Куколка для монстра - Платова Виктория - Страница 5

Действительно странно. Я вдруг поймала себя на этой мысли: почему я попросила зеркало только сегодня? Ни одна нормальная женщина так бы не поступила, она бы начала жизнь после комы с обнюхивания себя. Неужели в прошлом мне было так наплевать на свою внешность, неужели я так боялась ее? Или – наоборот – была так в ней уверена? Или – наоборот – не хотела иметь ничего общего с собой, сбросить ее, как змея сбрасывает кожу?..

– Скажите, Настя, я очень некрасивая? – спросила я медсестру, вертя в руках пудреницу и не решаясь взглянуть в нее.

– Я не знаю… – видимо, она была слишком молода, чтобы соврать мне. – Очень трудно определить сразу. Иногда вы кажетесь мне красивой. Когда не думаете о том, кто вы. Или когда вы не приходили в себя целых два месяца. Я видела вас. И думала – как жаль, что такая красивая женщина может умереть…

Я щелкнула замочком пудреницы и отчаянно-смело поднесла маленькое, запорошенное мелкой терракотовой пылью зеркальце к глазам. Сердце мое отчаянно колотилось – «возвращение памяти, возвращение прежней жизни может произойти внезапно». А хочу ли я знать о своей прежней жизни? Что, если глаза в зеркале скажут мне такое, о чем я предпочла бы никогда не узнать?

Но отступать было глупо – Настя, не отрываясь, смотрела на меня: будь ее воля, она бы сама влезла в зеркало, чтобы ничего не пропустить.

Ты слишком плохо думаешь о ней. Посмотри-ка лучше на себя… Ты делаешь это впервые за два месяца, и неизвестно, что тебя ждет…

Ничего необычного.

В зеркале не оказалось ничего необычного. Оно было слишком маленьким, чтобы вместить мое лицо, я увидела лишь глаза и часть носа – до тонких ноздрей. Его восковые крылья свидетельствовали лишь о долгом заточении в четырех стенах, не больше. Я провела по нему пальцем и прижала ноздри к выпятившимся губам – только для того, чтобы ощутить мой собственный запах, слишком ненадежный для того, чтобы что-то вспомнить. Я проделывала это неоднократно, наедине с собой; теперь – совершила то же самое в присутствии зеркала…

Ни запах, ни кожа никого мне не выдали.

Оставались только глаза, в которые я все еще боялась взглянуть. Я вдруг поймала себя на мысли: если бы они были такими же разными, как у медсестры Насти, мне было бы намного легче. Маленькая деталь, по которой кто-то может опознать меня, вызов симметричной природе человека.

…Но глаза были самыми обычными, только цвет был мутно-неопределенным – должно быть, оттого, что я слишком долго пребывала в беспамятстве. Свет не проходил в их глубину.

Или это они не выпускали свет из меня?

Они тоже стоят на страже. Все против меня. Вот и отлично.

Я вдруг отбросила жалкую чужую пудреницу в сторону, приподнялась и ухватила ничего не подозревающую медсестру за лацканы накрахмаленного халата. Но от этого мне стало только хуже. Выпустив гремящую, как жесть, ткань, я протянула Насте свои открытые ладони.

– Скажи мне, пожалуйста, чьи это руки?! Чьи они? Кому они принадлежат на самом деле?!. И эти глаза? – Я изо всех сил ударила себя по глазам. – Что они видели раньше?!. Скажи мне, что? Я больше не могу… Не могу так… Не могу, не могу…

Она крепко обняла меня за плечи, встряхнула и снова прижала к себе:

– Ну, успокойся, успокойся, прошу тебя… Прошу тебя… Все будет хорошо, нужно только подождать… Все обязательно вернется, вот увидишь… Ты проснешься и вспомнишь… Или вспомнишь просто так…

Ее руки очень хотели успокоить меня – и не успокаивали. Никто никогда не сможет меня успокоить. «Никто» и «никогда» – это единственные слова, которые принадлежат мне по праву.

– Все-все. Все в порядке, – мне стало стыдно за глупую, но неизбежную истерику, я молча высвободилась из рук медсестры. – Простите меня.

– Ничего. Хотите сигарету?

Сигарета. Это что-то новенькое. Я даже не думала о куреве (откуда только это слово – «курево»?), ни разу об этом не вспомнила…

– Хочу. Давайте сюда ваши сигареты.

