Анук, mon amour... - Платова Виктория - Страница 29

– Книга? – надменным голосом произнес павлин.

– Конечно-конечно, – засуетилась Бабетта, тотчас же упавшая в моих глазах до нуля. Должно быть, Фриш и Дюрренматт не шли ни в какое сравнение с логотипом «Versace» на каблуках.

Чтобы не видеть позорного акта капитуляции и осквернения священных гробниц, я отвернулся.

– Завернуть вам ее? – откровенное пресмыкательство до этого вполне независимой Бабетты добило меня окончательно.

– Как вам будет угодно.

Пожелай только Ронни Бэрд – и Бабетта упаковала бы «Ars Moriendi» во что угодно: в раритетные плакаты Тулуз-Лотрека, в штандарты Карла Двенадцатого, в шлейф воспоминаний о шестьдесят восьмом, даже в свою собственную юбку. Но такую жертву павлин вряд ли бы оценил, и Бабетте пришлось довольствоваться самой обычной папиросной бумагой.

– Вы не оставите свой автограф, мсье? – заискивающим контральто пропела Бабетта.

– Автограф?

– Ну да… У нас уже есть автографы Кении Дорхэма, Энди Уорхолла, Майкла Фрэнкса и Аманды Лир – теперь хотелось бы получить и ваш…

«Что за бригада? Попечители твоей книготорговой богадельни?» – именно это было написано на лице Ронни, но на автограф он все-таки согласился. Спустя две минуты небрежные каракули (гибрид иероглифов и вавилонской клинописи с закорючкой на конце) заняли свое место на стене позади Бабетты. А еще спустя минуту мазила покинул магазинчик, унося с собой «Искусство умирания».

«Искусство умирания», по праву принадлежащее мне.

Мне и Анук, моей девочке.

Интересно, каким образом здесь вообще оказался Ронни Бэрд? До этого в своих многочисленных интервью он исповедовал полную свободу от культурного наследия какой бы то ни было эпохи, резво откликался на прозвище «анфан террибль», а из собственной дремучести соорудил умопомрачительную фишку. Случайно забрести в крохотный, лишенный всякого промоушена букинистический он не мог: случайно типы, подобные Ронни, появляются только на приеме в Букингэмском дворце и на собственных похоронах. И почему он выбрал именно «Ars Moriendi»? Или это тоже был не случайный выбор? Совсем не случайный, учитывая, что Ронни отложил книгу, чтобы потом вернуться за ней. А если добавить к этому, что накануне вечером я выудил из рюкзака Анук его визитку…

– Вы знаете, кто это? – голос Бабетты все еще подрагивал от мимолетного соития с каракулями, начертанными лапой павлина.

– Понятия не имею.

– Это же Ронни Бэрд. Художник, очень знаменитый. Весь Париж о нем говорит. Его последняя выставка – настоящий культурный шок.

– Вы пали жертвой?

– Я была на ней два раза. И знаете… Он очень похож на моего парня…

Час от часу не легче. С другой стороны, послужной список Бабетты может занять не один блокнот имени Франсуазы Саган, даже если исключить из него Фриша и Дюрренматта.

– Того, который не успел стать известным писателем?

– Нет, другого. Который не успел стать известным джазменом.

– Он тоже трагически погиб?

– Нет, – Бабетта хихикнула, обнажив хорошо подогнанный каркас зубов. – То есть в каком-то смысле он действительно трагически погиб. Для меня и для джаза. Теперь он министр сельского хозяйства. Какая гадость…

Оставаться в магазинчике больше не имело смысла, и я засобирался. Мои телодвижения не остались незамеченными для Бабетты, и она сразу погрустнела.

– Уже уходите?

– Пожалуй…

– Так как насчет «Магической книги папы Гонориуса»? Очень редкое издание. И стоит неправдоподобно дешево, учитывая ее превосходное состояние и несомненную ценность для коллекционеров…

– В другой раз. В другой раз я непременно ее куплю. А как у вас появилась эта книга?

– Папа Гонориус?

– Да нет же… «Ars Moriendi». Искусство умирания.

Даром что на мне не было узких солнцезащитных очков – этого пропуска в ее расклешенную и затянутую широким поясом молодость; Бабетте хотелось удержать меня – хотя бы еще на несколько минут. Уплывший с Ронни Бэрдом «Ars Moriendi» – чем не предлог?

– О, это долгая история… Вы ведь торопитесь?

– Ничего, несколько минут у меня есть.

– Боюсь, что нескольких минут не хватит… Но мы бы могли посидеть где-нибудь за чашкой кофе. Поболтать…

Пару секунд я переваривал услышанное. Похоже, увядший букинистический лютик решил назначить мне свидание. Странная фантазия, учитывая преклонный возраст Бабетты. Даже мое гипотетическое сходство с ее покойным бой-френдом этого не извиняет. Но ради «Ars Moriendi» я готов был встретиться с кем угодно.

