Фладд - Мантел Хилари - Страница 10

Неужели «грудь» приличное слово? Между тем в гимнах оно встречается сплошь и рядом. Мисс Демпси никогда не задумывалась о наименовании некоторых частей своего тела, поскольку никогда не обращала на них внимания. Как с милым в брачный терем... Она попыталась вспомнить, как выглядел отец Фладд, но черты его лица уже стерлись из памяти.

— Это случилось утром, — начал отец Ангуин. — Я проснулся. Двадцать лет назад. Ночью она меня оставила.

— Понимаю, — ответил отец Фладд.

— Вы можете это объяснить? Еще ночью она была, а утром я ее утратил. С четверть часа я надеялся, что это не навсегда, как бывает, когда запихнешь тапки под кровать или забудешь, куда положил зубную щетку.

Отец Ангуин подался вперед. К тому времени священники переместились в кресла у камина.

— Вы пробовали обратиться к святому Антонию? Обычно он помогает найти утерянные вещи.

— Но как я мог? — в отчаянии всплеснул руками отец Ангуин. — Учитывая характер моей пропажи! Как я мог обращаться к Антонию или любому другому святому?

— Вы правы, — согласился отец Фладд. — Святому Антонию не под силу вернуть, к примеру, утраченную невинность. Однако если вы оптимист, ничто не мешает вам попробовать. Впрочем, ваша потеря, на мой взгляд, куда серьезней, чем утрата невинности. И что вы предприняли дальше?

— Кажется, заглянул в шкаф. Проснулся я в пять, еще затемно, и стал искать в ризнице, среди облачений. Я понимал, что это бессмысленно, но вы же понимаете, как бывает. Я обезумел от страха за будущее.

— А дальше?

— Искал в алтаре, но тщетно. Она исчезла, пока я спал, мне оставалось только смириться. — Священник повесил голову. — Я больше не верил в Бога.

— Вы так взволнованны, — заметил отец Фладд, — словно это случилось вчера. А что было потом?

Отец Ангуин задумчиво сложил ладони, палец к пальцу.

— Тогда мне казалось, самое главное — придумать план выживания, разработать стратегию. Я спрашивал себя, есть ли в приходе тюрьмы для таких, как я? Место, где нас держали бы подальше от людских глаз? К тому же нельзя просто перестать быть священником. И не важно, утратил ты веру или совесть, священник всегда остается священником. Я не мог уклониться, не мог сбежать под покровом ночи.

— Мне кажется, план прост, — сказал отец Фладд. — Сохранять видимость, несмотря на то что утратили внутреннюю благодать.

— Так я и поступил. Стал притворщиком.

— Выходит… постойте. У вас был приход, он нуждался в попечении. Но внезапно вы осознали, что земля ушла у вас из-под ног. Вы же могли выдать себя!

— Пришлось стать шарлатаном, — сказал отец Ангуин. — Лицемером, самозванцем. Знаете, что меня больше всего тревожило? Что я перестану думать, как священник, говорить, как священник. Что однажды прихожанин придет ко мне со своей бедой: грех это или не грех, так надлежит поступать или этак, а я спрошу его, что ты сам об этом думаешь, что чувствуешь? С точки зрения здравого смысла?

— Здравый смысл не имеет ничего общего с религией, — сурово заметил отец Фладд, — а личные мнения — с концепцией греха.

— То-то и оно. Я боялся забыться и ответить, как простой человек, обратившись к мирскому, не к духовному. Приходилось все время быть начеку. Вдобавок к остальному.

— Кажется, я понимаю. И вы стали еще щепетильнее и строже в вопросах веры? — Фладд подался вперед, его глаза загорелись. — Вы позаботились о том, чтобы прослыть жестким и непримиримым консерватором? И слышать не хотели ни о каких новшествах, ни о каких послаблениях, например, в том, что касается правил Великого поста? Ни на шаг, ни на йоту?

— Вроде того, — вздохнул отец Ангуин и грустно поник в кресле.

— Посмотрим, осталось ли там что-нибудь. — Оказалось, младший священник держал бутылку рядом с креслом. Он нагнулся и щедро плеснул виски старшему.

