В тихом омуте... - Платова Виктория - Страница 143

Александр Анатольевич хмыкнул.

– А когда ты еще сказала, что сожалеешь о том, что никто и никогда не узнает, что Кудрявцева убила именно ты, мне и пришла в голову мысль о записке. Только этого изящного штриха не хватало, хотя он родился спонтанно… И избавил нас от нескольких проблем. Конечно, мы постарались бы, чтобы ведущие следствие люди обязательно вышли бы на твоего хирурга-пластика и совместили твое новое и старое лицо. И твой почерк, которым написана записка, – обязательно нашлись бы документы, записи, рукописи, которые подтвердили бы – это действительно твой почерк, никаких сомнений. Но это длинный путь, а ты повела нас по короткому… Вот, собственно, и все. Хрупкая девушка-мстительница убивает демона, убившего всех ее друзей и разрушившего ей жизнь. А потом кончает с собой – ведь ничего другого не остается, правда? Слишком велико психологическое напряжение…

– Ничего другого не остается, – как эхо, повторила я. Спасительный выход, Боже мой, спасительный выход. Самый лучший подарок Дана, предавшего меня… Все это время он предавал и предавал меня. Единственный, кого я по-настоящему успела полюбить. Ничего другого не остается, он прав…

– Значит, теперь родился новый каучуковый король… Поздравляю, – медленно сказала я и даже не узнала своего тусклого безжизненного голоса.

– Ну… Это не просто каучук, Ева. Натуральный каучук, конечно, качествен, но не столь функционален при засилье синтетического. Но это – Таиланд, самые дешевые наркотики. Их можно вывозить в каучуке целыми партиями, у нас уже созданы несколько действительно беспроигрышных способов транспортировки, остается только применить их на практике. Ты понимаешь, каким рынком является Россия – это же золотое дно…

– Понимаю, – машинально повторила я: почему так пусто в голове, не голова, а сдувшийся воздушный шар, что он говорит мне? Боже мой, скорей бы все кончилось. А там будут все, кого я любила, они обязательно встретят меня… Что он говорит?

– ..это крупный бизнес, довольно рискованный бизнес, но мне нравится рисковать. Это единственное, что мне нравится, кроме тебя.

– Да, да. – Я смотрела на Дана невидящими глазами.

И все равно увидела, как изменилось его лицо и он на секунду стал тем, прежним, который прижимал меня к себе по ночам, который яростно любил меня, который хотел увезти меня в Испанию, в маленький дом под Аликанте… А теперь в глубине его зрачков стояла такая боль, что мне захотелось прижать к себе его бедную вероломкую голову. Но это была лишь минутная слабость – и моя, и его…

– Выйди, – попросил Дан Шинкарева, и тот беспрекословно ему подчинился, ушел в комнату с мертвыми собаками и плотно закрыл за собой дверь.

– Мне очень жаль, Ева. – Дан поднял голову и посмотрел на меня. – Ты даже представить себе не можешь, как мне жаль. Если бы мы могли встретиться по-другому, не так, как встретились… Боже мой, я бы все за это отдал. Я не врал. Я бы не задумываясь женился на тебе, потому что ты – самое лучшее, что у меня было. Я знаю, я был бы счастлив. Я и был счастлив с тобой.

…Я не знала, были ли это его слезы – или только отражение моих: мелькнувшее и сразу же исчезнувшее отражение.

– Никто не виноват, что наши пути пересеклись задолго до того, как мы с тобой познакомились. Даже если бы сейчас я решил все переиграть – а эта мысль, эта безумная надежда убивает меня, вытягивает жизнь по капле, – даже если бы все случилось именно так – ты все равно никогда не простила бы мне. Ты не прощала бы снова и снова. И я понимаю тебя. Но уже ничего не могу сделать. Слишком далеко все зашло. Слишком высоки ставки. Это очень крупная игра, и я не могу в ней проиграть.

Дан вынул холостую обойму из “браунинга” и вставил новую – я знала какую. И я сочувственно наблюдала за ним, ощущая чувство облегчения. После того, что я пережила за последний час, это казалось мне единственным утешительным событием. Теперь мне мешал только Дан, он должен уйти, обязательно должен уйти, и тогда я возьму этот маленький пистолетик, эту ласковую карманную собачку, и навсегда избавлюсь от боли.

– Уходи, – сказала я Дану.

– Да. Я понимаю. Прощай. – Он положил пистолет на стол и подтолкнул его в мою сторону.

Сгорбившись, он пересек комнату и исчез на крыльце, в темноте ночи, которой я никогда больше не увижу… Дверь за ним закрылась. Вот и все.

Теперь я буду наконец свободна. Даже любовь Дана не могла дать мне большее счастье, чем свобода. Теперь я поняла это. Бесплодная жизнь заканчивается, и в ней ты безнадежно, безнадежно проиграла. Этот последний выстрел будет самым правильным, самым честным, и это станет единственным, в чем я не промахнусь.

Я взяла “браунинг” – так, как учил меня Дан…

Женщины не кончают с собой, пустив пулю в висок, засунув дуло в рот, – это не их стиль. Но у тебя никогда не было стиля, и Бог простит тебя. И все те, кто скоро будет рядом с тобой…

Я взяла “браунинг” – так, как учил меня Дан. И поднесла к голове. И закрыла глаза.

И тотчас же легкая, как крыло птицы, рука перехватила мою руку, моментально осиротевшую без оружия.

– Успеешь еще глупостей наделать. – Этот голос, искаженный свистящим шепотом, я слышала когда-то, но успела забыть.

Чуть приоткрыв веки, я увидела Олега Васильевича. Он держал в руках мой “браунинг”, он стоял рядом, лицом к двери, широко расставив ноги, – я видела только его профиль, сосредоточенный и гневный. Через секунду, показавшуюся мне вечностью, он выстрелил. Выстрелил в никуда, в сжавшееся пространство дома, в белый свет, как в копеечку. Выстрелил и остался стоять, спокойный, как в милицейском тире, с пистолетом в вытянутой руке.

Почти сразу же распахнулась дверь, за которой исчез Дан. Теперь он появился снова – черный, обугленный, в проеме ночи.

…Он ничего не понял, перед тем как упасть. Перед тем, как Олег хладнокровно выстрелил в него; Дан уже давно был мертв, а Олег все продолжал и продолжал стрелять.

И остановился только тогда, когда я сказала ему:

– Хватит! Он мертв, он мертв, он мертв…

Опустив руку, Олег повернулся ко мне и встряхнул за плечи.

– Ну?! Ты как? Все кончено, слышишь, все кончено!