Смерть в осколках вазы мэбен - Платова Виктория - Страница 36

— Но кто-то меня быстро поставил на место, — напомнил Герт, — так что давай подумай немного, а потом все же решай, а то мы так с тобой до шестидесяти лет не поженимся. А в шестьдесят кому мы такие старые развалины будем нужны?

Вот и поговори серьезно с этим шутом гороховым. Я замолчала и попыталась продвинуться еще немного вперед. Герт, видимо, тоже вспомнил, зачем мы сюда забрались, решительно отшвырнул коробку из-под «Унитрона», сдвинул в сторону какую-то подставку, собрал в узел тряпье, видимо, вышедший из употребления сценический прикид, и добрался наконец-то до стены.

Картина. В столь плачевном состоянии мне картины видеть еще не приходилось. Слой пыли на полотне смело мог соперничать по толщине с гамбургером, продаваемым в «Макдоналдсе». Герта такое явное пренебрежение к произведению искусства, видимо, тоже смутило, потому что, бросив мне: «Подожди», он вернулся к куче тряпья и ожесточенно принялся там рыться. Вернулся он через пару минут с какой-то длинной тряпкой, судя по всему, когда-то ярко-оранжевой, но теперь весьма блеклой и невзрачной.

— Сейчас, сейчас, — бормотал мой дружок, пытаясь освободить картину от пыльного гнета, — сейчас мы все приведем в божеский вид.

Прессованные пласты пыли отваливались и шлепались вниз, и на восстановительные работы ему потребовалось не меньше десяти минут, пока стал проглядывать какой-никакой рисунок. А Герт уже вошел в раж и оттирал картину с остервенением.

— Готово. — Он отошел в сторонку, любуясь делом рук своих. — Что скажешь?

Я молчала. Под невысоким деревянным шатром стояла высокая белая ваза. Она словно была пронизана лучами солнца, такими тонкими и хрупкими казались ее стенки. Ни один посторонний цвет не посягнул на эту безупречную белизну, и все вокруг будто озарялось ею. Две тонкие, чуть изогнутые ветви бамбука слегка шевелил ветер и мягким золотисто-коричневым отблеском наполнялся деревянный шатер. Одна веточка немного выше другой, ее листья длинные и узкие. Но у той, что поменьше, пара светло-зеленых побегов.

Как просто, но вместе с тем как изящно и тонко. Каждая линия на своем месте, ничего лишнего, ничего, что нарушало бы гармонию.

— Ну как? — Герт посмотрел на меня. — Смог я тебя удивить?

— Еще бы! — Я наконец-то оторвалась от картины. — Откуда у тебя такое чудо?

— Почти стихами заговорила. — Герт усмехнулся. — Подарили. Причем тот же самый человек, что и тебе недавно сделал подарок.

— Карчинский? Так это он написал эту картину?

— Конечно, — Герт беспечно махнул рукой. — Называется «Ветви бамбука в нефритовой вазе». Когда-то такую же написал Аю Гун, а он только сделал с нее копию. Кстати, у меня и еще кое-что есть.

С трудом продравшись сквозь завалы, он принялся освобождать от пыли и другие полотна. Я увидела «Восход солнца над старой пагодой», «Отдых на цветущем лугу во время путешествия», «Беседку лунного старца возле озера, заросшего лотосами». Да, если Герт захотел меня поразить, то ему это вполне удалось.

— Как они оказались у тебя? — Я все еще не могла успокоиться.

— Да очень просто. — Герт после проведенных работ стал похож на пыльную ветошь. — Я же говорил, что знаю Карчинского очень давно. А он часто дарит свои работы друзьям и знакомым. Не всем, конечно, — добавил он, — но, знаешь, он не слишком жалеет, когда отдает кому-то картину. У него есть убеждение, что никогда не нужно жалеть о сделанном подарке, поэтому и дарит картины без сожаления.

— Даже если они стоят немыслимых денег? — не удержалась я.

— Это теперь они стоят немыслимых денег. Раньше, разумеется, столько бы за них не дали. Но он ведь и продает картины. Так что на жизнь ему всегда хватит.

Я вспомнила брошюрку и кивнула. Что-то дарит, что-то продает. Возможно, что он действительно придерживается такого убеждения. Художники вообще суеверны. И чтобы не потерять свой талант, Карчинский дарит картины разным людям. Но и продает… Эта мысль не давала мне покоя. А вот вазу отказался продать, и никакие убеждения тут не помогли.

— Подожди, — дернулся Герт, — я тебе сейчас еще кое-что покажу.

Он ломанулся сквозь завал, пытаясь пробиться к стене, и по дороге чуть не снес плечом полочку. Полочка сотряслась, что-то на ней дернулось, что-то скрипнуло, что-то посыпалось. Тряпка, на которой тоже был неслабый слой пыли, рухнула вниз, и я чуть не села на пол прямо на груду инструментального хлама.

