Украденное счастье. Цветок на камне - Бекитт Лора - Страница 84

Через несколько дней Асмик заметила вдали очертания города, в котором родилась, и из последних сил поспешила вперед.

Она дошла до своего дома и остановилась, воскрешая в памяти день, когда ее жизнь трагическим образом изменилась, вспоминая себя, беспомощную юную девушку, растерянно взирающую на тех, кто выгнал ее из родных стен, кто попрал и сокрушил ее будущее.

Асмик постучала в ворота и стала спокойно ждать, когда ей откроют. Кинжал она спрятала в рукаве.

Отворивший ворота воин уставился на женщину, будто перед ним возникло привидение. Оборванная, грязная, со свалявшимися волосами, сбитыми в кровь ногами, остановившимся взглядом обведенных темными кругами глаз, она представляла собой пугающее и отталкивающее зрелище.

— Что тебе нужно?

— Я хочу видеть твоего хозяина.

— Еще чего! — раздраженно произнес воин и хотел закрыть ворота, но в этот миг Асмик вонзила ему в шею кинжал.

Он взмахнул руками, захрипел и упал, обливаясь кровью. Не испытывая ни отвращения, ни страха, женщина распахнула ворота, оттащила тело в кусты и кое-как вытерла руки о траву и листья. Потом медленно пошла по дорожке по направлению к особняку.

Здесь мало что изменилось; деревья, кустарники, цветники выглядели ухоженными. Густая трава сверкала изумрудными росинками, в оконных переплетах играло солнце. Казалось, сейчас из дома гурьбой выскочат слуги, а после появятся Тигран Агбалян и его сыновья.

Слуги появились, однако это были арабы, мусульманские воины, приспешники Халида ибн Кудра, начальника личной гвардии эмира.

— Кто ты такая? Кто тебя пропустил? Убирайся отсюда!

— Я — Асмик Агбалян. Когда-то я жила в этом доме. Позовите вашего хозяина!

В голосе и взгляде женщины было нечто такое, что заставило мужчин доложить о ней Халиду.

Они сказали, что, хотя женщина и выглядит как оборванка, в ней и впрямь есть что-то необычное, и она явно пришла издалека. Халид спустился вниз. Начальник личной гвардии наместника не чуял опасности, потому что родился в Багдаде и привык к женщинам, похожим на безмолвные и безликие черные тени.

— Что тебе нужно? Кто тебя послал? — спросил он Асмик.

— Я хочу сообщить нечто важное, — прошептала она, приблизилась вплотную и изо всех сил вонзила кинжал ему в грудь. Асмик была уверена в том, что не промахнется, потому что очень хорошо знала, где находится сердце.

Весть об убийстве начальника личной гвардии самого эмира быстро облетела город. Однако имя женщины, схваченной воинами Халида ибн Кудра, держалось в строжайшей тайне. Охрана наместника была усилена в несколько раз, поскольку мало кто сомневался, что убийство одного из приближенных эмира должно было послужить предупреждением ему самому. Многие считали, что это происки персидской аристократии, использовавшей сошедшую с ума женщину в своих мстительных целях.

То, что Асмик безумна, первым заподозрил присутствовавший при ее допросе хаким Малик ибн Муслим. Допросом руководил сам Джафар аль-Сулами, правая рука эмира. Он задавал молодой женщине вопросы, а писец заносил ответы в протокол.

— Твое имя?

— Асмик Агбалян.

— Кто приказал тебе совершить убийство?

— Никто. Это было мое решение.

— Ты знала, кем является человек, которого ты посмела лишить жизни?

— Да. Несколько лет назад он выгнал нас с матерью из дома и забрал себе наше имущество.

— Откуда ты пришла?

— Я жила в небольшом селении в горах.

— Его название?

— Этого я не могу вам сказать.

— Где твоя семья?

— У меня никого не осталось.

— Где ты взяла кинжал?

— Сняла с пояса мертвого человека.

— Ты еще не знаешь, женщина, что полагается за убийство правоверного! — Джафар аль-Сулами повысил голос. — Почему ты решила это сделать?

— Потому что нет ничего страшнее беспомощности, невозможности что-либо изменить в своей жизни, ничего не значить в этом мире, — ответила Асмик.

