Страдать, чтобы простить - Донован Ребекка - Страница 60

Даже не знаю, что задело меня сильнее: то, что она попросила Джонатана простить ее, или то, что в моем прощении она не нуждалась и даже, наоборот, заклинала меня ненавидеть ее? В чем он провинился перед ней? Что между ними произошло?

Теперь у меня был выбор. Я мог оттолкнуть ее, дабы избежать новых страданий. Или бороться за нас. Убедить ее в том, что мы этого достойны. Ведь боль, которую она может причинить мне, даже близко не стояла с муками разлуки. Нет, я не сдамся и не оставлю ее… Не оставлю нашу любовь.

Глава 27

Умереть

Я смотрела в окно на свинцовую пелену за стеклом. Я не знала, который сейчас час и сколько времени я провела на диване. Острые языки, как кинжалом, пригвоздили меня к месту, чтобы впрыскивать в мою кровь гнев и ярость.

Ты пропащая, жалкая потаскуха.

Мне было дурно от поселившегося в душе презрения. Никак не удавалось спрятаться от ведущего огонь на поражение вселенского зла. Невозможно было заглушить звучащие в ушах мерзкие голоса. Шрамы зажили, синяки прошли, но ядовитые когти ненависти глубоко проникли в мою плоть, да там и остались. И боль от каждого пронизанного негативом чувства была сильнее, чем от града ударов. Каждое уничижительное замечание и заявление о моей никчемности буквально рвали душу на части.

Ты ничего из себя не представляешь.

Когда-то я считала, что, шаг за шагом идя к цели, можно победить зло. Но я ошибалась. Даже не знаю точно, когда именно я сложила оружие. Возможно, в ту самую секунду, когда я бросила Эвана, оставив его, избитого до бессознательного состояния, лежать на полу. Возможно, несколько раньше. И вот теперь я осталась одна и голоса наконец нашли меня.

Тебе на всех наплевать, ты законченная эгоистка.

Я уставилась вдаль, завороженная рокотом волн: это был единственный звук, способный заглушить тошнотворные крики. И я направилась к берегу, продираясь сквозь щекотавшую кожу серую дымку.

Ты отняла его у меня.

Я стояла у кромки воды, опьяненная первобытной яростью, с которой прибой накатывал на берег. Волны вздымались пенными гребнями, с грохотом обрушивались под ноги и пытались утащить меня в океан вместе с зыбучим песком, на нем оставались извилистые отметины – словно сделанные гигантским пальцем, они так и манили к себе.

Ты не можешь, положа руку на сердце, считать, что он любит тебя.

В глазах стояли слезы, они просачивались сквозь ресницы и струились по щекам. Я устала бороться. Устала причинять людям боль. Устала нести на себе бремя вечной вины и сожалений о том, что невозможно исправить. Я больше не хотела так жить. Я столько раз слышала слова «лучше бы тебе вообще не появляться на свет», что сейчас на самом деле захотела, чтобы они воплотились в действительность.

Лучше бы тебе вообще не появляться на свет.

Я сделала шаг, потом другой и медленно пошла к линии горизонта, сливающейся с темной водой. Слезы омывали мое лицо, подбородок дрожал от горестных всхлипов. Бурлящие волны отбрасывали меня назад, но я упрямо продолжала идти вперед. Затем я поднырнула под встречную волну, холодная морская вода до костей пропитала мое ослабевшее тело – и я наконец почувствовала блаженное онемение.

Разве ты не понимаешь, как сильно меня обижаешь?

Оказавшись за линией прибоя, я отдалась на волю волн. Я плыла на спине и, раскинув руки, покачивалась на неспокойной воде. Все вокруг будто замерло, я слышала лишь свое дыхание. На меня снизошли тишина и покой. Боль через кончики пальцев капля за каплей вытекала в воду, унося с собой назойливые голоса. Больше ничего не осталось… кроме меня. Я смиренно приняла свою судьбу, от которой напрасно пыталась бежать, сделала последний вдох и умерла.

Свернувшись клубком, я плавно пошла ко дну. Я закрыла глаза, вода попала в уши, тишина, точно ватное одеяло, накрыла меня с головой.

Мне оставалось только перестать сопротивляться.