Ваза мэбен предстала передо мной во всей своей красе. То же массивное тулово, те же изящные линии узкого горлышка.

Только немного другая расцветка, но она безоглядно манила к себе, так и хотелось потрогать все эти трещинки, провести пальцем по острым зазубринкам.

— Герт, — позвала я полузадушенным голосом. — Герт, смотри.

— Что смотреть? — Он с досадой потирал ушибленное плечо. — Давно собирался это снять, но руки все не доходили. И куда же я это дел? — Он растерянно оглянулся.

— Герт, — голос возвращался ко мне, — посмотри! Это же ваза мэбен.

— Ага, — Герт кивнул, едва взглянув на полку. — Да, кажется, она именно так называется.

— Герт! — Я не могла успокоиться. — Эту вазу тебе тоже подарил Карчинский?

— Конечно, — он отмахнулся от меня как от досадливой мухи. — А кто еще у нас в городе лепит такие безделушки?

— Тебе, значит, подарил…

— Перестань, Леда! — рявкнул Герт. — Не заводись по новой! Я же тебе уже объяснил, что у художников свои причуды. Захотел — подарил, захотел — послал. И давай больше не будем говорить об этом. А то все эти разговоры меня уже до печенок достали!

Я замолчала, обиженная этой внезапной вспышкой гнева. Герт, видимо, тоже понял, что перегнул палку. Он пробрался ко мне, обнял и потерся носом о щеку,

— Прости меня, дурака, малышка. Понимаешь, сорвался. Но ты же не станешь на меня дуться? Нет, скажи. Все, давай с тобой договоримся не вспоминать больше ни о Карчинском, ни о его дурацких вазах. Договорились? А если такая блажь придет тебе в голову, то позвони ему и сама спроси. Хорошо?

— Хорошо, — я кивнула.

Герт воспользовался этим и потащил меня из комнаты, пока я не передумала.

Ужин прошел очень мило. Герт зажег свечи, разлил белое вино и принес гитару. Старые знакомые баллады как нельзя лучше соответствовали моему настроению.

А ночью, прислушиваясь к его похрапыванию, я никак не могла уснуть и все раздумывала над происшедшим. Может, он и прав, но, может быть, все не так просто. Разговор с Карчинским мне необходим. И завтра, отложив все дела, я навещу его.

Утвердившись в этой мысли, а также поняв, что все равно уснуть не удастся, я тихонько встала и на цыпочках пошла к двери., Посижу на кухне, покурю немножко. Сигареты куда-то завалились, и мне пришлось вытряхнуть из сумочки чуть ли не все содержимое. Больше всего меня раздражал разный бумажный хлам, который для меня насобирали коллеги. Так. А я ведь хотела просмотреть несколько статеек. Что-то там интересное было про Диану.

Сигареты мне найти все же удалось. Закурив, я разложила перед собой четыре мятых листочка.

Первая заметка называлась «Порнодива выходит на тропу войны»:

«Известная калининградская стриптизерша Дина позавчера вечером не поделила что-то со своим менеджером и нанесла ему удар бутылкой по голове. В результате он попал в больницу, а распоясавшуюся стриптизершу успокоили сотрудники правоохранительных органов. Но менеджер приложил все усилия, чтобы замять скандал, и Дину освободили. Всем любителям подобных развлечений следует остерегаться, чтобы не получить травму от не в меру горячей стриптизерши».

Вот оно что. Диана была когда-то Диной (впрочем, об этом она и сама мне говорила) и работала в Калининграде в каком-то стриптиз-клубе. Затем, видимо, решила поменять профиль и перейти в модельный бизнес. Ну, ничего особенного в этом нет. Нередко стриптизерши бросают свое занятие и выходят на подиум. Тут как раз удивляться не приходится.

Вторая имела название «Опасные гастроли». Здесь уже фигурировала Диана.

«Наш город, — рапортовал репортер желтой газетенки, — посетил известный германский промышленник Клаус фон Глошенберг, который обсуждал возможные проекты с мэром города. Культурная программа немца не очень впечатлила, и он познакомился в ресторане с известной моделью Дианой. Знакомство они продолжили в номере Глошенберга, а наутро он заявил, что модель украла у него несколько дорогих вещиц. Вызванные охранники гостиницы провели обыск в номере, а также обыскали модель. Пропавшие вещи не обнаружены. По словам немца, из номера ночью никто не выходил. Сотрудники гостиницы посоветовали Клаусу фон Глошенбергу поаккуратнее обходиться со своими вещами, а также воздерживаться от сомнительных знакомств. Модель комментировать происшедшее отказалась».