Ты, я и Париж - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 53

Черт…

Ему нравится, когда она и без платья, и без белья. Если бы она не застала его врасплох, если бы он не увидел эти плечи, и эти ключицы, и черное кружево чулок, если бы не услышал в ее голосе радость пополам со смущением, не заглянул в глаза, то смог бы устоять, а так…

Даже передумай она в этот момент, он бы уже все равно не смог отказаться от предложенного подарка. И пусть это не подарок вовсе, а лишь плата за его готовность помочь. Пусть…

Она предложила, и он не станет отказываться. Пять лет без нее, а тело не забыло. Оно все помнит и чувствует, его не обманешь…

Чертово платье наконец-то упало на пол, сброшенной змеиной кожей обернулось вокруг стройных лодыжек. И когда платье упало, Ян шагнул ей навстречу. Им хватило полувздоха, полувзгляда, чтобы и страх, и горечь, и обида куда-то ушли…

У них все получилось «с душой». И никому из них не пришлось делать над собой усилий: уговаривать себя, заставлять. Но потом, когда все закончилось, вернулась неловкость и отчужденность, и понимание того, что они чужие друг другу, что разбитую чашку не склеишь. У него своя жизнь, у нее — своя.

— Мне нужно домой, — Тина вымученно улыбнулась, — меня ждут.

— Понимаю. — Ян не смотрел в ее сторону. Это хорошо, потому что ей еще предстояло одеться, а одеваться при нем она стеснялась.

— А с кем сейчас наша дочка? — Все-таки он обернулся, посмотрел на нее требовательно и, кажется, осуждающе.

— Яна дома, за ней хорошо присматривают. — Она не станет отчитываться и извиняться за то, что она такая плохая мать, оставила ребенка на чужих людей, а сама тут… развлекается. И вообще, он не смеет ее ни в чем упрекать, он же все прекрасно понимает.

— А как он относится к твоим ночным похождениям? — Ян закурил.

— Кто — он?

— Белый.

— Вы знакомы?

Ян ничего не ответил, только пожал плечами — понимай как хочешь.

— Он за меня волнуется.

— Волнуется, значит, — Ян усмехнулся.

— Да. — Тина наконец закончила с одеждой, зло одернула платье. — А тебя что-то смущает?

Он бросил ее пять лет назад, без объяснений, без прощального «прости». У него была своя жизнь, веселая и безоблачная, а она его похоронила и едва не умерла вместе с ним. И сейчас он смеет задавать ей вопросы, упрекать в том, что она все-таки выжила и обрела поддержку. Мерзавец…

Она спросила, что его смущает. Черт побери, да его смущает абсолютно все! Сегодня он узнал, что у него есть дочь, которая смертельно больна, несколько часов назад к нему пришла Тина, чтобы «отблагодарить». Ее «благодарность» была такой… искренней, что он, честное слово, забыл, что их разделяют пять долгих лет. И вот сейчас она уходит к другому. Он радоваться должен?! Плясать от счастья?!

Она его женщина, что бы она там ни думала по этому поводу. У них есть общий ребенок и воспоминания, которые стоят полжизни, а он должен делить ее с другим, с каким-то мутным «крестным отцом»!

— Меня смущает! — Ян загасил сигарету, натянул брюки. — Нет, меня бесит, что моя жена спит с каким-то старым козлом!

— Жена? — спросила она шепотом. — Ты действительно считаешь, что имеешь право называть меня своей женой?

— Юридически мы все еще женаты.

— Это легко исправить.

— Да, но пока изволь вести себя соответственно!

Ян понимал, что несет чушь, что плевать ей на всякие юридические тонкости и на него, по большому счету, тоже плевать, но злость и отчаяние требовали выхода. В этот момент он очень ясно представил, какие именно чувства движут мужиками, избивающими до полусмерти своих неверных жен. Он бы тоже так смог, наверное…

А она рассмеялась в ответ. В ее смехе не было веселья, только отчаяние и безысходность. Смех этот грозил перейти в истерику. Пусть бы перешел. У него бы появился шанс ее успокоить, стиснуть в объятьях так крепко, чтобы ей стало трудно дышать. Она бы плакала, вырывалась, а он бы ее утешал. Совсем как раньше, пять лет назад.

