Моральные принципы темных (СИ) - Волк Анастасия Александровна "Amalis" - Страница 24

— Теперь твоя душа найдет покой.

Подтверждая мои слова, тело пошло дрожью обратной трансформации и через несколько долгих минут боли от ломающихся костей, на земле оказался худой, изможденный мальчик, стоящий на коленях. Ребенок поднял пустые глаза, наполненные такой болью, какую никто не смог бы пережить, и шепнул одними губами.

— Дай мне покой.

Я знала, что так будет. Но это не значит, что мое сердце не сжалось. Мне хотелось обнять его, успокоить и забрать все страдания, дать ему новую жизнь. Только темные ведьмы — не Боги. И даже целитель души не смог бы помочь ребенку, ставшему стариком внутри,

А право на новую жизнь… оно ведь по-разному дается.

Руки поднялись сами, в то время, как сердце и разум кричали остановиться. Сами легли на тонкую шею, кажущуюся неестественно хрупкой, и голову. Сами резко дернулись, ломая позвонки.

И с угасающей жизнью в пустых, посеревших от горя глазах, умерла еще одна частичка меня. Но об этом никто не узнает. Я закрою память об этом моменте глубоко в своей душе и она не станет терзать меня при свете солнца. А ночью… правда здорово, уметь контролировать большую часть снов?

Внезапно хлопнула дверь, и ко мне почти подбежал Альгар. Мужчина был белее мела, держа наготове свою секиру. Интересно, он ей меня или от меня собирался защищаться?

— Нарина…

— Не сейчас, — я покачала головой, — берем любых лошадей и уезжаем.

— Но…

— Альгар, давай так: сейчас местные поймут, что оборотня больше нет, и попытаются отыграться на нас. Я на такое отреагирую отрицательно, и погибших станет больше. Ты этого хочешь? Если нет — иди за лошадьми, а я пока закончу свои дела. Встретимся у ворот.

Сварг сжал губы. Он явно мучился желанием получить прямо сейчас все ответы, но вид у меня был такой, что даже Альгар решил не связываться. В конечном счете, я же не сказала, что вообще не буду говорить на эту тему. Просто не здесь.

Пока сварг искал лошадей, я вернулась в дом старосты и, быстро найдя несколько тайников, вытащил из них деньги. Один из мешков я кинула все так же парализованной от ужаса служанке:

— Это не вернет твою девочку, но поможет начать жизнь вне проклятого места.

На секунду я решила, что женщина меня не слышала, однако то, как спустя мгновение она крепко вцепилась в кожу мешка, доказало обратное.

Все, дела в деревне закончены. Теперь нужно быстро убегать, пока меня не разозлили еще больше. Напоследок, я, все же не удержавшись, бросила мрачный взгляд на церковь, которая вовсе не была посвящена светлому богу благодати, как могло бы показаться снаружи, и за деревянной стеной раздался тихий звук падения чего-то металлического. Сэкономили они все таки на строительстве своей святыни…

В момент, когда я дошла до сварга, сидящего на лошади и державшего вторую под уздцы, в деревне начинался пожар.

— Итак, — мужчина смотрел на меня прямым, изучающим взглядом, — что ты сделала?

— Сначала минутка истории, — я легко запрыгнула на лошадь и, ударив ее пятками в бока, потянула повод в сторону дороги, — жила-была одна деревенька. И все у них было как у всех — голод, болезни, нищета. Однажды, пришел к ним странник и поведал старосте о том, что есть Богиня Свайко, и что она может исполнить любые мечты, но за свою плату… Местные, будучи добрыми людьми, сразу бы не согласились… а вот староста, что был до Глако, решил, что ради денег готов пойти на все. Да и цена… подумаешь — смерть того, кого ты любишь. Взял он и убил свою жену. Для остальных все выглядело как несчастный случай — волки разорвали. И, возможно, на том зараза бы и остановилась, да только и правда разбогател мужик. Нашел клад. На радостях напился с друзьями и рассказал о том, что сделал. Люди вроде бы идею не поняли, осудили старосту и казнили, разделив все его имущество, но потом пришел голод из-за ранней зимы и деревенские передумали. Не знали они о том, что если зараза Свайко, темной богини подземного мира вылезла однажды, она более никогда не отпускает место, где прошел ритуал, и приносит именно она все беда, заставляя людей снова ей молиться.

И деревенские молились. Храм, что ты видел, на самом деле ей выстроили и именно там они проводили жертвоприношения раз в пять лет. Чтобы было честно, по очереди каждая семья выбирала одного из своих и загадывала желание сразу для всей деревни. Отсюда и богатство каждого, даже самого закоренелого пьяньчуги.

