Знак фараона (сборник) - Бекитт Лора - Страница 96

Антеп всегда поднимался рано; едва звезды начали бледнеть в преддверии утра, он уже был на ногах. Вчера дочь сообщила, что раб поправился, и Антеп сказал:

– Отлично. Довольно даром есть мой хлеб.

Услышав эти слова, Нира подумала о том, что пища и одежда рабов почти ничего не стоят. Они работали полураздетыми или вовсе голыми, и Антеп кормил их кашей из стеблей папируса. Овощи, лепешки, мясо давал редко, а то и вообще не давал.

Позавтракав и сделав необходимые распоряжения, отец открыл дверь сарая, и Нира с замиранием сердца ждала, что будет дальше.

Джаир вышел наружу. Он стоял, опустив руки, и у него был взгляд тигра, которого вывели из клетки. Но Антепа было нелегко напугать.

– Вижу, ты полон сил. Моя дочь сказала, что ты понимаешь наш язык. Так вот, я твой хозяин и мое слово для тебя закон. Ясно?

Джаир молчал. В его темных глазах пылал мрачный огонь. Антеп стиснул челюсти, поднял кнут и ударил. Боль была подобна ожогу, но Джаир не зажмурился. Он схватился за кнут и потянул на себя, норовя обвить его вокруг шеи Антепа.

Отец Ниры стоял как стена на своих коротких мощных ногах; казалось, никакая сила не способна своротить эту глыбу, и потому, когда он и Джаир сцепились, девушка подумала, что исход схватки предрешен. Джаир не знал, что Антеп неоднократно бывал в таких переделках, что его любимое занятие – усмирять непокорных рабов, что только избиения, оскорбления и драки способны дать выход той небывалой, несправедливой обиде, которую, как он считал, нанесла ему жизнь.

Когда Нира увидела, что Джаир побеждает, она оторопела. Что теперь будет? Что будет с ним и с ней, если он сбежит сейчас, а потом его поймают?!

Девушка вцепилась в дверной косяк с такой силой, что пальцы онемели. Ее возлюбленный скрутил руки Антепа, сел на него верхом и принялся вязать отца Ниры веревкой, какой прежде связывали его самого. Антеп ревел от дикой злобы, как раненый зверь, скрипел зубами и неистово катался в пыли.

Когда, казалось, все закончилось, во двор вошел еще один человек и тут же бросился на помощь Антепу. Он привык оглушать беззащитных животных, потому, не раздумывая, обрушил на голову человека удар толстой палки. Сильные руки сына мясника, который с раннего утра явился проведать свою невесту и обсудить с ее отцом кое-какие детали предстоящего торжества, сделали свое дело: оглушенный Джаир свалился на землю, а Нира с пронзительным криком сорвалась с места, упала на колени и обхватила руками его окровавленную голову.

Антеп поднялся на ноги, крепко схватил дочь за волосы, оторвал ее от бесчувственного раба и, отшвырнув в сторону, воскликнул:

– Что это значит?! Ты что, лишилась рассудка? – Потом повернулся к сыну мясника: – Спасибо, Хети. Я превращу спину этого паршивого азиатского пса в кровавое месиво. Он надолго запомнит, как поднимать руку на своего хозяина!

Хети с довольным видом кивнул. Он был рад угодить будущему тестю, ибо был сделан из того же теста и обладал таким же складом ума и такой же черствой душой.

– Эй, ты! – обратился Антеп к дочери. – Подай гостю лучшего пива и хорошей еды. Давай, поторапливайся, а мы пока что свяжем этого негодяя.

Нира молчала и не двигалась. Глаза девушки были темны, а меж сведенных бровей залегла жесткая складка. Ненависть насквозь прожигала душу, внушала доселе неведомые силы и пробуждала желания, осуществление которых могло привести или к счастливому спасению, или к жестокой гибели.

Глава V

Развернув покупки, Хирам увидел, что девушка, к которой он обратился с просьбой, выбрала очень красивые вещи, должно быть, те, какие сама мечтала носить. Только женщина понимает, что значит звенеть браслетами, благоухать цветами, надевать шелестящие, струящиеся одежды и – снимать их так, чтобы они падали к ногам прохладной шелковистой волной.

Хирам выпустил нежную ткань из рук и задумался. Как помочь Аруне? Он размышлял об этом сутки напролет и строил разные планы. Самый верный из них был в то же время и самым дерзким, преступным.

