Украденное счастье. Цветок на камне - Бекитт Лора - Страница 17

— Мы с мамой едва не сошли с ума, когда узнали, какой приговор тебе вынесен! Что произошло?

Эсма опустила голову. Многое в жизни человека зависит от событий, которые невозможно предвидеть. Для того чтобы одна из чаш судьбы перевесила другую, довольно горчичного зернышка, а чтобы человек лишился сна и покоя, иногда достаточно слова или взгляда.

— К Айше приехал племянник Назир, и я в него влюбилась. Мы встречались в саду гарема, в беседке. Сначала я читала ему книги, а потом… каюсь, мы обнимались и целовались. Назир уговорил меня прийти к нему в комнату ночью — там меня и поймали, — сказала она.

Гайда всплеснула руками. Ее карие глаза горели от возбуждения, а щеки стали розовыми, как цветущий миндаль.

— Ты и впрямь сошла с ума! Влюбиться в мальчишку! Бог дал тебе такого мужа…

Эсма собралась с духом и призналась:

— Я никогда его не любила. Более того, он был мне неприятен. Он… он плохо обращался со мной. И его первая жена — тоже.

— Какое это имеет значение, если ты замужем за верховным кади Багдада! Ты могла бы вволю наслаждаться этим браком, если б умела себя вести! На твоем месте я бы умудрилась подобрать ключ к сердцу Рахмана ар-Раби и подольститься к его жене.

— Неужели Рахман лучше Хатема? — Совершенно отчаявшись, Эсма не могла, да и не хотела скрывать иронии. Внезапно в ней проснулись остатки мужества и свободы духа.

— Хатем — мой муж, поэтому для меня он — лучший, — торжественно произнесла Гайда. — Мы говорим о твоем замужестве и твоей судьбе.

— Моему замужеству пришел конец. А моя судьба в твоих руках.

Гайда удивилась.

— В моих?

— Ты знаешь, что мне некуда идти. Единственное место, где я могу укрыться, — это твой дом. Отныне я не хочу иметь никаких отношений с мужчинами. Позволь мне жить у тебя. Я затеряюсь среди твоих служанок, спрячу лицо под покрывалом и стану незаметной, как тень. Я помогу тебе вести хозяйство и воспитывать детей. — В голосе девушки звучала неприкрытая мольба.

В глазах Гайды засверкали слезинки. Она в волнении сжала руки.

— Конечно, Эсма. Ты моя сестра, и я никогда тебя не оставлю. Только я должна поговорить с Хатемом.

Гайда отвела сестру в приготовленную для нее комнату, где Эсма проспала несколько часов. Девушка так устала, что ей ничего не снилось, — она будто провалилась в глубокую черную яму.

Когда она вновь появилась в парадной комнате, там сидел вернувшийся со службы Хатем. Он с сосредоточенным и несколько мрачноватым видом ел плов с изюмом. Гайда стояла рядом и неловко теребила в руках длинное вышитое полотенце.

Заслышав шаги, она обернулась и виновато посмотрела на Эсму, тогда как Хатем, казалось, не обратил на свояченицу никакого внимания.

Девушка поздоровалась с мужем сестры. Хатем не ответил, и Эсма не знала, удалиться ей к себе или подождать конца трапезы.

Закончив есть, Хатем медленно вытер руки поданным Гайдой полотенцем и наконец посмотрел на свояченицу.

— Ты не нашла ничего лучшего, чем явиться сюда? — спросил он, и Эсма почувствовала, как в сердце проникает холод.

— Мне некуда было идти, — прошептала она.

— Вчера стражи правосудия обыскали дом Тарика, — сказал Хатем. — Возможно, сегодня они наведаются ко мне. Я не хочу лишиться чести и хорошего места из-за развратной женщины. Ты достаточно поглумилась над нами, и теперь тебе лучше исчезнуть. Желательно навсегда.

Комната наполнилась тяжелым молчанием. Гайда прятала глаза и от сестры, и от мужа, тогда как Эсма смотрела прямо на Хатема. В ее взоре были мужество, горечь и… неистребимая жажда жизни.

— Значит, мне нельзя остаться у вас?

— У нас? — с иронией произнес Хатем, и его брови взметнулись вверх. — Нет. Ни в коем случае! Самое большее, что я могу для тебя сделать, — это не передавать в руки правосудия, забыть о том, что ты сюда приходила.

Эсма вздрогнула. Когда-то этот мужчина нравился ей, нравился настолько, что она была готова отобрать его у своей сестры.

