В предвкушении себя. От имиджа к стилю - Хакамада Ирина Муцуовна - Страница 2

От всего перечисленного проще не становится. Вот что значит слегка копнуть и покрутить тему. Но найти ответы хочется. Достаточно представить толпы чиновников в одинаковых костюмах и хипстеров в кедах. Или одних девушек – в блестящем мини, а других – в сером бесформенном «трэше». Кстати, в период развитого консьюмеризма и то, и другое одинаково дорого. Индивидуализм становится так быстро массовым, что теряет индивидуальность. Стоит ли стараться? Может, плюнуть на все и просто быть в «тренде», т. е. на волне. Я не специалист и правильных ответов дать не могу. Глава получилась действительно бесполезная. Но ведь книгу пообещала. Так что просто на своем примере попытаюсь ответить на все вопросы. Часто субъективно, впрочем, как и во всех моих мастер-классах.

Итак, процесс создания своего имиджа – это удовольствие или работа, за которую никто не платит? По аналогии с сексом: как-то в Санкт-Петербурге я попросила слушателей перечислить все виды удовольствий. Список оказался богатым, но без секса. «А как же секс?» – спросила я. «Секс?! Это работа». А один знакомый американец добавил: «Бесплатная работа». Чувствуете разницу? Ну все, хватит троллить тему. Переходим к делу, не претендуя на объективность. Расскажу, как я это делала, перешагивая от бессознательного копирования к осознанному моделированию. Вдруг пригодится? И бесполезная книга окажется полезной, как, впрочем, любой относительно успешный чужой опыт.

Часть I

Бессознательное копирование

Глава 1

Жизнь в СССР (союз суровых серых работников) – детство

Можно было бы очень быстро проскочить этот период моей жизни. Действительно, зачем тратить время на прошлое, строгая чистота жанра которого не имеет шанса повториться. Россия, упав в потребительский бум с присущим нам энтузиазмом вечно догоняющих, выскочит из него разве что со всей цивилизацией в результате катастрофы иного типа. Никакие искусственные идеологические «скрепы» не остановят двигатель экономики – любовь к миру вещей, или фетишизм. Но тот период интересен. Индивидуальный стиль в условиях, идеальных для его отсутствия, все равно пробивался. Это при том, что СССР с его железным занавесом и имперско-коммунистическим укладом в зародыше убивал идею личной самопрезентации. Стилисты, имиджмейкеры, глянец, гламур не затронули девственную в своей антибуржуазности территорию СССР. Страна в муках родила особый обезличенный стиль: номенклатурно-партийный, с халами, темными нескладными костюмами, болгарскими ботинками, пенсионерами в черных и синих кофтах, шапками-пирожками на трибуне мавзолея. Я не занимаюсь сейчас оценкой прошлого. Просто было так.

В этом мире для девочек главным развлечением стали картонные куклы. Одежда вырезалась по картинке – или купленной в магазине, или нарисованной самостоятельно. Оставлялись защипы, потом они зажимались на кукле, и вот она – Барби именем СССР! Я рисовала платьица в цветочек и горошек, дальше фантазия не шла. Тетя Сима, дальняя мамина родственница, зарабатывала шитьем и из обрезков заказчиц нашивала мне и моей двоюродной сестре Гале платья, когда приезжала. Так и помню, как с восторгом жду наряд около монотонно жужжащей машинки «Зингер». Прямо надену и стану… Мальвиной. Галя надевала, и действительно: крепенькая, ладненькая, голубоглазая, становилась на нее похожа. А я нет. Рюши и фонарики жили совершенно отдельно от моей долговязой тощей фигурки, жиденьких черных волос и узких глаз того же цвета. Я впадала в отчаяние и, не заметив, понесла по жизни комплекс Мальвины. Тетя Сима уезжала, а я из ее платьиц вырастала и оставалась с тем, что носили все: школьная форма, сменные воротнички, треник «олимпийка» синий с молнией спереди и еще что-то, не помню. Папа самурай моим видом не интересовался, мама – школьная учительница – была замучена текучкой, жили бедно, так что до Мальвины как до Луны. Но я стремилась и искала образы везде: на улице, в школе, в советском кино. Одежда меня не волновала, все были похожи. Главное, считала я, это голова и рост. На голове – кудри, рост – уменьшить. Все вылилось в бигуди на всю ночь ради локонов, перевязанных шелковым бантиком, а позже в безумную химию с пережженными волосами. С ростом – сложнее. На день рождения в 14 лет папа подарил мечту – кожаные взрослые сапоги. Но – на каблуке. И я отказалась. Всю ночь переживала. Но прибавить еще пять сантиметров к своему росту не хватило духу. Убивало, что на физкультуре – первая. С подругой ругалась, пытаясь поменять ее вьетнамки, стертые, на мои новые. Цена вопроса – полсантиметра. Подсознательно копируя белых девочек, ненавидя свои азиатские черты лица, цвет кожи и чрезмерную для тех времен длину тела, я колдовала прежде всего над обувью и прической, пытаясь себя хотя бы чуть-чуть европеизировать. К моменту поступления в институт, окончательно разочаровавшись, я бросила все попытки. Завязала два хвостика, еще более расширив лицо, и так, с двумя хвостиками и венком вместо фаты, быстро вышла замуж. По любви и для уверенности в себе такой, какую мама родила. Замученная комплексами, полуазиатская девочка не смогла приблизиться к своей мечте: знающей себе цену, капризной кукольной красавице.