Настя вытащила из карманов, казавшихся бездонными, целую россыпь сигарет. Удобно устроившись у меня в ногах, она аккуратно разложила сигареты перед собой – ни дать ни взять маленькая девочка с фантиками…

– Какие предпочитаете? – весело, даже чересчур весело спросила она.

– Все равно. Я даже не знаю, курила ли я когда-нибудь раньше.

– Вот сейчас и узнаем, – Насте очень хотелось поддержать меня. – Во всяком случае, одной вашей тайной станет меньше. Выбирайте – есть «Мальборо», «Житан» для особо продвинутых и «Беломор» для особо стильных…

– Даже не знаю.

– Или вот еще – гордость коллекции. Очень крутые сигареты, такие не продаются, их презентуют нашему Теймури в знак особой благодарности за удачно склеенные черепа. Я даже названия не могу прочесть. Берите…

– Теймури – это кто? – Я осторожно, двумя пальцами, взяла длинную тонкую сигарету и поднесла к лицу: ореховый запах мог бы пообещать мне что угодно.

– Наш ведущий нейрохирург. Мировой мужик. Это он вас собрал. Давайте я вам прикурю…

Настя щелкнула зажигалкой.

Ничего себе испытание. Я осторожно затянулась и тотчас же закашлялась. Очарование легкого орехового запаха сразу ушло, но я мужественно продолжала вдыхать дым и спустя минуту почувствовала себя лучше.

– Ну как? – спросила Настя, испытующе глядя на меня.

– По-моему, неплохо. По-моему, я была заядлой курильщицей, – я позволила себе улыбнуться, ведь еще никто не запрещал мне маленькие радости.

Голова с непривычки кружилась, я даже почувствовала легкое опьянение и стала исподтишка наблюдать за Настей, которая искусно выпускала дым через ноздри.

– Здорово у тебя получается, – одобрила я. – Теперь будем курить вместе…

– Я не против.

Мы рассмеялись, довольные друг другом.

– А теперь расскажи мне об этом твоем нейрохирурге, – должно быть, это тот самый врач с труднопроизносимым грузинским отчеством. Отчество было первым, что я не запомнила, но имя оказалось вполне ласковым, похожим на неумелую, но старательную трель флейты – «Теймури»… За неделю я уже несколько раз общалась с ним – обстоятельные разговоры с умолчанием диагноза и риторическими вопросами; невинные на первый взгляд ловушки – то, чего я боялась больше всего.

– Потрясный мужик! Умница и красавец, и потом, такая борода! Тебе нравятся бородатые грузины?

– Не знаю… – я действительно не знала.

– Первые полгода я пыталась его закадрить, но он неприступен, как витязь в тигровой шкуре. Ты почему улыбаешься?

– Не знаю… Твой витязь в тигровой шкуре, ты сама, этот дурацкий капитан из органов – круг знакомых растет, – мне пора заводить записную книжку, ты не находишь?

Я легкомысленно произнесла это и тотчас же осеклась: тогда в эту же записную книжку стоит внести и погибшего Олега Марилова. И погибшую женщину, имени которой не знаю. Была ли у меня в прошлой жизни записная книжка? И если да – то кто в ней отирался?

…Додумать я не успела – дверь палаты резко распахнулась, и на пороге, как будто материализовавшись из Настиного необязательного трепа, появился высокий бородатый человек в халате нараспашку.

Я уже видела его – в самый первый день, когда пришла в себя, и потом. Видела смутно, как сквозь пелену, как сквозь слюдяное оконце дома, в котором я никогда не была. Он приходил ко мне нечасто, во всяком случае – реже, чем другие врачи (все они были для меня на одно лицо). Но оставался надолго – особенно в первые дни.

Нейрохирург мгновенно оценил обстановку – мизансцена была еще та: медсестра и пациентка, расположившись в непосредственной близости друг от друга, самозабвенно курят сигареты.

– Привет, девчонки, – хмуро сказал он. – Это что еще за посиделки?

Настя густо покраснела – то ли от смущения, то ли от еще не до конца изжитой влюбленности. Но, несмотря на румянец, она спокойно затушила сигарету и вполне независимо произнесла:

– Так виделись уже, Теймури Шалвович.

– Ты, я смотрю, времени зря не теряешь, приобщаешь пациентов к здоровому образу жизни. Гляди, уволю без выходного пособия.