Смерть на кончике хвоста - Платова Виктория - Страница 56

— Ну, эти постоянные романы….

— Она что, была… — Леля задумался, а потом произнес вслух слово, которое недавно услышал от племянницы Симочки:

— …Нимфоманкой?

Регина засмеялась.

— Ну, я бы не стала наклеивать ярлыки. Каждый живет так, как считает нужным. Я не думаю, что она так уж сильно зависела от… пардон, мужских гениталий. Но она обожала новые знакомства. Это как вид спорта, понимаете? А для Дарьи это был спорт. Большой спорт. Она всегда знала, что сможет прожить и без работы. И что всегда найдется человек, способный взять ее на довольствие. У нее была… как бы это помягче выразиться? — Бадер изящно щелкнула пальцами. — У нее была психология содержанки. Вы понимаете меня?

— Думаю, что да. Самая обыкновенная женская психология. — Леля заметил, как потемнело лицо девушки, и сразу же осекся. — Я хотел сказать, что это довольно распространенный человеческий тип.

— Возможно. Но мне это непонятно. Господи, до чего же ты хороша!..

Леля сидел против манекенщицы, оглушенный и очарованный. Одна-единственная цель казалась теперь достойной его самого: служить этой женщине.

— Вы не слушаете меня, — вывела его из состояния восторженной задумчивости манекенщица.

— Почему же. Вы так популярно объяснили. Теперь все стало на свои места.

— Что именно?

Неужели ты не понимаешь, девочка? Я встретил тебя, и все стало на свои места.

— Закажу-ка я себе еще коньяка.

— Пейте мой, — великодушно разрешила Регина. Леля под снисходительным взглядом девушки приложился к коньяку и аккуратно отпил из рюмки.

— Знаете что, Леонид… Мне бы не хотелось, чтобы у вас сложилось о Дарье превратное впечатление… Она вовсе не была циничной охотницей за мужскими головами.

— Разве?

— Во всяком случае, это касается той Дарьи, которую я помню и с которой какое-то время дружила… Она никогда не симулировала влюбленность. Она влюблялась по-настоящему. Она заставляла себя влюбляться.

Если перевести на жаргон, неожиданно трезво подумал Леля, это означает только одно: Литвинова была не проституткой, а шлюхой. Шлюхи никогда не берут денег за свои услуги, они работают из любви к чистому искусству.

— Самое удивительное, — продолжила Регина нежным голоском, — что это было правдой. Она растворялась в объекте желания. Помните, я говорила вам о Всеволоде?

— Рухнувший банк?

— Да. Знаете, пока она была с ним, она начала неплохо разбираться в банковских операциях и финансовых потоках. Мы с Ксюшей попадали, когда она прочла нам что-то вроде лекции о биржевых торгах.

— А когда она встретила полунищего музыканта, то тотчас научилась играть на цимбалах и английском рожке?

Регина рассмеялась.

— Я не исключаю этого. Совсем не исключаю. Вы милый, — неожиданно добавила она. У Лели оборвалось сердце.

— Вы находите?

— Нахожу.

Никакого жеманства, никакого самолюбования, при фантастической внешности — поразительная скромность, почти целомудрие. Регина права: красота, данная природой, всегда надменна. Совсем другое дело, если ты пришел к красоте через страдания. Бедная девочка…

Леля вдруг живо представил себе, каким адом было ее детство и особенно — юность. Шрам на щеке все решал за нее, он жил самостоятельной жизнью. Ему плевать было на смешки сверстников Регины, на их молчаливое и унизительное сочувствие. Став старше, Регина Бадер поступила бы на библиотечный факультет и всю жизнь скрывалась бы от посторонних глаз за стеллажами и книжными страницами. И с каждой страницы ей приветливо помахивали бы ресницами красотки-героини. Она устроилась бы архивариусом, котельщицей на ТЭЦ, ночной уборщицей в метро. Она вела бы странную сумеречную жизнь — только бы не видеть жалость в чужих глазах. Но она встретила Гатти, и все перевернулось с ног на голову. Гатти, этот умудренный жизнью и собственной некрасивостью кусок пемзы, должно быть, сказала ей: ты прекрасна, девочка, ты прекрасна! И она научилась быть прекрасной — вопреки всему.

