Анук, mon amour... - Платова Виктория - Страница 88

Я знаю, что обычно следует за этим.

Я отправляюсь в душ и пытаюсь закурить самокрутку под плотными, весело бьющими струями. Я извел тысячи самокруток, но ни одна из них не осталась сухой.

Это только я всегда выхожу сухим из воды.

Я – бедный сиамский братец, король запахов, прописавшийся на страницах гламурных журналов, владелец раскрученного до тошноты брэнда и без пяти минут владелец собственной парфюмерной империи.

Вот только птицу я так и не нашел. И это единственное, что отравляет мне жизнь. Кроме жалкого коротышки Дидье Бланшара, сидящего напротив.

– Если вы опять собираетесь расспрашивать меня о смерти Мари-Кристин – мне больше нечего вам сказать.

Нет, мсье Кутарба. Я не собираюсь расспрашивать вас о смерти мадам Сават. Похоже, вы были правы. И ее смерть не имеет к вам никакого отношения. Есть, конечно, косвенные улики, я имею в виду показания нескольких свидетелей, но для возбуждения уголовного дела этого маловато. – Бланшар смотрит на меня с плохо скрытой ненавистью.

– Значит, я больше не подозреваемый?

– Мне хотелось бы поговорить с вами совсем о других смертях. Так, в порядке частной беседы.

– Я могу отказаться от нее?

– Можете. Но лучше бы вам этого не делать, – проклятая бланшаровская паутина снова лезет мне в рот.

– Я готов, мсье Бланшар. Я готов ответить на все ваши вопросы.

– Очень хорошо. Расскажите-ка мне о Линн Нугаро,

Линн. Причем здесь Линн? Линн давно умерла, но не стану же я рассказывать этому полицейскому псу об улитках, погубивших ее. И откуда Бланшар узнал о Линн?

– О Линн Нугаро? – Я пытаюсь выиграть время.

– Вам ведь знакомо это имя?

– Да.

– И сама Линн.

– Да.

– Как вы с ней познакомились?

– Случайно. Я зашел в ее магазин. Букинистический магазин. Я искал одну редкую книгу, и мы разговорились.

– Значит, вы познакомились в букинистическом магазине, владелицей которого она была?.. Интересно, – Бланшар явно удивлен, но причин его удивления я понять не могу. – Вы часто с ней виделись?

– Нечасто. Только тогда, когда приходил к ней в букинистический.

– Вы встречались только в… букинистическом?

– В общем, да.

– И никаких кафе?

– Может быть… Один или два раза. Не помню точно.

– Вас неоднократно видели вместе во Французской Синематеке.

Прямо на моих глазах кривые зубы Бланшара вытягиваются, превращаясь во вполне осмысленные клыки. И как только он пронюхал про Французскую Синематеку? Очевидно, бегал где-то поблизости, задирая заднюю ногу у коробок с пленками.

– Может быть… Один или два раза.

– Один или два… Что вы обычно смотрели?

– Не помню. Кажется, какие-то детективы. Линн… Мадам Нугаро нравились детективы.

– Кафе, кино… Многовато для случайного знакомства в букинистическом. Может, были еще какие-нибудь специфические развлечения?

– Какие?

– Ну, не знаю… Поездки по ночной Сене, например. Есть даже фотографии этого вашего времяпрепровождения.

– Фотографии? Может, это был случайный снимок? – Откуда коротышка может знать о нашей поездке на Бато Муш?.. Я плаваю в собственной голове, самый настоящий обломок кораблекрушения, я пытаюсь уцепиться хоть за что-то. Безрезультатно.

– Случайный? Да как сказать… В мае теперь уже позапрошлого года… вы совершали экскурсию по Сене на прогулочном пароходике и познакомились там с двумя японками.

– Мне трудно вспомнить, что происходило в мае позапрошлого года…

– Ну конечно. Память-то у всех разная.

На лицо Бланшара падает тень от птичьего крыла, щеки и подбородок покрываются узкими полосками слизи, память у всех разная. Разная. Разная.

– Вы познакомились с двумя японками и представили мадам Линн Нугаро как свою подругу.

– Может быть. Я помню двух японок, да.

– Они попросили вас сфотографироваться.

– Теперь я припоминаю. Одна из них попросила меня попозировать на фоне ночной Сены. И сняться вместе с ней.

– Зачем?

– Не знаю.