— Хорошо, я попрошу помощи у отца.

— У отца? Ты хочешь, чтобы Тарика выгнали со службы?! Он достаточно опозорен и наказан за то, что у него выросла такая дочь! Ты подумала о будущем своих братьев? Если у тебя осталась хотя бы капля совести и благоразумия, ты не появишься в родительском доме.

У девушки потемнело в глазах; усилием воли заставив себя устоять на ногах, она промолвила:

— Я уйду. С этой минуты можете считать, что меня никогда не было в вашей жизни.

Эсма надела то самое покрывало, что принес ей Таир, вышла в сад и направилась к воротам.

Она брела мимо цветущих деревьев, которые будто бы облепил сонм розовых бабочек, мимо похожих на мерцающие белые облака клумб с таким чувством, словно ее навсегда изгнали из рая.

Возле самых ворот девушку догнала Гайда и попыталась сунуть в ее руку мешочек с дирхемами.

— Мне очень жаль, Эсма! — В глазах молодой женщины блестели слезы. — Я пыталась уговорить Хатема, но он стоит на своем. Возьми деньги. Возможно, это позволит тебе продержаться какое-то время.

Эсма отвела руку сестры.

— Не нужно. Это деньги твоего мужа, а он не хочет мне помогать. Я не буду вставать между вами. Хатем велит мне исчезнуть, и я попробую это сделать. Прощай.

Гайда хотела что-то сказать, но Эсма приложила палец к губам и покачала головой. Потом открыла ворота и вышла на улицу.

Она брела по дороге мимо сверкающих на солнце известковых и кирпичных стен, решетчатых ворот, спешащих куда-то людей.

Жизнь шла своим чередом, но отныне Эсме не было в ней места. Она не знала, куда идти. Ей хотелось слиться с легким ветром, с призрачным шепотом листвы, стать тенью, растаять, как туман, но она понимала, что это невозможно.

Она могла бродить по городу целый день, никем не узнаваемая под покрывалом, но когда настанет ночь, ей придется найти пристанище. Ни одна жительница Багдада не осмеливалась появиться на улице после захода солнца. Городские стражники непременно обратят внимание на одинокую женщину, которая разгуливает в темноте. Обрезанные волосы укажут на то, что она преступница. Ее снова бросят в тюрьму, и она больше не сможет спастись.

Эсма ощущала себя, как в аду: смерть подступала со всех сторон, но она не умерла окончательно, не провалилась во мрак, не ушла в небытие, лишь страдала от жестокой муки. Слова Хатема были подобны кипящей воде, которую льют на головы грешников, а укрывавшие ее одежды словно были выкроены из огня. Эсма вздрагивала при каждом брошенном на нее взгляде и обливалась потом при мысли о том, что ее в любой момент могут схватить и отвести в тюрьму.

Девушка направилась туда, где было больше народа, на рынок: она надеялась затеряться в толпе.

Ей всегда нравилась веселая толчея, овощные и фруктовые горы, яблочный аромат кальяна, острый запах специй. На огромных медных блюдах были разложены напоминающие девичьи груди персики, мясистые красные финики, прозрачно-зеленый и густо-синий виноград. По прилавкам разметались яркие волны сирийских шелков, ослепительно-белые египетские полотна, черный как ночь и алый как кровь византийский бархат.

Внезапно Эсма заметила Таира, и ее сердце радостно подпрыгнуло. Юноша лавировал меж прилавков с ловкостью и грацией дикой кошки, его зеленые глаза возбужденно поблескивали. Девушка сделала вид, что разглядывает сафьяновые туфли, а сама стала наблюдать за ним. Он остановился неподалеку и начал болтать с торговцем женскими украшениями. Таир шутил и смеялся над ответными шутками, тогда как его длинные тонкие пальцы жили своей собственной жизнью.

Эсма заметила, как в рукаве его халата исчезло ожерелье, а в карман опустилось кольцо.

Завершив разговор и покончив с делом, он спокойно пошел прочь. На ходу стянул с подноса финик и с наслаждением вонзил в него острые, как у хищника, белые зубы.

Девушка не знала, как поступить. Догнать Таира? Рассказать о том, как с ней обошлись? Он помог ей, спас от смерти, проводил к сестре и тем самым вернул долг, о котором говорил. Какое ему дело до ее судьбы? Он выглядел беспечным и свободным, словно ветер; он жил своей жизнью, не пытался что-то менять, и его не мучила совесть. К чему ему чужие проблемы?