Битвы божьих коровок - Платова Виктория - Страница 81

– И что она может означать?

Настя почти дословно пересказала Пацюку версию Метелицы. И тот вынужден был с ней согласиться. Не с самой версией, конечно. А с той своеобразной железобетонной логикой, которую она в себе несла.

Но в любом случае Мицуко выглядела неприглядно. Или ангел оказался с карающим мечом, а других ангелов просто не бывает?.. А как изменилась Анастасия Киачели!.. Ведь еще совсем недавно… Блажен тот мир, в котором ангелы заступают на караул, сменяя друг друга…

Фраза, целиком занимающая предпоследнюю страницу, позабавила Пацюка своим психиатрическим пафосом:

"Я ПОНЯЛ ЗАЧЕМ ОНИ УБИВАЮТ НО НЕ ЗНАЮ КАК МОЖЕТ БЫТЬ КТО-ТО НАЙДЕТ И ПОЙМЕТ ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ ТОЛЬКО БЫ НЕ ОНИ БЫЛИ ПЕРВЫМИ ПРЯЧУ ДНЕВНИК”.

Для начала Пацюк расставил точки и запятые. Получилось: “Я понял, зачем они убивают, но не знаю как. Может быть, кто-то найдет и поймет все остальное. Только бы не они были первыми. Прячу дневник”.

Никакой логики. Получается, что самоубийца Лангер обвинял в убийстве жертв несчастного случая. Или намекал, что несчастный случай вовсе не является таковым. Даже если все свидетели, взявшись за руки, будут скандировать: “Никто, никто не виноват, рок сзади лыс, а спереди космат!”

По Кириллу Лангеру, несчастный случай является убийством.

– Откуда у вас этот дневник? – спросил он у Насти.

– Долго объяснять. – Кажется, ей вовсе не хотелось разговаривать на эту тему. – Как-нибудь потом…

Покончив с дневником, который вызвал у него головную боль (почти такую же, о которой через строчку ныл сам Лангер в своих последних записях), Пацюк углубился в изучение ящика. Он копался в нем несколько часов, снова переходил к дневнику, потом к фотографиям, обнюхивал сатанинскую (!) брошюрку издательства (!!) “Бельтан” (!!!), снова копался в мелочах. Никакой видимой (во всяком случае, предосудительной) связи между самоубийством Кирилла и гибелью трех крупных бизнесменов не было.

Так что “ОНИ УБИВАЮТ” можно смело отнести к тараканам, заведшимся в голове Лангера на почве неразделенной любви…

И все-таки совершенно неясная, эфемерная связь между Лангером и одним из троих (а именно Кабриным, делом которого они занимались) существовала. Пацюк просто не мог ее нащупать, только и всего.

Только к концу третьего часа он понял что.

Вернее, вспомнил.

Но того, что он вспомнил, явно не хватало для закономерности.

– Я заберу ящик, – торжественно объявил Насте Пацюк. – Весь ящик с вещами. Вы не будете возражать?

– Нет.

– Очень хорошо. А теперь расскажите мне об этом агентстве. Вы были там?

– Да… Я туда устроилась… Временно.

– Вы? – у Пацюка округлились глаза. – Кем?

– Делопроизводителем. – Господи, ну почему она так краснеет? Даже загар не может спасти.

– Понятно. Я могу посмотреть ему в глаза?

– Кому?

– Агентству.

– Да, наверное… А когда?

– Прямо сейчас.

– Конечно. Едемте.

– А коробку я беру.

– Я же сказала… Да.

…В небольшой однокомнатной квартире, назвать которую “агентством” можно было лишь с большого бодуна, никого не оказалось. Настя открыла дверь своим ключом и провела Пацюка в комнату. В углу маячила фанерная перегородка (Настя с придыханием представила клетушку за перегородкой как “кабинет начальника”, умора); левую часть комнаты занимали совершенно бесполезные шкафы, бесполезный компьютер с набором игр (тоже мне, работнички!), бесполезная конторка и бесполезный стол с бесполезным стулом.

Пацюку даже не потребовалось особых усилий, чтобы представить себе сотрудников. Наверняка свора неудачников числом до четырех максимум (больше здесь и не поместится). И все – уволенные по сокращению штатов труженики пригородного тепличного хозяйства, либо – луна-парка, либо почившего в бозе НИИ. Но зато в квартире есть горячая вода (у несчастного аскета Бороды ее ни с того ни с сего отключили вчера вечером).

– А телефон? – спросил Пацюк. Телефон был ему жизненно необходим.