– А зачем нужно было представлять мадам Нугаро? Это было обязательным условием съемки?

– Нет, конечно. Они представились, и я представил свою спутницу.

– Вы тоже представились?

– Не помню…

Кристобаль, одинокий молодой испанец в Париже, начинающий писатель, так и не написавший ни строчки. Кристобалем я был только для Линн, она так и не узнала, что самое обычное испанское слово «платеро» я впервые услышал от нее.

– Тогда, может быть, я напомню вам, мсье Кутарба. Вы назвались Кристобалем. Кристобаль – испанское имя. Но вы ведь не испанец?

– Нет.

– Тогда почему вы назвались Кристобалем?

– Это было случайное, ни к чему не обязывающее знакомство. Я мог назваться кем угодно. Разве это противозаконно?

– Линн Нугаро тоже знала вас как Кристобаля? Подумайте, мсье Кутарба. Подумайте, прежде чем ответить.

Ведь она не удивилась, когда вы произнесли это имя вслух, не так ли?

– Я не буду отвечать на этот вопрос.

– Как звали японок, с которыми вы познакомились на корабле?

– Не помню… У японцев вообще трудные имена.

– Не такие уж трудные, как кажется на первый взгляд. Мадемуазель О-Сими и мадемуазель Омацу. Я прав?

– Да, кажется, их звали именно так.

– Больше вы с ними не встречались?

– Нет.

– И не оставляли записку мадемуазель О-Сими в гостинице «Ламартин Опера»?

«Ламартин Опера», жалкая дыра эконом-класса с таким же жалким портье. «Ламартин Опера», до которой можно добраться лишь на лиссабонском фуникулере с хлопающими дверями, придерживая рукой шляпу, подаренную Мари-Кристин; до которой можно добраться, лишь передавив все вишневые косточки в жинье, влажные от любви.

– В гостинице «Ламартин Опера»?

– Вы были там и оставили портье записку для мадемуазель О-Сими Томомори, проживающей в двенадцатом номере. Зачем вы оставили ей записку?

– Не помню… Возможно, я действительно оставлял записку. Она сообщила мне адрес своей гостиницы еще там, на корабле. Возможно, я хотел встретиться.

Глупо объяснять полицейскому инспектору, что я оставил записку лишь в пику не понравившемуся мне анемичному типу с иероглифами на плече.

– Вы назначили ей свидание на площади Республики. Записка сохранилась, и она написана вашей рукой.

– Я же не отрицаю, что писал эту записку…

– Свидание на площади Республики состоялось?

– Нет.

– Почему?

– Не помню. Кажется, вечером у меня была важная встреча.

– С кем?

– Не помню. Я видел мадемуазель О-Сими только один раз – на корабле.

– А портье гостиницы, мсье Эрве Нанту, утверждает обратное. Он несколько раз видел вас в гостинице. Вы оставались в номере мадемуазель О-Сими на ночь. И не один раз.

– Как вы сказали? Мсье Нанту? Эрве Нанту?

– Вижу, вам знакомо это имя.

Кем бы он ни был, этот парень из гостиницы, но Эрве Нанту он быть не может. Бумажных гепардов Джой Адамсон ему ни за что не приручить.

– Он не Эрве Нанту.

– Ну да. А я – не Дидье Бланшар. А вы – не Ги Кутарба… Вы были в номере мадемуазель О-Сими?

– Нет.

– А портье утверждает, что были. Какой ему смысл врать?

– Не знаю.

– Мадемуазель О-Сими Томомори была зверски убита в мае позапрошлого года.

Зверски. Убита. Голос Бланшара едва доносится до меня. Миниатюрная О-Сими, оставившая гравюры Утамаро ради плоских японских анимэ, наверняка это Омацу ее подбила, наверняка. Интересно, в чем была О-Сими, когда ее зверски убивали? В коротенькой школьной юбке и галстуке?.. Интересно, какой она была, когда ее зверски убивали? С глазами в пол-лица, крошечным носиком и булавочным ртом, на который и бабочку не наколешь?..

– Она была застрелена из пистолета в затылок,

Bang. Bang. BangBangBang.

Представляю, сколько cartoon-крови вылилось из затылка О-Сими: бурно фонтанирующий столб, не иначе.

– Соболезную. Но я-то тут причем?

– У вас был с ней роман?

– Нет. Я видел ее один раз. Во время экскурсии по Сене. Я уже говорил.