Книга судьбы - Паринуш Сание - Страница 56

Как я и ожидала, в моей семье все были уверены, что про университет мне пора забыть раз и навсегда. Но вот что странно: того же мнения придерживались, как выяснилось, и родные Хамида.

– Тебе сейчас нелегко, – посочувствовал мне отец Хамида. – Не думаешь ли ты, что сочетать работу с учебой будет уж и вовсе непосильно?

Мать Хамида, как всегда встревоженная, пугливая, прервала его:

– С утра до раннего вечера ты на работе, а потом собираешься еще и в университет? А как же мальчики? Подумай о бедных невинных детях! До ночи совсем одни?

Манижэ, которая дохаживала последние месяцы беременности – годами она проваливала вступительный экзамен в университет, пока не плюнула и не вышла вместо этого замуж, – с присущим ей высокомерием заявила родителям:

– Как вы не понимаете? Это все из ревности. Мансуре-то у нас в университете училась!

Я пыталась сдержаться, но терпение мое давно закончилось. Я уже не та запуганная и неуклюжая девчонка из провинции, которая принуждена выслушивать насмешки и видеть, как все ее потребности и желания отметают, будто нелепый вздор. Гнев накапливался – и хлынул, смывая сомнения и страх.

– Мне придется теперь быть моим детям и матерью, и отцом, – напомнила я. – Мне предстоит полностью их содержать. Нужно больше зарабатывать. Нынешнего жалованья на будущее не хватит, расходы с каждым днем растут. И не переживайте: ваши внуки не будут страдать от недостатка любви и внимания. Я все продумала.

На самом деле я ничего не продумала. В тот вечер я постаралась объяснить все мальчикам. Они внимательно выслушали все “за” и “против”. Когда я назвала главную проблему – я буду приходить домой позже, чем сейчас, – Сиамак притворился, будто не слушает, и начал играть с машинкой, которая страшно гремела, заглушая мои слова. Я поняла: он не готов еще больше часов проводить в одиночестве. Тогда я замолчала и оглянулась на Масуда. Широко распахнутыми глазами он пристально всмотрелся в выражение моего лица, затем подошел ко мне, погладил по голове и спросил:

– Мамочка, тебе очень хочется в университет?

– Послушай, мой дорогой, если я смогу доучиться, так будет лучше для всех нас. Будет немножко трудно, но ведь это ненадолго. Зато я стану больше зарабатывать, у нас появятся деньги…

– Нет, я не об этом. Ты сама очень хочешь учиться?

– В общем-то да, – призналась я. – Я столько работала, чтобы поступить.

– Так учись. Если хочешь в университет – иди в университет. Мы сами справимся с заданиями, а по вечерам мы будем сидеть на первом этаже с Биби, чтобы нам не было страшно. А там, глядишь, и папа вернется, и мы уже не будем одни.

Сиамак швырнул машинку через всю комнату и сказал:

– Вот дурак! Можно подумать, папа в таком месте, откуда он в любой момент выйдет и вернется домой. Не может он к нам прийти!

– Послушай, дорогой мой, – мягко остановила я его, – нужно верить и хранить надежду. Следовало бы радоваться хотя бы тому, что папа остался жив. Он жив и со временем вернется домой.

– Что ты несешь! – фыркнул Сиамак. – С малышом, что ли, разговариваешь? Дед сказал, что папа просидит пятнадцать лет!

– Много чего может произойти за пятнадцать лет. И, кстати говоря, им каждый год сокращают срок за хорошее поведение.

– Так будет десять вместо пятнадцати. И что? Мне уже исполнится двадцать, зачем мне тогда отец? Мне он сейчас нужен, сейчас!

Сомнения раздирали меня. Друзья в офисе говорили, что нельзя упускать возможность, нужно получить диплом. Господин Заргар всячески меня ободрял, обещал договориться, чтобы меня отпускали днем в университет при условии, что по вечерам я буду оставаться на работе, пока не закончу все дела.

Так совпало, что в эти же дни власти наконец отозвались на мои неоднократные прошения и разрешили свидание с Хамидом. Я и радовалась, и тревожилась. Позвонила отцу Хамида, и тот сразу же приехал ко мне домой.

– Я не скажу его матери, и ты не говори детям, – потребовал он. – Неизвестно, в каком виде ты застанешь Хамида. Если ничего страшного, в следующий раз мы возьмем их с собой.

