После любви - Платова Виктория - Страница 59

Я не пропустила ничего.

Несомненное преимущество моего кроссворда – мне не нужно сверяться с описанием слов. Точность, с которой я перенесла все с тюремной стены на бумагу, удивительна. Но остается еще масса незаполненных клеток. Это угнетает меня, и, поразмыслив, я вношу новое имя: Мерседес.

Она вполне достойна того, чтобы быть увековеченной.

МЕРСЕДЕС.

Мерседес – ценное приобретение.

«Мерседес» легко встраивается в Алекса и Фрэнки. В негативы и спички, в форт и темноту; испачканная кровью бритва – ей по руке, испачканное кровью платье – ей к лицу, она может приклеиться к дядюшке Исе, Шамсуддину и даже – к Джиму. Только с Жюлем вышел полный облом, только с Жюлем у Мерседес нет ни одной точки соприкосновения.

Так тебе и надо, Жюль!..

Здесь, на высоте десять тысяч метров, все видится совсем под другим углом. Здесь, на высоте десять тысяч метров, процесс вживания (вживления) в Мерседес Гарсия Торрес проходит достаточно безболезненно. За время, проведенное в камере, я так и не решилась внести в кроссворд себя – теперь мне это удалось.

Наконец-то.

Если картина и не стала более ясной – то уж более полной она стала наверняка.

После окончания полета я беру журнал с собой – я просто не в силах с ним расстаться. Мысль о журнале примиряет меня с отсутствием художественных и литературных навыков. Возможно, он станет моим единственным спутником в Париже, он ляжет на стол в любом кафе (все знают, что в Париже полно кафе, бистро и ресторанчиков на открытом воздухе) и не будет распускать перья, уверяя, что он – amant chic25. Единственное неудобство – с журналом не поговоришь.

Но и платить за его кофе не придется.

– …Это здесь, мадам?

– Похоже.

Таксист-алжирец оказался честным человеком. Сумма, которую я заплатила за дорогу от аэропорта до отеля, вполне щадящая. Хотя за те же деньги в Марокко я вполне могла бы достичь Сахары и провести там неделю, кочуя по бедуинским стоянкам. И в связи с Сахарой меня так и тянет поторговаться:

– Не многовато ли? – спрашиваю я таксиста. – Это дорого.

– Это Европа, мадам.

«ЭТО ЕВРОПА» – убийственный аргумент. Это Европа, а следовательно, будь готов выкладывать денежки за малейшую фигню, за каждый твой чих с тебя сдерут втридорога. «Это Европа» – лениво-безапелляционные интонации таксиста мне хорошо знакомы; то же самое на протяжении трех лет произносила я сама, добавляя лишь частичку «не»:

это не Европа.

– Хорошо. Держите деньги.

– Приятного отдыха в Париже, мадам!

Приятный отдых, ну да. Интересно только, как долго он продлится.

Отсутствие навыка жизни в крупном городе. Я уже позабыла, что это значит – жить в крупном городе, хотя из окна такси Париж вовсе не выглядел мегаполисом. Я уже позабыла, что существуют дома с большими окнами, непомерно большими окнами, чудовищно большими окнами – тут и до океанария недалеко, и до дельфинария, из которого живенько ретировался покойный Фрэнки. После бело-синей Эс-Суэйры и терракотового Марракеша разноцветные фасады парижских домов (с засильем элементов декора) утомляют и режут глаз. Но подозреваю, что и к фасадам, и к окнам можно привыкнуть.

Гораздо быстрее, чем к имени Мерседес Гарсия Торрес.

Я стою против отеля «Ажиэль» (в этом меня уверяют вывески справа и слева от входа). Прямо над входом – помпезный фриз в стиле то ли барокко, то ли рококо; беленый нижний этаж сменяют кирпичные верхние. Балкончики и балконы, перекликающиеся с фризом кокетливые барельефы на фасаде, все, чего я хочу – снова оказаться в «Sous Le Ciel de Paris».

Возьми себя в руки, Сашa. Возьми себя в руки, Мерседес. «SousLe Ciel de Paris» – таким, каким ты любила его, таким, каким помнила, – больше не будет никогда. Чертов Доминик, чертов Алекс, чертов Фрэнки – единственное занятие мужчин, за исключением войны и футбола, – ломать жизнь беззащитным женщинам.

