После любви - Платова Виктория - Страница 104

Что ты задумал, Алекс? Что за игру ты ведешь?.. Вполне возможно, что те же вопросы Алекс вправе задать и мне. И с большим основанием. Ведь это он работал с Мерседес (если фотогалерею на пробковой стене вообще можно назвать работой), а я и понятия о ней не имела. Так обстояли дела на тот момент, когда Алекс покинул Эс-Суэйру. Вернее, бежал из Эс-Суэйры, оставив меня на растерзание служителям ленивой марокканской Фемиды. Все это время бегство Алекса вызывало у меня подозрения в его причастности к убийству Фрэнки. А еще бритва, которую он очень вовремя заставил меня вытащить из стеклянного шкафа. А ведь там были предметы куда более занятные: статуэтка Будды и статуэтка Мэрилин Монро. Или, к примеру, – музыкальная шкатулка, наигрывающая джазовый мотивчик. Но ни одним из этих трех предметов нельзя перерезать горло. И джазовый мотивчик не может причинить никакого вреда упругой молодой коже.

А бритва – может.

И комната битком набитая оружием, аппаратурой, документальными свидетельствами о пуле в головах многих людей!.. Она находится не в безвоздушном пространстве, а в квартире женщины, которая имела с Алексом что-то типа совместного бизнеса. И Алекс бывал здесь. Даже если бы он не признался, – его уличила бы видеозапись.

Но он признался. И выглядит смятенным, удивленным, потерянным. И с его языка готова слететь тысяча вопросов. И он… он не собирается причинить мне зло. Иначе в его руках был бы не конверт с пластинкой, а нечто совсем другое. То, что легко сиять с полки за спиной. То, во что легко вставить обойму. Но ничего подобного Алекс не предпринял, он не вооружился пистолетом, не вооружился армейским ножом. Он до сих пор сидит в кресле, а я стою, опершись о косяк двери. Мое положение много предпочтительнее, чем положение Алекса. В любой момент я могу сделать шаг назад и захлопнуть дверь. И броситься к выходу. В этом случае преимущество в пять-десять-пятнадцать секунд (все будет зависеть от расторопности обычно вальяжного Спасителя мира) мне обеспечено. И этого преимущества вполне достаточно, чтобы покинуть квартиру и попытаться спастись. Шансы у меня есть.

Шансы – я рассуждаю так, как рассуждала бы Мерседес, попади она в сходную ситуацию. Хотя не слишком она экстремальна, Алекс не проявляет никаких признаков агрессии, никакого желания расправиться с женщиной, случайно узнавшей то, чего ей знать не положено. Он сам… Он сам выглядит человеком, случайно узнавшим то, чего ему знать не положено.

Что же происходит, черт возьми?! Что происходит – вообще и со мной в частности? – я верю в непорочность Алекса, как последняя идиотка!.. Я по-прежнему имею дело с vip-персоной, способной спасти от дефолта экономику Парагвая, но совсем не способной на убийство. То есть он в состоянии рассуждать об убийствах, и даже гораздо более изысканно, чем это делал адепт романтической поножовщины не-Шон, привлекая к этому поэзию, прозу и жалкий постмодернистский потенциал современного искусства, – но сам не в состоянии зарезать и цыпленка.

Знаем мы таких умников, сказали бы мои питерские друзья.

Алекс наконец-то прекращает терзать конверт, и тот соскальзывает вниз. Первое, что я вижу: пистолет, лежащий у Спасителя мира на коленях. Он обращен дулом ко мне.

– Хотите меня пристрелить? – глупо интересуюсь я, топчась на месте и совершенно позабыв, что в любой момент могу сделать шаг назад и захлопнуть дверь.

– Нет, что вы! – пугается Алекс. – К тому же пистолет не заряжен. Я взял его с полки… Просто так… На всякий случай. Вот, смотрите.

Жалкие попытки Алекса выбить обойму из пистолетной рукояти ни к чему не приводят. Но я смотрю не на него – на полки, на которых еще днем лежали боеприпасы, ножи и коллекция экзотических предметов, похожих на оружие. Поверхности полок стерильно чисты, хотя снайперские винтовки и прицелы к ним на месте. На месте и два пистолета (третий прихватил Алекс) – если патронов нет и в них, толку от железной рухляди будет немного.

