Офицер Красной Армии (СИ) - Поселягин Владимир Геннадьевич - Страница 3

Время было вечернее, поэтому я заторопился, решив достичь деревушки до наступления темноты. Я, конечно, не знал какое сейчас время, но если всё ещё идёт война и эти территории оккупированы немцами, я мог с ними встретится, ну или с полицаями-приспешниками. Мне этого пока было не надо.

К моему облегчению деревушка оказалась на месте. Пара домов что я помнил, пропали. Только закопченные печи показывали, что они тут были, но другие вполне стояли, дымили трубами и помаргивали огнем свечей из окошек. Или лучин, мне было плохо видно.

Жаль от рощи шли сплошные поля, и укрыться в овраге или низине было нельзя. Ползти по полю на брюхе было глупо, всё равно заметят, если есть наблюдатель, поэтому проанализировав ситуацию, я спокойно, по дороге направился к деревне, стараясь не скользить в грязи. После дождя не просохло и было скользко. Через километр у меня на сапоги налипла грязь, так что пока я добрёл до деревни по абсолютно пустой дороге, три раза счищал веткой эту грязь. Однако ничего дошёл.

Забрехала собака когда я ступил на улицу и из ближайшего двора на улицу выбежала собачонка. Приближаться она не стала, а издалека стала опасливо и настороженно нюхать воздух. Посвистев, я подозвал собачонку. Та, подумав, подбежала, приветливо махая пышным хвостом, и с опаской встала рядом, готовая рвануть с места в спасительный двор. Присев, я погладил её и пробормотал:

— Хороший пёс, умница.

— Здравствуйте, — поздоровался кто-то со мной.

Повернув голову, я посмотрел в сторону дома, откуда выбежала собака. На крыльце стояла хозяйка и настороженно разглядывала меня. Это была женщина лет пятидесяти на вид, довольно плотного телосложения.

— Добрый вечер, — кивнул я, вставая, и поплотнее запахиваясь в плащ. Ветер стал дуть сильнее и меня подморозило. — Извините, не подскажите где можно встать на постой?

— Из лагеря бежал?

— Можно и так сказать, — слегка кивнул я настороженно.

Новая информация порадовала меня. Хоть что-то. Значит оккупация.

— Проходи, только быстро. Вечереет на улице никого, но в крайнем доме полицай живёт, там же ночуют его подручные, — сказала пожилая хозяйка, посторонившись, когда я проскользнул мимо неё в сени, а потом и в саму хату. — Двое их, не местные. Недавно застрелили командира. Летчика. Всей деревней его на кладбище хоронили, а те только посмеивались. На улице сейчас народу почему нет, именины у Федора, одного из полицаев, а он как напьется так палить начинает. Чуть бабку Зую не убил насмерть, вот все и прячутся. Повезло тебе, что сегодня к нам зашёл.

— А когда они не пьют? — спросил я, проходя к столу. Хозяйка убрала кусок материи, открывая тарелки и плошки с едой.

— Кушай, вижу что голодный, — велела она. — А гуляют они почти всегда, редко когда спокойно, да и то когда они уезжают к старосте в Народичи.

Всё это я слушал пока сердобольная женщина, видя, во что я одет, стала ворошить сундуки. При этом наблюдая, как я быстро ем крупную варёную картошку, не забывая посыпать её солью, вприкуску с хлебом и тонкими ломтиками сала, она только горестно качала головой.

— У нас тут санчасть стояла, в прошлом годе, когда бои шли, много что осталось, немцы не стали забирать. Обычной одежды не осталось, но вот солдатская есть.

— Пойдёт, — кивнул я, после чего быстро прожевав, добавил. — Мне бы командирскую форму. Командир я.

— Это есть, у меня раненые лежали, немцы их потом увезли когда в плен взяли. Форма то их осталась.

— А документы, фамилии-фамилии помните?! — быстро спросил я, вставая из-за стола. Хозяйка жила одна и судя по количеству выложенной на стол еды, готовила только для себя, поэтому я не стал сметать всё, а оставил и хозяйке повечерять, как тут говорили.

— А чего не помнить. Помогала ухаживать, письма с их слов писала родным, — ответила хозяйка, доставая из сундука несколько комплектов аккуратно сложенной формы. — Некоторые вот не успела отослать.

— Повезло мне с вами, сразу форма нашлась, — вздохнул я, проверяя френчи.

