Знак фараона (сборник) - Бекитт Лора - Страница 87

– Похоже, сирийцы.

Думая об азиатской девушке, Хирам вспоминал кошек, этих загадочных священных тварей с их недоброй, презрительной красотой, удивительными золотыми глазами с черной прорезью зрачка, которыми они видели иной, недоступный людям мир.

Сам Хирам не знал и не хотел знать другого мира, кроме того, в котором жил, ибо именно здесь, в храме, он научился тому, что доступно немногим: жить в вечном настоящем, с радостью принимать и постигать то, что выпало на его долю.

Хираму, как молодому жрецу, поручали разные виды работ, а основную должность он мог получить лишь через пять-шесть лет службы в храме. Юноша был очень рад, когда его отправляли в Дом Жизни; охотнее всего он сделался бы кхерхебом[29], потому что обожал проводить время над свитками.

С того момента как юноша научился писать, тростниковая палочка стала его тайным оружием, с помощью которого можно было победить и одиночество, и неуверенность, и страх.

Хирам не стыдился своего крестьянского происхождения и никогда его не скрывал. Он родился в небольшой деревушке, каких полным-полно на берегах священного Нила. Когда Хираму исполнилось четыре года, его отец стал подрабатывать, возделывая поле и ухаживая за огородом пожилого писца, и иной раз брал сына с собой. Однажды оставленный без присмотра мальчик пробрался в дом хозяина и с детской непосредственностью принялся наблюдать за его работой. Писец из любопытства показал ребенку некоторые знаки и был поражен тем, что при следующей встрече Хирам воспроизвел их без единой ошибки. Пальцы крестьянского сына сжимали тростниковую палочку с такой уверенностью, словно он родился с пером в руке. Заинтересованный Ани принялся обучать мальчика. Писец был вдов, и жена не оставила ему детей. Ани часто наказывал, ругал и даже бил Хирама, но мальчик был благодарен писцу за то, что тот научил его всему, что умел и знал сам.

Когда Хираму исполнилось шесть лет, Ани посоветовал его отцу отвезти ребенка в храм. Стать писцом было сложно, здесь требовались деньги и связи, а вот жрецы зачастую брали учеников, повинуясь «голосу бога». Ближайшим крупным городом были Фивы, а самым знаменитым храмом – храм Амона.

Среди крестьян человек, умеющий читать и писать, способный зарабатывать на жизнь своим умом, – это маленький царь, существо, перед которым открыты все двери. Отец Хирама согласился не раздумывая. Он принялся копить деньги на поездку и через два года сумел проделать путешествие, на какое не решился ни один из его предков.

Фивы ошеломили мальчика многолюдьем и суетой, подавили громадами построек, удручили пылью и духотой. Они с отцом прождали во дворе храма не меньше шести часов, страдая от жары и жажды, пока наконец не были допущены к одному из жрецов. Хирам навсегда запомнил, как вошел в огромный зал с множеством колонн, на роспись каждой из которых, наверное, была израсходована сотня ведер краски, и увидел изображение бога и его священной ладьи.

То была немеркнущая красота, то был высший мир, о существовании которого Хирам не догадывался, мир, находящийся вне жизни и смерти, олицетворяющий счастье, какое не дано познать простым смертным.

Мальчик пронзительно закричал и упал без чувств. Его попытались поднять; он был неподвижен и холоден. Отец Хирама принялся плакать и заламывать руки; он не понимал, что могло произойти с сыном. Жрецы перенесли ребенка в одно из храмовых помещений и позвали лекаря. Тот развел руками и прописал обычные снадобья, а также молитвы. Хирам пролежал без сознания трое суток, потом у него началась горячка, которая продолжалась шесть дней. На седьмой мальчик очнулся и произнес одно-единственное слово: «Амон». И с тех пор стал выздоравливать.

Возможно, виной всему были солнечный удар и те впечатления, коих не выдержала хрупкая детская душа, но жрецы решили иначе. Они позволили отцу Хирама оставить ребенка в храме, причем без какой-либо платы за обучение, и обещали сделать из него достойного служителя великого бога.