Но наша история началась, когда очередь дошла до Глако. У мужика был сын, которого он любил — единственная память о жене, и его приносить в жертву как-то не хотелось. Еще была служанка, сирота. Использовать ее было нельзя — старейшина и простыми людьми не дорожил, а уж прислугой. Но он и не собирался, продумав другой выход. Зная с самого начала о том, что этот момент настанет, Глако изнасиловал девушку, и она родила девочку. Дочку мужчина растил в богатстве и достатке, так что все поверили, что старейшина в ней души не чает, даже сын его — Маркиан, не думал о ней, как о дочери служанки. И полюбил как сестру всем сердцем.

От подрастающего поколения старались скрывать истинную причину богатств деревни, ведь и не каждый взрослый спокойно может отреагировать на жертвоприношение, и мальчик узнал для чего нужна была девочка лишь за неделю до полнолуния, когда все должно было свершится. Испугавшись, Маркин выкрал сестру, и они бежали, но местные выследили двух детей без особых проблем — все-таки ему было четырнадцать, а ей шесть. Старейшина сильно разозлился на сына и решил преподать урок, все же он его на свое место прочил и потому считал, что ребенок должен был как можно раньше вникнуть в суть обряда. А если учесть, что сам Глако не сильно дорожил дочерью, в отличие от Маркина, то жертвоприношение могло оказаться бессмысленным в исполнении старосты. Но сработать, если его проведет мальчик.

Ребенка избили до полусмерти и не кормили несколько дней. Много ли надо, чтобы сломать волю четырнадцатилетнего мальчика? И вот, когда его притащили к алтарю, на котором лежала сестра, Маркин почти не осознавал реальность. Однако, не на столько, чтобы просто молча следовать воле отца. Когда нож прошел сквозь детскую грудь, мальчик загадал желание. Но не такое, какое от него все ждали. Он пожелал получить силу, чтобы отомстить всем, кто был причастен к этому кошмару. И Свайко исполнила его, хотя и в своей, извращенной, манере. Когда Глако впервые осознал, что случилось, он так испугался, что нанял мага, дабы скрыть обращение сына. В каждое полнолуние мальчик переносился на расстояние пяти километров от деревни, чтобы с рассветом вернуться в маленькую клетку. Глако надеялся снять проклятье, однако ни один маг не смог бы такое сделать. Даже убить не вышло — всегда оставался риск, что гадость перекинется на палача.

Я закончила говорить и потянулась к фляжке, чтобы смочить горло. Альгар, слушавший меня все это время молча, словно окаменел. Мужчина смотрел прямым, равнодушным взглядом вперед, словно боясь поворачиваться ко мне. Интересно, что творится сейчас в его голове? Я примерно могла представить, однако слишком устала, чтобы копаться в чужих мозгах.

— Неужели нельзя было сделать все иначе? — о, наконец, у него голос прорезался.

— А как? Просто проехать мимо? Пусть они дальше убивают детей каждые пять лет для своей наживы, пусть мальчик каждое полнолуние умирает от жуткой боли и ненависти, теряя с каждым разом кусочек своей души?

— Можно было бы сообщить властям, поклонение темным вне закона.

— Пока они не приносят в жертву людей из соседних городов, всем плевать. Разве что налоги повысили бы. Пойми, в такой стране как Лаварра, где король даже не знает сколько вообще живет на его земле существ, одна деревня, наживающаяся на смерти своих же детей, не выглядит важной. Проще говоря — всем плевать.

— Не бывает лишь одного выхода, — упрямо продолжал Альгар, — ты убила этих людей. Именно ты, не оборотень. Как при этом ты остаешься такой спокойной?

Я вздохнула и прикрыла глаза.

— Потому, что я верю, что поступила правильно. Именно зная твою реакцию, я и оставила тебя на постоялом дворе, выполняя от начла, и до конца всю операцию. Да, ты считаешь, что я не в праве была судить жителей деревни. Ну, так я и не судила — это сделал ребенок, которого они сами обрекли на муки. Знаешь, единственный, чью смерть мне было сложно пережить — сам Маркин. А остальные прогнили насквозь уже при жизни. Ты — один из тех, кто закрывает глаза, если не может что-то изменить, предпочитая перекладывать ответственность на другого. Я — та, что действует сама. И мне плевать, куда я попаду после смерти, ведьмы вообще не верят в великий суд, мы предпочитаем реинкарнацию. Можешь поменять провожатого в первом же городе, можешь доложить обо мне охотникам, это лишь твое дело. И давай закончим нравоучительные проповеди, они на меня не действуют.