– Телефон отключен за неуплату. Но у нас есть сотовый…

– Отлично. Вы не возражаете, если я здесь заночую? Мне нужно поработать.

Возвращаться в липкий ароматический фимиам поклонника даосизма Пацюку явно не хотелось, а здесь можно было хотя бы вымыться.

– Я не знаю, – заколебалась Настя.

– Это ради вашего брата, – напомнил ей Пацюк.

– Хорошо… В основном все приходят к десяти.

– Все понял.

– Вот, возьмите ключ.

– А вы? – с робкой надеждой спросил Пацюк.

– Я поеду домой.

…Проводив Настю до дверей и оставшись один, Пацюк принялся терзать телефон.

Он сделал бесчисленное количество звонков уже подрастерявшимся университетским друзьям, и друзьям друзей, и друзьям друзей друзей. Он выслушал бесчисленное количество бородатых милицейских анекдотов и совсем свеженьких историй о свежих трупах и даже посмеялся паре удачных реприз. Но, как бы там ни было, к концу второго часа он выудил все, что ему было нужно. И это “все” замкнуло круг.

Завтра же Пацюк попробует его разомкнуть.

…“МЕДИ-СЕРВИС” оказался довольно скромной конторкой, затерявшейся на длинном, как кишка, канале Грибоедова.

Пацюк даже не сразу нашел его. Никакой вывески на фасаде шестиэтажного, украшенного битой лепниной дома не было. И тем не менее, стоило ему войти в подъезд, как первая дверь подтвердила: Пацюк попал по адресу.

Он дернул за язык колокольчика, висящего под скромной табличкой:

МЕДИ-СЕРВИС

Часы приема 12 – 18

И ему тотчас же открыли.

– Вам назначено? – спросила медсестра, в свободное время, должно быть, подрабатывающая в стриптизе.

– Острая боль, – пробубнил Пацюк. – Сил нет терпеть. Шел мимо, дай, думаю, зайду.

– У нас частный кабинет. Прием строго по записи. – Медсестра дежурно улыбнулась Пацюку. – И по талончикам. А по поводу острой боли обращайтесь в поликлинику по месту жительства. Или в центральную стоматологическую.

– Я пошутил.

– Что значит – пошутили? – Глупенькие ресницы медсестры взлетели вверх.

– Мне нужен Виктор Афанасьевич Кульчицкий.

– Так бы сразу и сказали. – Теперь медсестра улыбнулась по-настоящему – так, что Пацюк успел разглядеть частокол отменных зубов и безмятежное, как кусок мраморного мяса, небо.

– Он давно приехал?

– Сегодня утром.

– Очень хорошо, – обрадовался Пацюк. – Я пройду?

– Пожалуйста…

По достаточно широкому, поблескивающему натертым паркетом коридору медсестра отконвоировала его к дубовой двери, за которой стояла строгая библиотечная тишина.

– К вам, Виктор Афанасьевич, – заглянув в кабинет, проворковала она. И снова обратилась к Пацюку:

– Входите, не бойтесь!

– Я не боюсь… Но…

– У нас новейшие аппараты. Отличная анестезия. Никакой боли.

Стриптизерша в крахмальной наколке медработника почти насильно втолкнула его в кабинет.

В кабинете слегка подрагивали скрипочки из “Времен года” Вивальди, царил вопиющий евростандарт, а единственное кресло, расположившееся в центре, больше смахивало на трон фараона.

Аменхотепа, не иначе.

Трон окружало огромное количество никелированной блестящей техники, от которой у Пацюка сразу же застыла в жилах кровь и свело пальцы на ногах.

– Здравствуйте. – Виктор Афанасьевич Кульчицкий оказался коренастым мужичком лет сорока с мощным торсом, скрыть который не мог даже халат, мощным крутым лбом и такими же мощными мускулистыми руками.

"Тебе бы на бойне работать, мил-друг”, – обреченно подумал Пацюк.

– Добрый день, Виктор Афанасьевич, – сказал он.

– Мы знакомы? – дантист поднял бровь.

– Опосредованно, так сказать.

– Опосредованно?

– Меня направила к вам одна девушка… Мицуко. – Пацюку даже не пришлось изображать страсть: губы и глаза все сделали сами. – Она сказала, что вы – кудесник.

На лице Кульчицкого отразилась борьба чувств. Судя по всему, в представлениях дантиста Мицуко несколько не вязалась с потрепанным Лао-цзы, кроссовками, изготовленными в провинции Сычуань, и курткой на босы руки.