Малик внимательно разглядывал женщину, совсем недавно бывшую поразительно красивой, а главное — живой. Джафар аль-Сулами тоже смотрел на нее. Под глазами черные тени, волосы свисают неряшливыми прядями, рубашка изодрана и сквозь прорехи видна обнаженная грудь, а на ней — кровоподтеки. Мужчина злорадно усмехнулся.

— Вижу, ты уже испытала ласку наших воинов. Поверь, это только начало!

— Господин, — наклонившись, шепнул хаким, — эта женщина не в себе.

— С чего ты взял? — резко произнес Джафар, раздосадованный тем, что допрос ни к чему не привел. — Она отвечает вполне разумно, просто не хочет говорить правду.

— Она сказала правду. Большего вы от нее не добьетесь. Она ничего не боится, ей все равно.

— Посмотрим! — раздраженно бросил Джафар и махнул рукой. — Уведите!

Хаким не выдержал и прибавил:

— Она мертва. Загляните в ее глаза!

— Вы догадались? — Асмик повернулась к Малику и улыбнулась такой улыбкой, от которой у видавших виды мужчин похолодела душа. — Да, я умерла. Вы можете делать со мной все, что хотите: я ничего не чувствую!

Ее увели и заперли в одной из башен крепости под надежной охраной двух воинов. Когда Джафар аль-Сулами доложил правителю о результатах допроса, тот ответил:

— Попробуйте еще. Если ничего не получится, прикажем казнить. Разобьем голову камнями на площади.

Через несколько дней молодой хаким Малик ибн Муслим отправился в предместье Исфахана, где жили ремесленники и низшие слои городского люда. Здесь можно было встретить арабских воинов, но знать сюда не заглядывала, и едва ли кто-то из соплеменников узнал бы Малика.

Он миновал базар под сенью многочисленных навесов и нерешительно вошел в один из темных, пропитанных сладковатым, дурманящим запахом виноградного вина кабачков.

Подбежавший мальчик-слуга быстро вытер деревянный стол и дрожащим голосом спросил гостя, что ему надобно. Араб сказал, что хочет выпить вина. Пророк строго-настрого запретил этот грех, но если Аллах позволил Малику увидеть то, что он увидел, то должен разрешить и то, что поможет ему забыться. Сегодня ему не помогли бы ни зеленый чай, ни ароматный кальян.

Едва Малик пригубил вино, как в кабачок вошел еще один человек, по виду тоже мусульманин, вошел и остановился, будто споткнувшись: после ослепительного солнца полумрак помещения показался непроглядно черным.

Молодой хаким присмотрелся — вошедший был явно ему знаком. Кажется, они вместе учились; на него вмиг пахнуло прошлым, густыми, теплыми, пряными запахами Багдада, в памяти воскресли светлые, радостные, беззаботные дни, когда он был счастлив, как бывает счастлив человек, который еще не знает своего будущего, а лишь мечтает о нем.

Сначала Малик хотел опустить голову и сделать вид, что не знает вошедшего, но потом все же поднялся навстречу.

— Фарид! Не узнаешь?

Тот замер и несколько секунд растерянно смотрел на старого знакомого.

— Не ожидал встретить тебя здесь…

Малик усмехнулся.

— В этом месте?

— В этом городе, в этой стране. Твой отец — известный человек; мне казалось, ты должен…

Фарид осекся, подумав о том, какой зыбкой может быть человеческая судьба и как легко впасть в немилость у сильных мира сего.

— Да, все так и было, все было хорошо, пока человека, у которого я служил, халиф не отправил в Персию, и я был вынужден поехать вместе с ним, — промолвил Малик и пояснил: — Я — личный врач эмира.

Фарид не удержался и присвистнул. Подумать только, как высоко можно взлететь в столь молодом возрасте благодаря личным связям! Впрочем, Малик всегда отличался от соучеников недюжинным талантом и диковинной проницательностью. Порой ему достаточно было внимательно посмотреть на человека, чтобы назначить верное лечение.

— А я уехал в Персию, потому что в Багдаде нечего делать без денег и связей. К тому же в стране, где живут люди иной веры, можно закрыть глаза на некоторые вещи. — Фарид кивнул на кружку с вином.

— Поначалу я был даже рад тому, что мне не придется всю жизнь сидеть в Багдаде, что я увижу незнакомую страну, других людей, — задумчиво промолвил Малик. — Так и случилось, однако мне пришлось понять, что некоторые человеческие болезни нельзя вылечить никакими лекарствами, а иным больным может помочь только смерть!