У Лели на глаза навернулись слезы, так живо он представил себе тернии и звезды Регины Бадер.

— Что-нибудь случилось? — спросила она.

— Нет, ничего.

— Вы ведь думали обо мне?

Удивительная прозорливость для манекенщицы.

— Да. Я думал о вас. Но не в том контексте…

— Не сомневаюсь, что не в том. Спасибо за кофе, Леонид…

Вот и все. Сейчас она поднимется и уйдет. Он проводит ее до машины, и она, возможно, подкинет его до ближайшего метро. Мигнет фарами на прощание и уедет в свою европейскую жизнь.

— Сколько еще вы пробудете в Питере? — неожиданно сказал Леля.

— А что?

— Может быть, ваша помощь еще понадобится следствию.

— Следствию или следователю? — Она видела его насквозь.

— Следствию. И следователю. В данном конкретном случае — это одно и то же.

— Неделю точно. Я улетаю в следующий четверг.

— Куда?

— Во Францию. У меня полтора дня съемок в Безансоне.

Париж, Безансон, Гамбург — голова идет кругом от этих девиц. Они поднимают «Веселый Роджер» и отправляются в плавание. А Леонид Петрович Леля остается на берегу, у разбитого однокомнатного корыта на проспекте Ветеранов. Порт приписки — Санкт-Петербург.

— Красивый, должно быть, город Безансон? — спросил Леля, впервые услышавший это название секунду назад.

— Прелестный городишко… Готические храмы, река… Я всерьез подумываю об этом месте. Там можно остаться навсегда.

В тебе… В тебе — вот в ком можно остаться навсегда.

Девушка поднялась, и весь «Доктор Ватсон» замер снова. Леля положил на скатерть сотенную и двинулся следом за манекенщицей.

На улице шел снег. Снег уже успел засыпать мостовую перед кафе и крошку-"Фольксваген". Мягкий и нежный, он сразу же облепил непокрытую голову Регины и ее хрупкие плечи. И она показалась Леле такой трогательной и беззащитной, что следователь с трудом подавил в себе желание обнять ее. И защитить. И от снега, и от всего остального.

Но он не сделал этого. Остановившись перед машиной и переминаясь с ноги на ногу, Леля грустно сказал:

— Жаль…

— Жаль? — Регина, щелкнувшая пультиком сигнализации, вопросительно посмотрела на него. — Чего?

— Жаль, что у меня нет машины.

— А если бы у вас была машина?

— Тогда я подбросил бы вас до дома.

— Пустяки, — она улыбнулась. — У меня же есть машина. И я сама могу подбросить вас до дома.

— Не стоит. Я далеко живу.

— У меня есть время. И никаких дел.

— Неужели? Такая… Такая известная личность! Вас же должны на части рвать.

— Я так устала от того, что меня рвут на части… И поэтому беру сегодня выходной.

Черт возьми, как смешно он, должно быть, выглядит! Никакой солидности, никакой тайны, даже следственной.

— Мне нужно позвонить одному из своих парней, — озабоченно сказал Леля: немного американизированной оперативной деловитости или деловитой оперативности не повредит.

— Никаких проблем. Возьмите мой сотовый, — Регина с готовностью расстегнула сумочку и протянула Леле телефон.

— Мне не хотелось бы…

— Злоупотреблять служебным положением? Бросьте, Леонид. Только давайте сядем в машину… Ее еще нужно прогреть.

Леля как привязанный поплелся за манекенщицей и покорно сел в машину. И набрал номер отдела.

Гусалов оказался на месте и снял трубку сразу же.

— Это я. Какие новости, Александр?

Саня на том конце провода обиженно засопел:

— Где шляешься, Петрович?

Леля прикрыл трубку ладонью, чтобы Регина, не дай бог, не услышала такое фривольное обращение подчиненных к вышестоящему начальству.

— Работаю со свидетелем, — туманно сглупил он, и девушка понимающе улыбнулась. — Вот что, Саня, сгоняй по одному адреску… Девушку зовут Дарья Литвинова. На снимке, который мы нашли у Радзивилла, — именно она.

Черт возьми, что он делает? Отдает распоряжения прямо на глазах у постороннего человека, более того — хорошей знакомой девушки, к которой посылает своего сотрудника! Выглядит не очень-то, особенно с точки зрения служебной этики.