— Превосходно, — пробормотал отец Ангуин. — Продолжайте, отец Фладд, вы на верном пути.

— Осмелюсь предположить, вы в исповедальне вы стали куда строже. Допустим, к вам пришла женщина, у которой шестеро детей. Что бы вы ей посоветовали?

— Сказал бы, что им с мужем следует воздерживаться.

— И что они ответили бы?

— Ответили бы, спасибо, отче.

— И обрадовались бы?

— Это слово не отражает всей степени их ликования. Федерхотонцы не слишком романтичны.

— А если она сказала бы: «Не могу, отче, этот мужлан все равно ко мне пристает»?

— Тогда я сказал бы: «Ничего не поделать, милая, родишь еще шестерых».

— Понимаю, — сказал отец Фладд. — Представьте, что вы, добрый католик, столкнулись с некоей нелепой частностью, сущим пустяком, который делает невыносимой жизнь бедного сына или дочери Божьей. Допустим, по-человечески вы готовы дать ему или ей поблажку, пусть даже ваше суждение идет вразрез с мнением церкви, но вера, отец Ангуин, вера подобна стене, высокой, сплошной кирпичной стене. Однажды находится болван, который берет булавку, выбирает крошечный отрезок стены и начинает ковырять, но как только полетит пыль, стена рухнет целиком.

Отец Ангуин отхлебнул виски. Он прекрасно понимал, что хочет сказать отец Фладд, и воображал епископа, извлекающего из бездны своего кармана пыльную краденую булавку.

— Я уверен, — сказал отец Ангуин, — что священник должен верить в Бога, или по крайней мере делать вид, будто верит. И тогда, кто знает, возможно, через тридцать или через сорок лет притворства его вера возродится и маска прирастет к лицу. А если уж вы признаете фантастическую идею Бога и Творца, которому есть дело до каждой малой птицы[17], зачем сомневаться в остальном? В четках, мощах, постах и воздержании? Чего ради оцеживать комара и поглощать верблюда?[18] И оказалось, что с такой моей философией можно худо-бедно протянуть, ограничиться внешними проявлениями и жить себе дальше как у Христа за пазухой. Основная посылка не работает, но так ли она важна? Вы не согласны, верно? Вам кажется, что, если вы утратите веру, то не сможете жить? Так вот что я вам скажу: сможете как миленький.

— Вы пошли на компромисс, — сказал отец Фладд. — И это естественно. Представьте, что женщина выходит замуж по большой любви. Однажды утром она просыпается и видит рядом с собой ничтожество, пустое место. Станет ли она бегать по улицам, рассказывая каждому встречному о своей ошибке? Нет, она закроется одеялом с головой и в тот день будет особенно терпелива и снисходительна с мужем.

— Пожалуй, вы правы, — сказал отец Ангуин. — Вероятно, такое сравнение допустимо, хотя я в подобных терминах стараюсь не рассуждать. Мне ближе другая аналогия. Вообразите, что ваше сердце вынули из груди. Однако вы ходите, разговариваете, поглощаете свой завтрак. Выходит, можно жить, не ощущая потери?

— Говорите, ваше сердце вынули из груди, — сказал отец Фладд, — но вы продолжаете выслушивать исповеди, служить ранние мессы, делаете все, что от вас требуется, и даже больше? Бредете привычной тропой, прикованный цепями к надоевшему жениху, Церкви. Вы же не заявляете с кафедры, что больше не верите в Бога?

— Зачем? Коли язычник в слепоте мольбы возносит камню[19], то чем федерхотонцы хуже? О, я бы и хотел вывести их из тьмы невежества, как велит мне епископ. Но куда я их приведу?

— Да, это проблема, — сказал отец Фладд. — Кстати, а как быть с дьяволом? Почему вы продолжаете в него верить?

— Потому что видел его, — буркнул отец Ангуин. — Он шляется по приходу.

Священник запнулся, сожалея о своей резкости.

— Окажите мне любезность, мальчик мой, выпейте какао. Я видел, что вы взяли чашку, а потом передумали. Не советую вам раздражать Агнессу в первый же вечер в доме. Она верит, что какао полезно священникам.