Выводы

• В поисках совершенства мы начинаем с самого простого: находим героя и тупо копируем его, например, с помощью прически и других внешних ухищрений.

• Неуверенный в себе человек не может, как бы сильно он того ни хотел, приблизиться к уверенному образу своей мечты.

• Даже у замученного комплексами подростка есть стремление выглядеть лучше, чем он о себе думает.

• Во все времена, в том числе и в СССР, люди находят способы выделиться из массы.

• Бессознательное копирование не преследует определенной цели. Это, скорее, попытка избавиться от самого себя.

Глава 2

Жизнь в СССР – «в людях» – карьера

Студенческая жизнь никак не подстегнула во мне стремление изменить стиль. Причем несмотря на то, что уже на первом курсе до меня доходили слухи, что «надо же, японки вроде красивые, а Ира хотя и приятная, но внешне совсем никакая». Выйдя вскоре замуж, я, наверное, обрела некую уверенность в себе и забыла свое подростковое самобичевание. Зато переключилась на горячо любимого супруга. Уже сейчас, с позиции взрослой женщины, со временем, я поняла, что и в первом, и во втором браках имиджевую уверенность я обретала, создавая успешный образ мужчине, который спустился ко мне с Олимпа. В какой-то степени это было сродни поведению мужчины. Словно работяга-муж (а училась я много и старательно) с удовольствием пакует жену во все красивое, опосредованно демонстрируя обществу свое самолюбие. Недаром, впервые попав с папой в Японию, я, имея совсем ограниченные средства, привезла чемодан обуви и одежды мужу, себе – только джинсы, джинсовую куртку и панамку, тоже джинсовую. Вот такой изысканный набор. Надо иметь в виду, что училась я старательно в силу своего характера, но без особого интереса. Экономика замаячила в моей жизни от безвыходности ситуации: способна ко всему, но без души. Эмоции появились только благодаря преподавателю политэкономии. Влюбленная в «Капитал» Карла Маркса, она пыталась передать это чувство всей группе. Мое сердце вдруг отозвалось и привело меня в аспирантуру. Кстати, джинсовый костюм сыграл роковую роль в моей жизни. Уже будучи аспиранткой, я стремительно ворвалась в академическую среду в образе стиляги 1970-х: «клеша», куртка, майка и крестик металлический на цепи. Я потрясала своим видом научных работников и обрела второго мужа. Выйдя второй раз замуж, я повторила историю: забыла о себе и, заняв деньги у Константина Борового, решила одеть гениального молодого ученого. Он был действительно удивительно талантлив и, будучи по природе своей прекрасным макроэкономистом, очень рано защитил диссертацию. Мы называли его «Марксом». Я упаковывала его, восхищаясь и гордясь своим мужем. К окончанию аспирантуры я нагрузилась по полной: прекрасный, но бедный муж, двое детей. Две мамы-пенсионерки, покинутые мужьями. Начались поиски работы и заработков. Прекрасная студенческая пора закончилась.