В тихом омуте... - Платова Виктория - Страница 9

– Ненавижу смерть. И злюсь на тех, кого уже нет. Просто злюсь, и все, ничего больше.

– Я тоже злюсь, – помолчав дольше, чем было нужно, наконец сказала Венька. – Просто злюсь, и все, ничего больше.

– Он глупо погиб.

– А бывает, что умно?

– Бывает, наверное. Наплодить детей и внуков и умереть во сне. Или сочинить пару-тройку вещей в стиле позднего Кортасара, а потом взять и повеситься на мужниных подтяжках. Сразу признают гением, потому что мертвый гений не опасен ни для чьего честолюбия. И хоть ты увидишь это из райских кущей, с высоты птичьего полета, но игра стоит свеч.

– Это мужской взгляд на вещи.

– Это нормальный взгляд на вещи.

– Слушай, заведи себе любовника из слесарсй-карусельщиков, и все эти мысли пойдут на фиг, взявшись за руки.

Мы сидели с Венькой на кухне уже полдня, мы выпили дикое количество вина, и пассаж о слесаре я восприняла как совет близкого человека.

– А почему слесаря-карусельщика?

– Ну, токаря-расточника.

Вот тогда-то мне и стало по-настоящему плохо: в горле стоял табак, обильно смоченный вином. “Неплохо начатый дебют человеческого общения может закончиться весьма плачевно”, – сказала я сама себе.

"Точно-точно, пьянству бой”, – шепнул мне на ухо мертвый Иван.

"Говорил же тебе, кури траву – обойдешься без ненужных эксцессов”, – шепнул мне на ухо уехавший Нимотси.

– Я сейчас, – выдавала я из себя и бросилась в ванную.

Все остальное я помнила смутно: кажется, Венька поливала меня водой и накачивала марганцовкой, полное отсутствие брезгливости, удивительное для девочки с такими надменными капризными губами.

Венька уложила меня – совсем слабую, но пытавшуюся соображать.

– На видаке последний фильм Антониони, кассета стоит, – выдавилая из себя. – Можешь посмотреть.

– Рискну.

…Когда я пришла в себя, Веньки в комнате не было, а с кухни доносились приглушенные голоса.

Ничего себе.

Проклиная все на свете, я по стенке добралась до кухни.

Их было трое – Венька и два молодых человека.

Один – явно узбек, но узбек породистый. Я знала этих узбекских отпрысков из хороших киношных семей еще по ВГИКу – узкие тела, гордые головы, небольшие руки превосходной лепки, аристократический разрез глаз. Уж эти-то точно никогда не десантировались на хлопок и не махали кетменями на строительстве арыка.

Второй произвел на меня гораздо меньшее впечатление – обыкновенное лицо, никакой экзотики. Только лоб хороший – давно я не видела таких высоких крутых лбов.

– Ну как Антониони? – светски спросила я, сгорая от стыда за марганцовку в ванной.

– Туфта полная, – честно призналась Венька, – меня только на двадцать минут хватило. И почему только творческие работники не выходят на пенсию?.. Знакомьтесь – это Мышь. А это – Фархад и Марк. Фарик и Марик.

На Фарика и Марика я произвела впечатление не большее, чем замызганный окурок, брошенный на асфальт. Они смотрели только на Веньку.

– Мышь сценарии пишет. Никакой реакции.

– Фарик журналист, а у Марка здесь бизнес намечается.

– Радостно за него. – Я вдруг позавидовала Веньке. Мне вполне хватило бы кого-нибудь одного.

– Ты не бойся, мы не останемся. Мы квартиру сняли на Алексеевской, – И когда только успели?

– Лето. Дни длинные, – лениво разлепил губы Марик.

– Мы поедем. А я тебе завтра позвоню. Здорово было, правда. Я рада, что так получилось.

Я поморщилась.

Фарик и Марик поднялись как по команде – оба высокие, хорошо сложенные и еще не заматеревшие.

"Ну и черт с вами”. – Входная дверь хлопнула.

Я опять осталась одна.

Венька действительно позвонила мне на следующий день. Мы встретились на нейтральной территории, на Новом Арбате (я не была там года три, хотя все это время, за исключением месячной эпопеи с продажей бабушкиной квартиры, безвылазно просидела в Москве).

Мы сидели в летнем кафе у кинотеатра “Октябрь” и пили отвратительно теплый сок. После вчерашних возлияний мне все еще было муторно, и трубку взять с собой я не решилась. Зато купила пачку самых дорогих сигарет – вообще-то, мне было всегда все равно, что курить, я так и не научилась получать от этого удовольствие. Но сигареты были моим спасением в общении с другими людьми, они придавали мне иллюзию независимости и незакомплексованности – это был психологический барьер, преодолеть который не представлялось никакой возможности.

Иван, читавший меня даже не как беллетристику средней руки, а как комикс, сказал однажды: “Если у тебя такие проблемы, то чем наживать рак легких, купи себе четки. Займешь руки, а все остальное приложится”.

Я вдруг вспомнила об этом сегодня, в летнем кафе, за соком, сидя напротив девятнадцатилетней соплячки с восхитительно длинными ногтями.

Ее мальчики сидели рядом, за соседним столиком, с видом угрюмых телохранителей. , – Слушай, – непринужденно сказала Венька, – меня тут мысль озарила… Только не подумай, что это наглость с моей стороны… Словом, мы могли бы работать вместе, почему нет? Фарик, между прочим, – криминальный журналист, так что все свеженькое, полный эксклюзив. Сейчас это хавается, почему не попробовать. Могли бы объединить усилия.

"Поздравляю, девочка, у тебя собачий нюх на такую безвольную инфузорию, как я”.

Я выбила сигарету из пачки:

– Шла бы ты лучше в топ-модели. Венька заговорщицки скосила глаза на своих телохранителей и прощебетала:

– Десять сантиметров не хватает до стандарта. Так что это отпадает.

Я вдруг подумала, что спустя семь лет все может повториться снова. И мой позвоночник впервые за долгое время дал слабину и превратился в плющ, готовый обвиться вокруг этой девчонки. Искушение закрыть глаза и положиться на чужую волю было таким сильным, что я даже зажмурилась.

– Серега говорил, что ты просто классно пишешь .

– Да?

– ..так гениально, что просто крышу сносит!

– Ну, не я конкретно, а уже распавшийся коллектив авторов.

– Можно придумать что-нибудь подобное.

– Подобного уже не будет.

– Будет лучше.

– Что, хочешь попасть в обойму? – проницательно спрос ила я.

– Очень! Причем сразу – и в яблочко.