В конце концов юноша решился. Это произошло после того, как верховный жрец объявил свой приговор: девушку принесут в жертву Амону, ее тело будет висеть в знак назидания в одном из внутренних дворов храма. Хирам представил бездыханное, обнаженное, облепленное мухами тело несчастной азиатки и содрогнулся. Ее проступок был ужасен, но она не заслуживала смерти.

Когда он впервые увидел Аруну, она не показалась ему привлекательной. Но теперь он находил особую диковатую прелесть и в буйстве ее волос, и в пылающем непокорностью взоре больших черных глаз, и в по-кошачьи гибкой фигуре.

Позабыв про свои свитки, юноша без устали бродил по залам меж колонн, украшенных капителями в виде свитков папируса, любуясь выпуклыми цветными мозаиками, в которых, распадаясь на тысячи лучиков, преломлялся солнечный свет, мерцающими красками картинами, изображающими шествие божества, которое он возлюбил всем сердцем, а теперь собирался предать.

В полдень, когда другие жрецы удалились, чтобы перекусить и передохнуть, Хирам взялся за дело. Он не только хорошо писал, но и блестяще копировал почерки. Ни его рука, ни его совесть ни разу не дрогнули, когда он выводил знаки, какие мог начертать только верховный жрец.

Ночь – лучшее время для преступлений, равно как для деяний любви. Хирам чувствовал, как тело сводит судорогой, а в голове теснятся ядовитые мысли. Пытаясь оправдать то, что он собирался сделать, юноша вспоминал проступки жрецов, коим он был свидетелем. Чего стоят неискренняя любезность, притворная верность букве закона, беззастенчивая алчность! На самом деле он встречал немного людей, чья вера была несгибаемой, как железный посох.

Юноша отправился в темный, сырой коридор, и навстречу ему вышел угрюмый стражник. Хирам молча протянул папирус и замер в тревожном ожидании.

– Входи, – ворчливо произнес охранник. – Вон там, третья слева.

Юноша сделал несколько шагов и увидел Аруну. Она сидела скорчившись в крохотной клетушке и смотрела на него огромными глазами, жаркий блеск которых была способна истребить только смерть.

У Хирама перехватило дыхание.

– Выходи.

Пленница выбралась наружу и безмолвно прошла мимо стражника.

Молодой жрец отворачивался, стараясь находиться в тени. Когда они очутились во дворе храма, под высоким темным небом, юноша, охваченный неожиданным порывом, крепко прижал Аруну к себе. Тело девушки отозвалось глубокой взволнованной дрожью.

Они побрели в его каморку. Оказавшись в привычной для него обстановке, Хирам немного успокоился. Он зажег светильник и спросил Аруну:

– Ты голодна?

Девушка покачала головой.

– Тогда ложись и спи. И не повторяй прежних ошибок. Я найду способ вывести тебя отсюда. Нужно немного подождать.

– Я хочу умыться, – вдруг сказала Аруна.

Хирам принес большой кувшин и широкое полотенце. Он вышел, а когда вновь вошел, девушка стояла перед ним обнаженная, и блеск капель в ее волосах напоминал блеск росы в лучах солнца.

Ее округлые, крепкие, с большими сосками груди тяжело вздымались и опадали. Она положила руку себе на лоно и отрывисто произнесла:

– Ты спас мне жизнь. Я должна тебя отблагодарить. У меня ничего нет. Только это.

Хирам посмотрел на густую, черную поросль внизу ее живота и прошептал:

– Я… не хочу.

– Хочешь. Этого хотят все мужчины.

– А… женщины? – растерянно произнес юноша.

– Благодари богов за то, что тебе встретилась такая женщина.

Юный жрец замер. Кем он будет после этого? Кто он после того, что уже совершил?!

Аруна сняла с Хирама одежду и заставила юношу лечь на циновку. Сама села сверху так, что ее длинные волосы окутали его шелковистой волной, а потом он ощутил ее поцелуй, жадный, горячий, медово-сладкий, и себя внутри нее. Там было тоже горячо, мягко и влажно, то была некая таинственная воронка, которая засасывала, лишая воли, памяти, мыслей и сил.

Хирам не поспевал за ритмом ее бешеных, резких движений. Впервые в жизни юноша испытывал любовную страсть, которая обернулась для него головокружительной пыткой. Не дав любовнику отдышаться, Аруна повалила его на себя, обвила его тело ногами, толкая Хирама все в ту же шелковистую, огненную, сводящую с ума глубину.