В тихом омуте... - Платова Виктория - Страница 12

Впрочем, я никогда не была буддисткой, я не верила в переселение душ.

И никогда не была у Веньки на Алексеевской.

Чаще всего именно она паслась у меня в Бибиреве. В ванной появилась ее дорогая косметика, в комнатах были небрежно разбросаны се дорогие вещи, которые я педантично складывала на уже отведенную ей полку в шкафу.

Шкаф был куплен на деньги, полученные за рекламу мыла, – это мыло я ненавидела.

Веньке же было плевать на эту рекламу, мыло, отведенную полку – и со временем получилось так, что все мои аскетичные свитера и рубахи пропитались ее дорогушей туалетной водой – эту туалетную воду я тоже ненавидела.

Устав сражаться с ее безалаберностью и смирившись с тем, что она оккупировала – совершенно незаметно для меня – мой дом, я заказала ей дубликат ключей и предоставила право делать в нем что угодно…

И для начала она изменила цвет глаз.

Я заметила это сразу, но решилась спросить только тогда, когда были выслушаны все ее потрясающие истории о новом малобюджетном проекте кинопроизводства на студии Горького.

– Ты изменилась, – осторожно сказала я.

– А-а… Ничего особенного. Контактные линзы вставила.

– Не знала, что у тебя проблемы со зрением.

– Никаких. Это у тебя проблемы со зрением, – рассмеялась она, схватила меня в охапку и потянула в коридор, к большому зеркалу.

– Ну?! Ты ничего не замечаешь?

– Цвет глаз другой. Даже не могу понять, идет ли это тебе…

– А по-моему, здорово! У нас теперь одинаковые глаза. Зеленые. Всегда мечтала иметь зеленые глаза.

– Зачем?

– Просто подпирает иногда, так хочется быть на кого-то похожей…

– На кого-то?

– На тебя… Ничего не говори, пусть так и останется, хорошо?

…Спустя две недели, когда этот разговор благополучно забылся, она вдруг вытащила меня в парикмахерскую. Я отроду не стриглась во всяких там салонах, это казалось мне мещанством; волосы же мне ровняли в разные периоды жизни мать, Иван и Нимотси.

Теперь пришла Венькина очередь, но она только хмыкнула и отправилась со мной к своей парикмахерше. Парикмахерша оказалась халдистой бабой, но дело свое знала хорошо: вместо очень длинных неухоженных волос, от безысходности всегда собиравшихся в хвост, я получила умеренно длинные с намеком на стильную прическу.

Потом пришла очередь цвета. Родной цвет активно не нравится Веньке, она находила его слишком унылым – и поэтому я была срочно перекрашена в глубокий темно-рыжий с томно-вспыхивающим медным отливом.

"Ну вот, просто отлично, глаза заиграли, теперь можно выводить тебя в свет и на случку”, – констатировала Венька, жизнь всегда представлялась ей неким азартным биологическим циклом.

…А потом и сама Венька перекрасилась в темно-рыжий.

Но я бы даже не заметила этого, если бы не Фарик. Фарик, с которым она приехала в ту февральскую ночь, когда мы решили написать забойную криминульку и продать се по сходной цене. Фарик довольно часто приезжал в Бибирево, в отличие от Марика, почти исчезнувшего с моего горизонта после неудачной сцены соблазнения.

– Ты видишь, что с собой эта дрянь уделала? Покрасилась! – с порога заявил мне Фарик и на секунду застыл, рассматривая мой собственный, так похожий на Венькин, цвет волос. – По-моему, это сговор! У вас появилась униформа, а, девчонки?

– Конечно, мы же играем в одной команде! Только это не униформа, а унисекс. Сейчас модно в Европе. Слушай, Мышь, мне сейчас этот узбек, – Венька ткнула Фарика в бок, – потрясающую историю рассказал!..

Я не удивилась – все, через одну, истории Фарика были потрясающими – от банальной бытовой поножовщины до рафинированного заказного убийства. Фарик рассказывал леденящие душу подробности с веселым цинизмом, что придавало любой смерти почти балаганный характер. Смерть в изложении Фарика затягивала и была нестрашной. Смерть в изложении Фарика казалась бездарной статистикой, сующей свои коротенькие банальные реплики невпопад.

И когда Фарик после двухчасового сидения на кухне тактично отправился в туалет – отлить безмерное количество баночного пива, которое мы пили в ту ночь, – Веньке пришла в голову счастливая мысль: записать только что рассказанную кровавую страшилку именно в ключе Фарика – разухабистом, циничном и безумно смешном.

Для подобного стиля я была тяжеловата, мне хватало иронического взгляда на мир, и я решила просто слепо скопировать Фарика. Мне всегда удавалось копировать кого бы то ни было.

Удалось и сейчас.

Через месяц был готов сценарий, сдобренный юмором Фарика, Венькиной страстью и прошитым автоматными очередями телом и вполне профессионально записанный мной.

Венька назвала его по-идиотски: “К, истории двойного убийства на Плющихе”. Но тем не менее сценарий был со свистом принят каким-то полубезумным продюсером-азербайджанцем и сразу же запущен в производство.

Мы с Венькой подписали отдающий липой договор, получили наличные и отправились на Алексеевскую.

…Там нас уже ждали водка, икра, плов и Фарик с Мариком.

– Сюрприз! – крикнула с порога Венька. – Знакомьтесь, это Мышь, она классные сценарии пишет, просто гениальные.

Фарик и Марик явно не ожидали моего появления и сразу помрачнели. Их неудовольствие было столь очевидным, что мне сразу же захотелось напиться.

Я так и сделала – надралась вусмерть и отключилась. Я даже толком не рассмотрела их огромную, похожую на футбольное поле комнату, заставленную диким количеством оплывших свечей; ни кровати, ни дивана не было вообще – только мягкие маты, усыпанные лепестками. Цветов было море – розы и хризантемы.

Только розы и хризантемы.

И больше ничего.

…Я проснулась среди ночи – голова раскалывалась, шея затекла – меня, как тряпичную куклу, сунули в огромное кресло. Я проснулась от голосов – яростно-тихих, осуждающих, требующих, молящих.

Скрытая в них страсть так испугала меня, что я даже не решилась открыть глаза, лишь слегка разлепила их; я подсматривала в щелки век, как в замочную скважину.

Они – все трое – были в противоположной стороне комнаты у окна. Венька сидела на матах, совершенно недосягаемая в свете уличного фонаря. Недосягаемая для меня и несчастных мальчиков, обложивших ее, как волчицу.