Мальчику пришлось научиться правильно заботиться о чистоте тела, совершая омовения по четыре раза в сутки, изучить множество церемоний, связанных с почитанием бога, понять устройство государственной власти – сложной, многоступенчатой пирамиды подчинения одних людей другим. Со временем яркость первых ошеломляющих впечатлений поблекла, возбуждение, вызванное новизной, улеглось и появилось желание разглядеть за внешним нечто глубоко скрытое, то, что не всегда оказывалось красивым и пристойным.

Кое-кто из жрецов пренебрегал своими обязанностями, другие служили богу из корысти. В храме было много женщин, танцовщиц, музыкантш, и иные священнослужители вступали с некоторыми из них в недозволенные отношения, так же как подросшие ученики, случалось, тайком сбегали в город и веселились в тавернах в обществе продажных особ. Большинство храмовых изображений и надписей было составлено в честь фараона, который приносил жрецам богатые дары, а не в честь бога, хотя, согласно вере египтян, именно Амон сделал Тутмоса царем Верхнего и Нижнего Египта.

Хирам предпочитал закрывать на это глаза. Он воплощал в жизнь свои мечты, жил своим счастьем и не хотел мешать другим следовать выбранной ими стезей. Бог вездесущ: рано или поздно он все расставит по своим местам.

Хотя юноша куда больше любил читать свитки, чем общаться с людьми, ему нравилось наблюдать за некоторыми посетителями храма. Вкус горестей и радостей простых смертных казался ему изысканным, как вкус дорогого вина.

Среди тех, кто приходил в храм «с невидимым грузом на спинах», было много приезжих, а также случайных людей, но встречались и те, кто упорно обращался к богу с одной и той же просьбой. Больше всех Хираму нравилась одна девушка, которая посещала храм примерно раз в месяц и приходила в сопровождении старой служанки.

Она была очень красива, хотя и бедно одета: изящная фигура, тонкое лицо, нежная улыбка, кроткий взор. Хирам гадал, кто она, из какой семьи. Он не знал, как ее зовут и зачем она приходит к Амону, потому что девушка никогда не произносила ни слова и только смотрела на изображение бога с величайшей надеждой и верой. Едва ли в ее жизни могли случиться большие беды: посетительница выглядела очень юной, чистой душой и телом. Несколько раз Хирам пытался поймать ее взгляд, но девушка не замечала никого и ничего вокруг. В последний раз она пришла одна и в ее глазах стояли слезы. Хирам решил, что, возможно, ее верная спутница заболела или даже умерла. Ему очень хотелось заговорить с девушкой, но он не осмелился подойти к ней.

Юношу привлекали ее безмолвие и скромность, ибо, как сказал один из мудрецов, «в святилище бога шум отвратителен для него, молись о себе с любовью в сердце, а слова оставляй в нем скрытыми; проси, чтобы бог смог исполнить твою нужду и принял твой дар». Достигнув определенного положения и возраста, Хирам мог жениться, и, если бы его спросили, кого он желает взять в жены, он бы ответил, что его супруга должна быть похожа на эту прекрасную незнакомку.

– О чем задумался? – спросил Бакта, возвращая Хирама в реальность. – О той девчонке? Уверен, она колдунья! Ты видел ее глаза? Говорят, сирийки очень страстны, настоящие пантеры! Мой приятель навещал такую в одном из притонов Мемфиса, так он говорил…

Бакта пустился в описание чужих похождений, о коих Хирам предпочел бы не знать. Он еще не был близок с женщиной и не стремился познать тайны плотской любви. Безраздельно преданный Амону, юноша не хотел растрачивать свои силы на греховные дела.

Последующие дни прошли в непрерывной суете: жрецы, писцы и другие служители храма пересчитывали и переписывали великолепные подношения, которые фараон щедро пожертвовал Амону в благодарность за многочисленные победы, дарованные ему богом-покровителем. Это были поля и сады, зерно, скот, рабы из числа пленных азиатских и негритянских народов, золото, серебро, лазурит, а также ценная утварь вроде причудливой формы ваз из драгоценных металлов работы сирийских ювелиров.