Большое путешествие - Кристи Агата - Страница 8

Мистер Хайам утром побывал в холодильных камерах и, вернувшись, строго-настрого запретил нам отныне есть мясо в Южной Африке! Рыба здесь просто несъедобная, а Белчер в ярких красках описал, что кафры делают с фруктами, так что, похоже, мы обречены на голодную смерть.

Днем Хайамы отправились в гости к друзьям. И слава богу. Миссис Х. очень добра и мила, но глупа невероятно. Иногда я даже не знаю, о чем с ней говорить.

Белчер взял машину, и мы втроем с Арчи съездили в Гроот-Шуур, дом Родса[19], где останавливается Сматс, будучи в Кейптауне. Обошли всю резиденцию. Там очень красиво, стоят высокие голландские гардеробы и буфеты, а стены обшиты тиком. Огромная ванная комната выложена мрамором, а сама ванна вырублена из цельного гранита, но камень слишком темный и оттого смотрится блекло. В саду на склоне растут прекрасные гортензии, но сейчас они уже отцвели. Потом мы прошли к мемориалу Родса. Белчер хотел сфотографировать львов и предложил чернокожему смотрителю денег: если он заставит льва повернуть голову – шиллинг, если войдет в клетку ко льву – два шиллинга, если сядет ко льву на спину – десять шиллингов (причем вперед). Смотритель с презрением ответил, что ухаживает за птицами, а ко львам никакого отношения не имеет!

Четверг, [9 февраля]

Сегодня пасмурно и холодно. Хайамы рады, а я скучаю по жаре. Мы с Сильвией и военно-морским атташе (Эшби) ездили в Муизенберг. Прилив и отлогий берег. Я не удосужилась приподнять конец доски, и она зарылась в песок, пребольно ткнув меня в живот! Я тут же возненавидела серфинг! Но вскоре все прошло. Эшби неплохо справился для первого раза. Сильвия не купалась, потому что после моря кожа липкая. Сфотографировала нас, когда мы вышли из воды и встали, “опершись на доски”. Тут к нам неожиданно подскочил какой-то молодой человек, приподнял шляпу, спросил у меня: “Вы позволите?”, и не успела я слова сказать, как он ловко “щелкнул” меня, пробормотал: “Большое спасибо” – и был таков!

После обеда на часок приехал Арчи и очень злился, что никак не может толком прокатиться! Было ужасно смешно смотреть, как он изо всех сил старается поймать волну, а они знай себе бегут мимо него!

Вечером нас принимали в ратуше мэр и миссис Гардинер, мы слушали в их ложе чудесный концерт. Вендт – один из лучших дирижеров, которых мне доводилось видеть.

Верный Фезерстон (которого Белчер упорно называет Везерслэбом) вернулся вместе с нами. Нам было шепотом строго-настрого велено не покидать фойе и не предлагать подняться в гостиную – быть может, так Фезерстон быстрее уйдет. Но Везерслэб с довольным видом тянул содовую и то и дело указывал на какого-нибудь почтенного джентльмена, прибавляя каждый раз: “Видите такого-то? Это сэр Генри Имярек. Богат, но человек так себе, второй сорт. Вы бы и внимания на него не обратили”. Члены миссии один за другим уходили спать, провожаемые убийственными взглядами Белчера, который приказывал ни в коем случае не оставлять его наедине с Фезерстоном. Напоследок я услышала, как Фезерстон говорит: “Видите человека, который сидит за вами?” Бел.: “Нет, у меня на затылке нет глаз”. Ф. (нимало не смутившись): “Это помощник губернатора. Он вам непременно понравится. Я вас сейчас познакомлю”. Бел.: “Ни в коем случае. Я не хочу сегодня ни с кем знакомиться, будь то люди первого, второго или третьего сорта!” Ф. (сочувственно): “Вы, наверно, сыты по горло местной публикой”. Не удивлюсь, если завтра выяснится, что: а) в саду нашли труп Фезерстона или б) Белчера хватил апоплексический удар!

[Пятница] 10 февраля

Дорогая мама!

Никак не вспомню, на чем я остановилась! Я рассказывала тебе о том, как мы катались с британскими промышленниками? Они приехали за нами на автомобилях и увезли на целый день на прогулку: через “шею” Столовой горы, через чудесные сосновые леса по извилистой дороге в Кэмпс-бей на другой стороне, а затем по берегу вдоль склонов гор – точь-в-точь мыс Надежды и Нью-Кат в Торки! (Куда бы Миллеры ни поехали, они всякий раз уверяют, что там совсем как в Торки! Но тут так оно и есть.) Мы пообедали в “Хаутс-бей” – очень красивом отеле с высокими тенистыми деревьями, которые растут прямо сквозь пол на “ступе” (я, к собственному стыду, продолжаю называть это “верандой”). Ели мы за длинными столами в тени этих самых деревьев. С одного боку от меня сидел Арчи (здесь мужей и жен сажают рядом), а с другой – некий мистер Олдфилд, с которым мы премило побеседовали о прививках и собачьих клещах! Белчер произнес прекрасную речь.

Потом мы поехали дальше, в Констанцию[20] на виноградники, которые я сперва приняла за помидорную рассаду. Целые поля виноградных побегов, высотой около двух футов, похожих на кусты смородины. Еще нам по дороге встретились персиковые и грушевые сады.

Чай пили в отеле “Маджестик” в Калк-бей и вернулись домой через Уайнберг, где, похоже, обитает большинство населения Кейптауна, а затем по Родс-авеню, где высокие дубы образуют аркаду длиной около мили. Проезжали мимо природного зоопарка, где гуляют спрингбоки и гну, в клетках сидят львы и бабуины, и видели вдалеке на склоне холма мемориал Родса. Сопровождавший нас юный Эшби простодушно поинтересовался: “Родс? Это тот, который умер очень богатым?”

Белчер с каждым днем все раздражительнее. Впрочем, это неудивительно: его нога и ступня очень плохи, нарывы появляются каждый раз в новых местах. Доктор велит Белчеру лежать отдыхать, а тот отвечает, что ему некогда. Бейтс забыл достать карболки, Белчер целый день проходил в тесных ботинках, кормят в отеле отвратительно, вдобавок доктор разрешил ему не больше одной порции виски с содовой за едой, поэтому вчера вечером майор едва не дошел до ручки! Еще ему порядком надоел Фезерстон, который по-собачьи привязался к Белчеру и является к нему в любое время дня и ночи. Постоянно ругает Южную Африку, извиняется перед нами за “людей второго сорта”: “Не то что мои друзья из Новой Зеландии”. Если верить Фезерстону, то единственные люди первого сорта в Южной Африке – принц Артур Коннаутский[21], его помощник и, разумеется, сам майор Фезерстон. Рассказывает нам о своем гардеробе, о том, что пришлось заплатить огромный налог за “полдюжины костюмов по шестнадцать гиней каждый, которые я привез из Англии: ведь здесь ничего хорошего достать нельзя!” Недавно Фезерстон наклонился, чтобы поднять носовой платок, а Эшби, к своему вящему удовольствию, углядел большущую заплатку на штанах нашего франта и, ликуя, поспешил сообщить нам эту новость, чем, признаться, немало нас порадовал.