработных. Да, она перебивалась случайными заработками. Но одно дело – случайные заказы, и совсем другое – постоянная работа.

Поиск работы оказался проблемой, масштабы которой Маша осознала в первый же день поисков, как только получила отказ сразу в нескольких фирмах. Работодатели не были заинтересованы в молодом специалисте, обремененном полуторагодовалым ребенком. Машины клятвенные заверения, что с ребенком проблем не возникнет, никого не трогали. Ей улыбались, сочувственно качали головами, но на работу не брали.

Пошла уже третья неделя Машиных мытарств. В сто первый раз услышав «в ваших услугах не нуждаемся», она почти потеряла надежду и теперь, стоя перед пустым холодильником, лютой ненавистью ненавидела себя за несостоятельность.

Скрипнула входная дверь. В кухню, поскуливая от избытка чувств, ввалился Тай, закружился у Машиных ног, заглянул в пустое нутро холодильника.

– Куда с грязными лапами?! – прикрикнула на него Маша. – Ну-ка, в ванную, мыться!

– Не кричи на него, Машка! – послышалось из прихожей. – Он теперь у нас кормилец! – В кухню, волоча на буксире упирающегося Ваньку, вошла баба Тоня.

За несколько месяцев жизни в Москве она стала настоящей столичной штучкой. Крепдешиновое платье, лаковые туфли и пахнущая нафталином соломенная шляпка канули в Лету. Нынче баба Тоня щеголяла в простеньком, но элегантном брючном костюме и туфлях на каблуке. После долгих уговоров она даже согласилась сменить цвет волос с неуместного для ее почтенного возраста рыжего на благородный платиновый.

– С каких это пор Тай у нас стал кормильцем? – поинтересовалась Маша, закрывая холодильник.

– Да вот с этих самых пор и стал. – Баба Тоня подтащила Ваньку к раковине, поставила на табурет, открыла воду. – Хоть на что-то их кобелиная порода годится.

– На что годится? – Маша подошла к раковине, проверила, теплая ли вода, принялась умывать сына.

– Да на это самое и годится! – Баба Тоня загадочно улыбнулась. – Я ему сегодня подругу сосватала для любовных утех, так сказать. В соседнем дворе живет сучка.

– Какая сучка?

– Да эта самая, для утех. У нее хозяин из этих, – баба Тоня сосредоточенно наморщила лоб, – из новых русских. Ему кобель для псины нужен. Вот я им нашего Тайсона и сосватала. А что?! Он у нас парень хоть куда! С родословной! Новый русский, как про родословную услышал, сразу загорелся. «Одолжите, – говорит, – мне вашего пса на время». Понимаешь?

Маша покачала головой. Сегодня был определенно не ее день, уж больно медленно она соображала.

– Значит, объясняю еще раз! Новому русскому – щенки от нашего Тайсона. Тайсону и сучке – удовольствие. А нам с тобой – денежки. И не лишь бы какие, а самые настоящие, американские. За триста долларов сторговалась.

– За сколько? – Маша присвистнула от удивления.

– Что? Продешевила? – всполошилась баба Тоня. – Вообще-то он мне щенка предлагал, который от любви Тайсона и евонной сучки получится. Говорил, что щенка можно дорого продать. Дороже чем за три сотни. Но я подумала, когда еще этот щенок родится. А вдруг вообще ничего не получится?! Решила – пусть триста долларов, зато сразу. Я таких деньжищ отродясь не видела. Этот новый русский мне и задаток уже дал, ровнехонько сотню. Вот просто взял и достал из кошелька. Представляешь, какие деньжищи люди при себе носят?!

Маша опустила умытого Ваньку на пол, потрясенно посмотрела сначала на бабу Тоню, потом на развалившегося посреди кухни Тайсона.

– Тут они, денежки-то. – Баба Тоня уселась на табурет, выудила из-за пазухи стодолларовую купюру, помахала ею перед Машиным носом. – А остальное завтра, сказал, отдаст, после того, как у Тайсона и евонной сучки все сладится.