— Да она во всех домах есть. Везде раненые лежали. Только три хаты спалили, когда бои тут были. Я в погребе пряталась, страху натерпелась… Вот, посмотри.

— Это капитанская, а я старший лейтенант. Иголка с ниткой есть? Я петлицы перешью, по размеру мне этот френч… А шинели есть?

— Солдатские есть, три штуки. Было четыре, так я одну для себя перекроила. Хорошая вещь, но дождя боится, и сушится долго.

— Это да, — согласился я.

Стянув влажные сапоги, я поставил их за печку, чтобы они сушились, после чего подобрав материю для портянок, натянул на себя солдатское белье поданное хозяйкой. Наконец я почувствовал себя сытым и в тепле.

— Ира Васильевна, у вас бритвы и ножниц нету? — спросил я, тронув куцую бородку и волосы на голове. Нужно было постричься и побриться. Наверное и голову тоже побрею.

— Бритва есть, но тупая, править надо, а ножницы я сейчас принесу… Ты в баньку хочешь сходить?

— А она есть?

— У Фёдоровны через дом от нас. Она сегодня топила.

— А полицаи?

— Не любит она их, ох как не любит. Свинью у неё забрали и бычка. Ночью они по деревне не ходят, напьются и спят.

— Понятно. Тогда можно насчёт баньки поговорить

Хозяйка ушла к соседке договариваться насчёт бани, а я сел у обломка зеркала и, поправив на ремне бритву, стал мылить лицо, поглядывая в своё изображение. Ничего там не изменилось, такой же молодой паренек, только давно не бритый и не стриженный.

С хозяйкой насчёт местных боёв и времени когда они шли, то есть какая сейчас дата не спрашивал. Время ещё есть, спрошу. Не хотел своими незнаниями и странными вопросами наводить на подозрения. И так удивительно, что она вышла и позвала меня в дом.

Я как раз только закончил подравнивать волосы по бокам, побриться я уже успел, посадив два пореза как дверь внезапно распахнулась, и в комнату ввалились трое мужиков. Один был в черной гражданской одежде с белой повязкой на рукаве, двое других в красноармейской форме со споротыми нашивками. Я же сидел в солдатском белье, и кроме ножниц в руках у меня ничего не было, поэтому покосившись на них, укоризненно посмотрел на хозяйку и покачал головой.

— Вот сынок, ещё один, — сказала та здоровому бугаю в чёрном, что насмешливо смотрел на меня. Двое его дружкой держали меня на прицеле винтовок, а у этого карабин висел на плече. Кроме него на животе полицая была кобура. С 'наганом' как профессионально определил я. — Сказал что командир, старший лейтенант. За него много дадут?

— Двадцать рейх марок в комендатуре дадут, поделюсь, — кивнул старший полицай.

Аккуратно положив ножницы на столешницу, я повернулся на табурете, глядя на них.

— Что же вы так Ирина Васильевна? Раз и продали? — спросил я.

— Жить как-то надо, — пожала та плечами. — Да и сыночку своему средненькому вот помогаю. Он у меня уже старший полицейский. Уважением у старосты и немцев пользуется. Сам герр майор его хвалил.

Такой простой ответ несколько удивил меня. Покачав головой, я ответил.

— В таком случае все, что вы сделали, вернётся к вам сторицей.

— Не хами, — пробасил сынок хозяйки. — Встать!

Встав, я поднял руки, наблюдая, как ко мне приближается Федор. Особо я их не боялся. То есть вообще. Да и что они мне сделают? Убьют? Очень смешно.

— Руки-то опусти, — с благодушной улыбкой велел приближающийся громила, доставая из левого кармана своих чёрных брюк кусок верёвки. — Оборачиваемся, руки за спину.

Последнее было сказано каким-то привычным тоном. С интересом осмотрев Федора, я спросил:

— Где служил? В тюрьме?

— Конвойная рота, — ухмыльнулся тот.

Один из его подельников опустил ствол винтовки и, поставив приклад на пол, сложил руки на стволе, скучающе глядя на нас. Второй тоже направил винтовку в пол, держа её на сгибе руки, так как этот самый Федор перекрыл им траекторию стрельбы. Стрелять они теперь в меня могли только через него.

— Непрофессионально, — когда полицай встал рядом, сказал я, даже не думая поворачиваться и дать себе связать руки сзади.