От его слов тревога лишь возросла. Всю ночь мне мерещилось, как Хамида выводят – изломанного, в крови, – отдают его мне лишь затем, чтобы он умер у меня на руках. Измученные бессонной ночью, на следующее утро мы спозаранку пустились в путь.

Не знаю, в самом ли деле это была комната для свиданий, все окна в ней были тусклыми от пыли, или же дело в том, что я с трудом различала все через завесу слез. И вот привели Хамида. Совсем не то, чего мы опасались: чистый, аккуратный, волосы расчесаны, лицо выбрито. Но как же он был худ и слаб! Даже голос у него изменился. А в первые минуты мы и вовсе не могли заговорить. Отец совладал с собой прежде, чем это удалось нам двоим, и спросил об условиях в тюрьме. Хамид сердито глянул на него – неуместный вопрос – и ответил:

– Тюрьма есть тюрьма. Мне нелегко пришлось. Расскажите о себе. Как дети? Как мама?

По-видимому, большая часть писем до него не доходила. Я сказала, что мальчики здоровы, хорошо растут, оба среди первых учеников в своем классе – Сиамак в пятом, Масуд в первом. Спросил он и о моей работе. Я сказала, что ради него все ко мне добры и заботятся обо мне. Вдруг в его глазах что-то сверкнуло, и я поняла, что в эту тему лучше не углубляться. Под конец он задал вопрос об университете, и я честно призналась в своих сомнениях. Он рассмеялся:

– Помнишь, как ты мечтала получить аттестат? Но для тебя и университетского диплома будет мало! Ты талантлива и умеешь работать. Надо идти вперед. Когда-нибудь ты и диссертацию напишешь.

Не к чему было объяснять, с каким трудом дадутся мне занятия в университете и сколько времени отнимут. Я ответила лишь:

– Непросто будет совместить учебу с работой, да еще и за детьми присматривать.

– Ты управишься, – сказал он. – Ты уже не та растерянная девочка, какой ты была лет десять или одиннадцать тому назад. Ты взрослая сильная женщина, для тебя нет невозможного. Я очень тобой горжусь.

– Правда? – со слезами на глазах переспросила я. – Ты уже больше не стыдишься такой жены?

– Когда же это я стыдился? Ты была мне хорошей женой, и с каждым днем ты становилась все более прекрасным и цельным человеком. Теперь ты – мечта для любого мужчины. Если б еще на тебе не висели я и дети.

– Не надо так говорить! Ты и дети – самое драгоценное, что у меня есть.

Как же мне хотелось обнять его, уронить голову ему на плечо и выплакаться. Но этот разговор вернул мне силы. Теперь я была готова ко всему.

Я записалась на несколько курсов в удобное для меня время и договорилась с госпожой Парвин и Фаати – они обещали присматривать за мальчиками. Супруг госпожи Парвин совсем разболелся, но она все же могла раз или два в неделю приходить к нам домой на вторую половину дня, а три вечера в неделю взяли на себя Фаати и Садег-хан. Фаати была на последних месяцах беременности, ей было бы трудно приезжать к нам на городском транспорте, поэтому я отдала машину Садег-хану, чтобы он либо привозил Фаати к нам домой, либо забирал к себе мальчиков, а также мог бы иногда прокатиться в кино или на пикник. Каждую свободную минуту я теперь тратила на учебу: паузы на работе, раннее утро, поздний вечер перед сном. Порой я так и засыпала, уткнувшись в свои книги. Мигрени, которыми я страдала с юности, сделались сильнее и чаще, но я не обращала внимания – принимала обезболивающее и делала свое дело дальше.

Круг моих дел включал теперь обязанности матери, домохозяйки, офисного работника, студентки, жены заключенного. И эту последнюю роль я тоже выполняла с величайшим тщанием. Все члены семьи участвовали в приготовлении различных блюд и сборе тех необходимых вещей, которые я носила Хамиду в тюрьму. Все готовилось любовно и бережно, чуть ли не с религиозным пылом.

Со временем я научилась распределять нагрузку и приспособилась к ней. Тогда-то я и поняла, что человек сам не знает своих сил и на что он способен. Мы постепенно приспосабливаемся к любому образу жизни, наш ритм подстраивается под количество дел. Я – бегун на дорожке жизни, и голос Хамида – “я тобой горжусь” – звучал в моих ушах не хуже аплодисментов зрителей на огромном стадионе: шаг упруг, силы не иссякают.