В тихом омуте... - Платова Виктория - Страница 114

Но я тут же вспомнила вчерашний день, когда переписывала финал съемки: ты не имеешь права, Юленька с перерезанным горлом уже не сможет за себя отомстить – значит, это должен сделать кто-то другой. А кто-то другой – это я.

…Я выбросила в мусорный бак возле своего дома дубликаты ключей, а вечером уже была в клубе. Туманов еще не приезжал, хотя до встречи с модным телевизионным тусовщиком оставалось всего полчаса. Я напропалую кокетничала с моим любимым официантом-тореро, позвали Ролик; клевала “бандерильяс”, к которым пристрастилась, и ждала Володьку.

Наконец он появился – по его жизнерадостно запыхавшейся туше я поняла, что дома он еще не был. Что ж, тем лучше: эта ночь была нашей, и я вполне смогу увидеть его непосредственную реакцию.

Володька облобызал меня, отпустил пару стандартных шуток по поводу девочек в подмосковных городках и отправился в туалет – “подмыть вспотевшую харю и лесистые подмышки”. Я знала, что у него в кабинетике висит целый ворох рубашек и пара костюмов, – сейчас он переоденется, встретится с нужным человечком с ТВ, пропустит с ним кувшинчик вина, коснется мягкой ладонью моих сосков, как раз перед тем как швейцар распахнет дверь в стылую ночь, мы сядем в машину и…

Произошло именно так. Или почти так.

В три часа мы уже подъезжали к Володькиному дому. Он был оживлен, как никогда, и шутил так удачно, что я смеялась всю дорогу, отбросив всякую снисходительность. Телевизионщик предложил Володьке делать программу на одном из каналов. Программа должна была быть авторской, руководство компании готово было инвестировать в нее немалые суммы и предоставить Туманову полную свободу.

– Карт-бланш, любовь моя, – веселился Володька в тесном салоне машины, – они дают мне карт-бланш! Ты и я – вместе сможем сделать из этой приторной затеи нечто совершенно фантастическое. Мода, кино, красивые шейки, красивые щиколотки.

– Я-то здесь при чем?

– При мне, крошка, при мне! Разве я не говорил тебе, что стал тосковать в твое отсутствие? Придется выдать тебе запасные ключи от квартиры.

Поздно. Мне уже не нужны запасные ключи от твоей квартиры.

Мы завалились в квартиру, и, едва скинув сапоги, я сразу же отправилась в душ – продекларированный жест, к которому Володька уже привык.

Струи отчаянно хлещущей воды заглушали все звуки в квартире, я подставляла воде лицо и напряженно ждала. Но все равно – появление Володьки оказалось неожиданным.

Напрягшейся спиной я почувствовала, что он открыл дверь в ванную и остановился на пороге.

– Что случилось, милый? – проворковала я, не поворачивая головы, хотя больше всего мне хотелось сейчас посмотреть на него. Прошло достаточно времени – ровно столько, чтобы потянуться за пивом в холодильник, обнаружить письмо, прочитать его и просмотреть кассету: я всегда мылась достаточно долго.

Ответа не последовало.

– Решил изменить правила и нюансы совокупления? – Вопрос был вполне естественным, до сих пор Володька ни разу не входил в ванную, когда я находилась там, – очевидно, считал, что каждый человек имеет право в частном порядке подбрить подмышки и волоски на ногах…

И снова молчание.

– Раздевайся, посмотрю на твою тушку при свете, – не унималась я, стараясь, чтобы вытянувшаяся хлыстом напряженная спина не выдала меня. И это тоже было вполне естественно: я никогда не видела Туманова голым при свете, он называл это стыдливым кодексом японских гейш.

Никакой реакции – хотя я чувствовала, что он никуда не ушел, его тяжелое дыхание заполнило маленькое пространство ванной и отразилось в бледных кафельных плитках.

Теперь пора.

Я медленно завернула краны и сказала, не поворачиваясь:

– Подай мне халат.

Но и этого он не сделал.

Тогда я наконец повернулась и увидела его смазанное страшное лицо: такое выражение бывает у одинокой беспомощной женщины, оставшейся один на один с насильником – нож уже занесен, и помощи ждать неоткуда. Володькина борода, спутавшись, сбилась набок – всегда холеная жесткая борода; глаза запали. Но даже не мог поразило меня – запах.

Одуряющий запах пота.

Пот тек по его широкому лицу – град пота, струи пота, поток пота, я видела, как стекают эти стремительные бессмысленные потоки. На светлой рубахе выступили темные пятна – подмышки, подбрюшье, выпуклая свисающая грудь. Он, не отрываясь, смотрел на меня, цепляясь глазами за мой всегдашний спокойный силуэт, как за край пропасти.

– Что-то случилось? – спросила я. – Кто-то умер?

Что произошло? Ты меня пугаешь.

Он судорожно сглотнул. Я чувствовала, что больше всего ему хочется закричать. Но он не закричал – слова застряли у него в горле вздувшимся тромбом.

Я вылезла из ванны, молча надела халат. И только потом тряхнула окаменевшую груду мяса:

– Да что с тобой?!

И чуть не потеряла сознание от запаха. Это был совсем не тот пот, который я успела узнать в Володьке. Он мог быть разным – торжествующим и тонким, когда он доводил женщину до вершины: так пахнут хорошие любовники. Он мог быть тяжеловатым, как после переноски тяжестей или корчевки бревен, – так пахнут мужики, удачно делающие свое дело. Он был хорошим любовником, он отлично делал свое праздное, немного скользкое дело.

Но сейчас – сейчас было совсем другое. Этот страх. Животный страх, такая же естественная реакция, как пометить свою территорию. Он ее и пометил – жалкий, вонючий, бьющий в нос запашок.

– Тебе плохо? Ты весь вымок.

Наконец Володька приоткрыл губы, выпустил воздух и просипел:

– Все в порядке. Но сейчас ты должна уйти. Одевайся.

– Не очень-то вежливо с твоей стороны. Куда может пойти одинокая женщина в три часа ночи?

– Возьми машину. Я дам денег. Но сейчас ты должна уйти.

– Я не уйду, пока ты не объяснишь мне, в чем дело.

– Я прошу тебя. – Его лицо жалко сморщилось. – Завтра… Завтра я все тебе объясню…

– До ревности я не опущусь, не надейся. Но с простым любопытством мне не справиться. Что-то произошло? Что-то серьезное?

Лицо Володьки исказила мука. Только мое присутствие сдерживало его от того, чтобы не упасть на пол и глухо не замычать.

– Уходи, я прошу тебя…