– Патронов нет нигде, – тихо говорит Алекс, перехватив мой взгляд. – Я уже проверил. Объясните мне…

– Сначала вы объясните.

– Хорошо. С чего начать?

– С того, как вы здесь оказались.

– Я был в отъезде. Крупная сделка в Чехии, впрочем, это неважно… Сделка по определенным причинам не состоялась, и я вернулся много раньше, чем предполагал. Вернулся сегодня днем. И сразу же получил звонок от одного из своих сотрудников. Этот звонок показался мне чрезвычайно важным. Речь шла о женщине… Которую я считал погибшей.

– Эта женщина была так для вас важна?

Мерседес, ну конечно же! Мерседес – вопрос о ней, заданный Алексу напрямую, не может не выглядеть унизительным, учитывая ночь в Эс-Суэйре. И я не должна была задавать его – хорошо еще, что Алекс слишком поглощен происшедшим с ним, чтобы обращать внимание на легкие ревниво-эротические акценты. А «один из сотрудников», конечно же, Слободан. Это он сдал меня, щенок! Сдал человеку, работать на которого ему было невмоготу. Сдал после того, как предмет его обожания лично попросил его ничего не говорить Алексу о воскресшей компаньонке. И просьба, как мне помнится, была неоднократной – совсем как припев в песне «Сара».

– Эта женщина долгое время имела свою долю в моем бизнесе. Она была незаурядна, правда. – Алекс обводит взглядом потайную комнату. – Даже более незаурядна, чем я мог предположить. Совсем недавно я получил известие о ее гибели. Я был расстроен. А сегодня выясняется, что она жива и уже появилась в Париже…

Пока Алекс не сказал мне больше того, что сказал Слободан. Пожалуй, Слободан был намного раскованней в своих комментариях по поводу Мерседес.

– Этот ваш сотрудник – он виделся с ней?

– С Мерседес? – Алекс растерянно потирает идеально выбритый подбородок. – Кажется, я не успел спросить его об этом. Нуда, он просто сказал: Мерседес вернулась. И это хорошая новость.

– А плохая? – машинально спрашиваю я.

– Плохая? Плохая – то, что мы с вами оказались здесь.

– Это чревато неприятностями?

– Послушайте, Сашa! Когда я узнал, что Мерседес жива, но почему-то не позвонила мне… Я сразу же отправился сюда, к ней. Вы должны понимать…

– Я стараюсь понять.

Алекс оправдывается, как будто я вытягиваю у него признания под дулом пистолета. Но оба мы не вооружены и находимся в сходной ситуации. К тому же еще совсем недавно он был Спасителем мира и человеком, созданным уберечь от банкротства издания, посвященные современному (мерзость какая!) искусству. А я – кем была я? Девкой с ресэпшена в марокканском отельном захолустье. Нет-нет, нужно отдать должное Алексу, еще до всего произошедшего он по достоинству оценил мое воображение и мою неординарность и даже пригласил работать в его команде… Теперь роли поменялись, и Алекс ищет в моем лице сочувствия, если не покровительства. И от лоска, который всегда (и в постели тоже) отличал знаменитого галериста, и следа не осталось. Все это неправильно, так не должно быть – ведь он все-таки мужчина. И обязан вести себя как мужчина, а не как мальчишка, запертый в чулан за кражу варенья.

– …Я стараюсь понять, Алекс.

– Я поднялся сюда… Я ведь знал, где живет Мерседес, я бывал у нее несколько раз… Так вот, я поднялся сюда и позвонил.

– Но парадное закрыто на ключ, – замечаю я. С каких это пор во мне проснулся мой марокканский следователь?

– Оно обычно закрыто на ключ, я знаю. Но как раз сегодня… Как раз сегодня дверь внизу была распахнута настежь. То же самое случилось с дверями в квартире Мерседес.

– Они тоже были распахнуты настежь?

– Скажем, они были приоткрыты. Тоненькая щелочка. Это показалось мне странным – Мерседес неохотно пускает в дом гостей, без довольно придирчивого фейс-контроля сюда не попадешь, а тут пожалуйста… Естественно, я вошел.

– И?..

– И никого не обнаружил. Никого и ничего.

– Что значит – «ничего»?

– То и значит. Когда человек на протяжении длительного времени живет в доме, то вполне естественно, что он этот дом обустраивает. Вы понимаете, о чем я говорю?