Смех так и не перешел в истерику, он оборвался на самой высокой ноте.

— Ты не имеешь права говорить об ответственности. — Тина улыбнулась, босой ногой поддела ярко-розовый шелковый шлепанец, последнее напоминание об Алине. — Ты сам не святой.

Да, он не святой, что правда, то правда. Но Алина ушла, с Алиной у него несовпадение. А с Тиной у него совпадение почти по всем пунктам, кроме одного — она его не любит…

— Мне пора, — она больше не смотрела в его сторону.

— Я провожу тебя до машины.

— Проводи.

Они уже были на улице, когда Тина вдруг спросила:

— Можно мне будет прийти к тебе еще раз?

— Зачем?

— За тем же самым…

Непостижимая женщина! Быть законной женой ей не нравится, ей хочется быть любовницей… Надо было послать ее к черту, но Ян не смог.

— Когда ты придешь?

— Завтра в восемь вечера тебя устроит?

С ума сойти! Она говорит об этом так, словно планирует не романтическое свидание, а деловую встречу.

— А что скажет твой… что скажет господин Белый? — все-таки он не удержался от сарказма.

Она поежилась, поплотнее запахнула полы шубки и только потом сказала:

— Он ничего не узнает.

Красная «Мазда» уже давно растворилась в ночной темноте, а Ян все стоял под пронизывающим ветром, смотрел ей вслед.

Тина не отрывала взгляда от дороги, но эта сосредоточенность совсем не мешала ей думать.

Может быть, если Господь смилостивится, сегодняшней ночью ей удалось забеременеть. Жаль, что нельзя узнать сразу. Тогда бы не понадобились все последующие попытки. Видно же, что Яну это не нравится, что делает он это исключительно из чувства долга. У него есть женщина, секс с которой приносит радость и не походит на тяжкую повинность.

Тина догадывалась, что есть другая, но остроносый шелковый шлепанец все равно стал для нее убийственной неожиданностью.

А Ян считает, что у нее роман с дядей Васей. Какая глупость! Если бы ему не было все равно, она бы обязательно объяснила, что дядя Вася заменил ей отца, что он утешал ее и поддерживал, и вытирал ей слезы, после того как Ян ее бросил. Это он учил ее быть сильной и никого не бояться, говорил, что фортуна любит сильных и не жалует слабаков. Жаль, что дядя Вася ошибался. Она стала сильной, а судьба все равно ударила, по самому больному…

Тина потерла глаза. Она не станет плакать, и не потому, что сильная, нет. Просто она уже выплакала все слезы. Слез не осталось. Осталась только резь в глазах…

Несмотря на глубокую ночь, Анна Леопольдовна не ложилась, ждала Тину. За последний год она сильно сдала, в безупречной прическе заметно прибавилось седины. Анна Леопольдовна переживала за Яночку. Они все за нее переживали, но реально помочь девочке могла только Тина, родная мама. Сегодня многое изменилось, с сегодняшнего дня в битве за своего ребенка она не одинока, Ян согласился помочь.

— Приехала? — Анна Леопольдовна поднялась из глубокого кресла, поправила прическу.

— Приехала. — Тина поцеловала ее в щеку. — Яночка просыпалась? — Она посмотрела на приоткрытую дверь детской.

— Один раз. Спрашивала, где ты. Я сказала, что ты скоро вернешься. Где ты была, Клементина? — спросила она с легким упреком.

— Я была с отцом своего ребенка, — Тина сжала ее ладонь. — Поговоришь со мной?

— Девочка… — Анна Леопольдовна посмотрела на нее с тревогой, — твой муж умер.

— Мой муж жив! Ты понимаешь, что это для нас значит?

Анна Леопольдовна все прекрасно понимала. Она единственная была в курсе Тининых метаний в попытке забеременеть. Понимала она и то, что если второй ребенок родится от того же самого мужчины, что и первый, это увеличит их шансы многократно.

— Я сварю нам кофе. — Она украдкой смахнула набежавшую слезу, железные леди не плачут на людях. — И ты мне все расскажешь.

Тина кивнула.

— Хорошо, я только зайду к дочке.

Яна спала поперек кровати. Даже во сне ее маленькая девочка была вертушкой и непоседой. Тина поцеловала дочку в теплую со сна щеку, поправила сползшее одеяло.