– Обычно я закрываю магазин в шесть. – В самый последний момент Бабетта испугалась сама себя, должно быть, увидела собственное отражение в моих расширившихся зрачках. – И вы всегда можете найти меня здесь. Кроме воскресений, разумеется.

– Я обязательно загляну.

– Вы очень милый молодой человек. Милый и впечатлительный. Мне кажется, вы должны писать тонкие вещи. Работаете над романом, признавайтесь?

– Как вы угадали?

– О, я знаю толк в пишущих мальчиках. Они всегда сочиняют романы, даже если эти романы состоят из двух страниц. У вас странный акцент. Откуда вы?.. Подождите, я попробую угадать. Грек? Югослав? Испанец?..

Если Бабетту не остановить, она поднимет на ноги и без того неспокойный юг Европы.

– Вы почти угадали. Я из Страны Басков, – черт его знает, почему я сказал именно это.

– Я не могла ошибиться. Мой парень тоже был испанцем. Он бежал от Франко в шестьдесят пятом, – Бабетта осеклась и прикрыла рот ладонью. – О, боже… Никаких дат, в моем возрасте даты удручают, а вы такой молодой… И… вы так и не сказали, как вас зовут.

– Не сказал? Кристобаль.

Никакого другого испанского имени мне в голову не пришло, только оно и вертелось на языке. Кристобаль Баленсьяга, никак иначе, великий модельер и философ моды, один из кумиров Мари-Кристин; она умела запудрить мне мозги своими кумирами, Мари-Кристин.

– …Но вы можете называть меня Крис.

– О, нет, – в своем нелепом кокетстве Бабетта была просто неподражаема. – Кристобаль мне нравится куда больше. Вы заглянете ко мне еще как-нибудь, Кристобаль?

– Да. Конечно.

– Одинокий романтичный испанец в Париже… Начинающий писатель. Он просто нуждается в дружеской поддержке…

Дружеская поддержка, надо же!

– Я загляну.

Бедная Бабетта, ты даже не представляешь себе, как скоро это произойдет! Я и двух дней ждать не буду. Ни к чему не обязывающая чашка кофе в бистро, наверняка она будет чуть горчить от воспоминаний о твоих приятелях, на которых я так похож. Вряд ли ты расскажешь мне об «Ars Moriendi» сразу, после первого глотка. После первого глотка ты попросишь заказать тебе что-нибудь покрепче и придвинешь локоть к моему локтю, и накроешь мою ладонь своей ладонью. Украдкой скосив глаза на посетителей и хозяина, протирающего бокалы. Жест слишком интимен и слишком красноречив, он не оставляет никаких сомнений: мы не мать и сын, не тетушка и племянник – нечто совсем другое, совсем другое. Кто-нибудь да обратит внимание на нас, неважно кто, пусть даже это будет скучающий польский работяга-нелегал за соседним столиком. И тебе будет совершенно наплевать, что он подумает: старая дура и жиголо или просто парочка извращенцев – главное, что он вообще подумает. О тебе. В обрамлении, в оперении, в контексте молодого мужчины. И рядом с этим молодым мужчиной можно рассуждать об искусстве умирания всего лишь как о книге, не больше.

Что ж, я готов. Готов на все, включая польского работягу-нелегала за соседним столиком. «Ars Moriendi» того стоит.

…Труднее всего оказалось отлепиться от букинистического магазинчика Бабетты – ведь сюда привела меня Анук, и здесь я мог бы получить ответы на многие вопросы. Возможно, я бы так и пасся поблизости, ожидая шести часов, – пока Бабетта еще не забыла имя «Кристобаль». Но неожиданно заворочавшийся шрам на затылке погнал меня домой. Нет, я не надеялся найти там Анук, хотя и оставил дверь открытой: Анук не была бы Анук, если бы вернулась.

Анук не была бы Анук, если бы хоть что-то в моем доме напомнило о ней. Все было как обычно, как и день, и пять, и месяц назад; все вещи стояли на своих местах, но какими же дурацкими они мне показались! Еще более дурацкими, чем вчера вечером. Вытянувшись на постели, на которой Анук провела прошлую ночь, я вспомнил об обеде с Мари-Кристин в «Ле Режанс». Исчезновение Анук делало обед бессмысленным, и я решил и вовсе задвинуть мысль о нем подальше. Мари-Кристин никогда не простит мне того, что я не удержал девчонку, которая могла бы стать лицом «Сават и Мустаки». И нужно знать мою первую и единственную женщину: она ненавидит, когда хоть что-то получается не так, как она задумала. Вчера Мари-Кристин была полна решимости заполучить Анук любой ценой, а я не просто сбил цену до минимума, я вообще отказался от торгов. И во всем происшедшем Мари-Кристин будет винить только меня. Если бы я только мог рассказать ей об Анук…