В этом они, как правило, преуспевают.

В воздухе остро пахнет зеленью и неведомыми мне цветами, таких запахов в Эс-Суэйре просто не существует – это можно считать плюсом. И лишним поводом, чтобы наконец войти под сень «Ажиэля», симпатичного местечка, как отрекомендовал его Доминик.

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ

С ДОМАШНИМИ ЛЮБИМЦАМИ

БЕЗ ДОПОЛНИТЕЛЬНОЙ ОПЛАТЫ!»

Начало вдохновляет. Равно как и девушка-портье, с кем-то разговаривающая по телефону. Поначалу язык, на котором ведет беседу девушка, кажется мне не то чтобы незнакомым, но – неуместным. Фу ты черт, это же русский!..

Приехали.

Податливая Сашa" Вяземски (или лучше вернуться к Саше Вяземской?) обрадовалась бы этому факту несказанно и тотчас бы вступила с девушкой в переговоры. На русском. Возможно, мы бы даже подружились, и она смогла бы выкроить пару часов, чтобы показать мне город. Или – окрестности отеля, или ближайшую станцию метро. Или… да мало ли на что можно бросить глаз в Париже! Беда в том, что Мерседес Гарсия Торрес не знает русского, и приятельницами с девушкой-портье нам не быть.

По определению.

Она уже заметила меня, и прикрывает рукой трубку. А потом и вовсе прерывает разговор.

– Добрый день, мадам!

– Добрый. Для меня забронирован номер.

– Ваше имя?

Еще не поздно отказаться от коротко стриженной брюнетки в солнцезащитных очках. Еще не поздно произнести собственное, перепачканное кровью Франсуа Пеллетье, имя. От того, что я скажу, будет зависеть весь мой сегодняшний день, и завтрашний, и все последующие дни. Если я произнесу «Сашa Вяземски», девушка сразу же внесет эту информацию в компьютер, к какой сети подключен гостиничный компьютер – неизвестно. Но уж наверняка не к той, которую ежедневно вытягивает Ясин. Разве что размер ячеек сети совпадает – он мельче мелкого. Из них не вырвешься. Следователь-араб просит своего французского приятеля-полицейского пошерстить отели на предмет нахождения в них вышеозначенной Сашa – и все, дело сделано. Я поймаюсь на крючок рано или поздно.

– …Ваше имя, мадам?

– О, простите. Мерседес Гарсия Торрес.

– Одну минутку. – Девушка углубляется в монитор. – Да. Есть. Номер двадцать семь.

– Двадцать семь? Почему двадцать семь? – Я безмерно удивлена.

– Что-то не так? Человек, который делал заказ, настаивал именно на этом номере.

Слезы выступают на глазах совершенно непроизвольно, совершенно не к месту, милый, милый Доминик, он решил сделать мне скромный подарок под занавес, преподнести бездарной актрисульке букетик незабудок: жест с номером больше, чем на незабудки, не тянет.

– А номер двадцать пять свободен?

– К сожалению, мадам.

К сожалению – нет. Что ж, три года я прожила в двадцать седьмом – поживу еще.

– Двадцать пять – мое счастливое число.

– Увы, – девушка искренне огорчена. – Но я могу предложить вам пятнадцатый. Или тридцать пятый.

– Они с видом на океан?

– Простите, мадам? – переспрашивает девушка. – Я не поняла.

– Это шутка.

– А-а… ха-ха-ха! – Смех дается ей с большим трудом; усилие, с каким она выдавливает его изо рта, обычно прилагают для извлечения из тюбика остатков зубной пасты.

– …не очень удачная шутка.

– Да нет. Хорошая. Так что мы решаем с номером?

– Оставьте все как есть. Пусть будет двадцать седьмой. – Букет незабудок все-таки всучен мне, хоть и со второй попытки.

– Пожалуйста, заполните карточку.

Вот и первое испытание. Если я пройду его успешно, то Мерседес Гарсия Торрес приблизится ко мне еще на один шаг, встанет на цыпочки и прижмется щекой к моему плечу – вдвоем не так грустно, не так ли?..

Мерседес – испанка. Espagnole.

Мерседес – танцовщица. Danseuse.

Постоянного места работы у Мерседес нет, она – вольная птица, libre artiste26 – это все, что я нафантазировала себе о Мерседес.