Перестань сопротивляться.

Слова эти, будто заклинание, эхом разносились в голове.

Дыши, Эмма. Просто перестань сопротивляться и… дыши.

Легкие настойчиво требовали воздуха, недоступного здесь, в толще воды. Сердце, казалось, боролось за право биться, буквально за каждый удар. Оно отказывалось соглашаться на вечный покой, который я жаждала обрести под покровом воды. Отчаянные удары сотрясали грудь. И в этой оглушающей тишине я явственно услышала его голос.

Эмма, держись за жизнь. Ты гораздо сильнее, чем думаешь.

И я вдруг поняла, что не умею сдаваться.

Последний вдох – и моя душа упокоится с миром. Но я не могла просто так сложить оружие. Это было не в моем характере. Возможно, мне было предначертано прожить совсем другую жизнь. Возможно, я не должна была появляться на свет. Но раз уж я родилась, то буду бороться за каждый глоток воздуха, благодаря которому и живу.

Я выпрямилась, оттолкнулась ногами и вынырнула на поверхность. Вода сжимала шею, заливала лицо. Я как дикий зверь выла от боли, раздирающей при каждом вдохе грудь.

Затем я стремительно развернулась к берегу, изо всех сил молотя руками, и плыла до тех пор, пока ноги не коснулись песчаного дна.

Поднимая фонтаны брызг, я зашлепала по мелководью в сторону берега. И уже на берегу рванула с места и побежала, избавляясь по пути от прошлого. От страхов наивной девчонки, не знавшей, в каком состоянии обнаружит вечером мать. От веры в то, что если эта девочка станет идеальной, то заслужит любовь родственников. От сомнений в собственной полноценности, заставлявших пребывать в вечном конфликте с собой. От чувства вины, укоренившего в голове мысль, что благодаря мне страдают все, кого я люблю, а потому я не заслуживаю любви.

Мои ноги несли меня прочь от той девушки из прошлого, чтобы навсегда оставить ее позади. По мокрому лицу катились слезы вперемешку с по?том. Я оплакивала маленькую девочку, которая потеряла отца и у которой никогда не было матери. Оплакивала девочку, которая хотела, чтобы ее принимали такой, какая она есть, но всегда оказывалась недостаточно хорошей для других. Оплакивала девочку, которая корчилась от невыносимой боли в лапах ненависти. Оплакивала девочку, которая заслуживала любви, но не знала, как ее завоевать.

И пока я бежала вдоль кромки воды, дыхание постепенно выравнивалось, а боль уходила. Стеснение в груди потихоньку исчезало, а вместе с ним – страхи и тоска.

С каждым следующим шагом я оставляла за собой частицу своего прежнего «я». Впереди была полная неизвестность, поскольку я не знала и боялась узнать, что же останется от той – прежней – Эммы, когда я остановлюсь. Поэтому я продолжала упрямо бежать, несмотря на то что мускулы буквально молили о пощаде. У меня горели легкие и мутилось в глазах. Язык распух, я уже не чувствовала ног.

Нет, пора было сделать передышку. Я посмотрела на береговую линию, за которой серферы лениво покачивались на досках, и провела черту. Вон там все и закончится: я остановлюсь – и попытаюсь возродиться из пепла.

На ватных ногах я сделала последний шаг и рухнула на колени. Меня вдруг бросило в жар, я тряслась как в лихорадке. Попыталась сесть, но упала на спину и поглядела на ярко-синее небо. Заметив склонившееся надо мной лицо, я прищурилась, поскольку не могла сфокусировать взгляд.

– Эмма? – спросила какая-то девушка.

Присмотревшись повнимательнее, я увидела белокурые волосы и большие карие глаза.

– Ника?

– Что ты здесь делаешь? Откуда ты пришла? – Она протянула мне руку, чтобы помочь подняться.

Я смотрела на нее во все глаза не в силах пошевелиться.

– От дома Коула, – прошептала я, пытаясь пробиться сквозь туман в голове.

– Она что, сказала «от дома Коула»? – послышались незнакомые голоса. – Она, наверное, бредит. Это чертовски далеко.

– На, попей. – Подруга Ники опустилась на колени и вложила мне в руку бутылку с водой.