В тихом омуте... - Платова Виктория - Страница 127

– Хорошо, – неожиданно легко согласился Дан. – Мне просто хотелось побольше узнать о вас…

…Мы приземлились на маленьком аэродроме, еще пахнущем умершим летом – разительный контраст с Москвой. Сквозь треснувшие бетонные плиты рулежки пробивались стрелы пожухлой травы. Здание аэропорта было тускло освещено – почти нет рейсов, объяснил мне Дан. Возле него нас уже ждала машина – старенькие “Жигули” со вставленными ключами зажигания. Дан бросил спортивную сумку на заднее сиденье и деловито устроился за рулем.

– Не очень-то похоже на то, что вы не были здесь пятнадцать лет, – сказала я. – И не очень-то это похоже на спонтанную одноразовую акцию.

– Я действительно не был здесь пятнадцать лет. Но в остальном вы правы – мероприятие подобного рода требует некоторой предварительной подготовки. У меня ушло на это три дня и несколько телефонных звонков.

– Вы были уверены, что я полечу с вами?

– Нет, я не был в этом уверен. Но я очень этого хотел. Думаю, Сергей очень хороший художник.

– Почему?

– Лицо, которое на портрете… Это лицо женщины, уставшей обороняться.

– Должно быть, вы всегда видите то, что хотите видеть. Я вовсе не такая.

– Я знаю. Вы уверены в себе и чертовски красивы. У вас самое удивительное лицо, которое я только видел в жизни.

Мне сразу стало грустно. Бедный Дан, если бы ты только знал, что как раз лицо, взятое напрокат у вечности, обманывает тебя. И если бы я была прежней, ты даже не посмотрел бы в мою сторону. Я даже зажмурилась – как было бы ужасно, если бы ты не посмотрел в мою сторону. И первая, острая боль от встречи с тобой прошла, и я бы вспоминала твой затылок лишь иногда, в час предутренней бессонницы.

– О чем вы думаете?

– О своем лице. На вашем месте я не стала бы ему доверять.

– Хорошо, что вы не на моем месте…

– Судя по всему, вы привыкли, что женщины вам никогда не отказывают.

– Я не задумывался над этим.

Мы промчались по маленькому сонному городку, в котором родился Дан: одноэтажные домики в глубине дворов, широкие щербатые тротуары. Фонарей почти не было, машин тоже; все, что удалось выхватить светом фар, – известняковая кладка заборов. На окраине города – я сказала:

– Мне казалось, что мы остановимся в городе вашего детства. В вашем доме.

– Мне тоже так казалось. Но здесь уже никто не живет. Родители уехали к старшей сестре в Калининград, а дед с бабкой умерли… Дед очень долго болел и больше всего не хотел, чтобы она видела его немощным и потерявшим силы. Он накричал на нее в последний день жизни, когда она хотела подойти к его кровати. Она тогда ушла в другую комнату – к себе наверх. И больше не выходила. Она умерла в один час с дедом и даже в одну минуту. Мне всегда хотелось думать, что они умерли 6 одну минуту…

Дан остановил машину возле небольшого, ничем не примечательного дома в глубине виноградников. Он вышел из машины и долго смотрел на него.

– Это дом, где вы родились? – догадалась я. – Это ваш дом?

В окнах горел теплый свет, должно быть, была включена лишь маленькая настольная лампа. На втором этаже кто-то смотрел телевизор: синие блики лежали на сморщившихся листьях.

– Пора закапывать виноград, – сказал Дан.

– Вы ждете, что сейчас откроется дверь и выйдет маленький Дан? – спросила я.

– Нет. Дан боялся темноты. Он не вышел бы, точно. А в этой пристройке была кухня. По воскресеньям дед делал гуляш. Он говорил, что гуляш должен быть ярко-красным, обжигающим, как пламя, тогда и сам черт даст от него тягу… Едемте, Ева.

Остаток дороги к морю мы молчали.

…Домик оказался маленьким, сложенным из неотесанных камней – он был почти не виден с дороги. Совсем рядом было море, но о его присутствии в кромешной темноте можно было догадаться лишь по тяжелому дыханию волн – дыханию усталого любовника, который вот-вот сорвет признание из уст своей подруги.

– Осторожно, Ева, здесь нет света, – предупредил меня Дан и, нагнувшись над каменным крыльцом, вытащил ключ. Через минуту он был уже в доме.

– Стойте здесь, – сказал Дан. – Сейчас я все устрою.

Он вытащил из сумки фонарик и прошел вперед. Через несколько минут крикнул:

– Заходите.

Я толкнула дверь и вошла.

В комнате действительно не было света, но вся она была ярко освещена свечами. Стены из плохо отесанного камня, все в бликах от свечей, темная пасть камина с аккуратно уложенной поленницей дров; приземистый стол, сервированный на двоих, поздние нежные хризантемы – Дана здесь ждали. В глубине, покрытая тяжелым войлочным покрывалом, чернела кровать.

Дан по-прежнему был в своем элегантном костюме – и босиком.

– Снимайте обувь, Ева, – сказал он мне. – Здесь удивительно теплый пол. А я пока разожгу камин.

Я подчинилась. Пол действительно оказался теплым; янтарные, светящиеся изнутри доски ласково обхватили мои ступни. Это было такое простое и такое невыразимо прекрасное ощущение, что я даже рассмеялась.

У камина стояли два кресла. Но мне не хотелось садиться – хотелось ходить и ходить по дереву, ощущая его вечное тепло. Через несколько минут в камине ровно загудел огонь.

– Хотите есть? – спросил Дан.

– Нет, спасибо, я не голодна. – Я действительно была не голодна.

– Тогда, может быть, выпить?

– Попозже. – Я решила сохранить ясную голову. Стоит мне чуть-чуть выпить, и мне захочется поцеловать его в милые сросшиеся брови и, может быть… Даже соблазнять меня не придется, а он наверняка привез меня сюда с ясной целью – соблазнить…

– Не волнуйтесь, я не собираюсь вас соблазнять, – вдруг сказал Дан, и сердце мое упало – не хватало, чтобы он оказался к тому же еще и телепатом. И тут же оно упало еще ниже – как жаль, что не собираешься меня соблазнять… – У меня есть два существенных недостатка, – улыбнулся Дан. – Во-первых, я на четверть венгр, а венгры совершенно по-особому относятся к женщинам, которых собираются завоевать.

– А во-вторых?

– А во-вторых, я на две трети очень старомодный человек. По мне этого не скажешь, но это действительно правда.

– Я верю. Увезти понравившуюся девушку к осеннему морю вместо того, чтобы сразу уложить в постель на глазах у всей Москвы, – это действительно старомодно.