Анук, mon amour... - Платова Виктория - Страница 26

– Так что же случилось в ту самую неделю?

– Закажите мне еще виски…

– Конечно.

– Про него все говорят гадости. Всегда говорили и сейчас говорят. Сейчас, когда он умер, так ужасно умер. Я думал, что хотя бы смерть его защитит, но разве от смерти этого дождешься? Она такая же шлюха, как и Рики-морячок. Такая же дешевка. Азиз умер – и как будто снова стал шестипалым… Вы понимаете, о чем я, инспектор?

– Да.

– Вы хороший парень.

– Вернемся к декабрю…

– Меньше всего мне хотелось бы туда вернуться… Так вот – Ги. Я впервые заметил его в кино. Он сидел позади нас с Азизом.

– Что же в этом удивительного?

– Вы понимаете… Это совершенно специфический кинотеатр… Эротические фильмы, двадцать четыре часа в сутки. Десять сеансов, из десяти Азиз всегда выбирал один и тот же, в семнадцать тридцать.

– Значит, глава модного дома среди бела дня посещал порнокиношки? Лихо.

– … я увидел Ги случайно. Выходил отлить, а когда вернулся – некоторое время стоял в проходе. Чтобы глаза привыкли к темноте. Тут-то я на него и наткнулся. Он сидел через ряд, и не прямо за нами, а наискосок.

– Ну и что? Мало ли с кем можно столкнуться в кинотеатре? Я вот однажды сидел в одном ряду с Ивом Монтаном и Симоной Синьоре. И ничего, слопал это. Сожрал, как миленький, даже автограф у них попросил, когда сеанс закончился.

– Вы не понимаете, инспектор. Это ведь была не просто… эротика. Это была гей-эротика. Спрашивается, зачем парню, который трахает женщин, пялиться на мужские задницы? И не только на задницы…

– Незачем. Вы правы.

– Но это еще не все. На экран Ги не смотрел вовсе. Он смотрел на Азиза. Просто глаз с него не спускал. Тогда-то мне и захотелось врезать ему в первый раз.

– А во второй?

– Тем же вечером. Только позже. Мы ужинали в «Мираме». Это ресторанчик в Латинском квартале. Китайская кухня и все такое. Он и там нас достал.

– В каком смысле?

Стоял на тротуаре в этой своей мотоциклетной куртке с поднятым воротником… с мотоциклетным шлемом…

– Просто стоял?

– Азиз сидел спиной к улице и не мог видеть Ги. Ноя-то видел, я хорошо разглядел его лицо. Никогда его не забуду.

– Что же вас так поразило?

– Я точно знаю, что он хотел сделать там, у витрины, Ги. Я знал это и тогда. Разбить стекло. Вот чего ему хотелось больше всего – разбить стекло. Расхерачить его к чертовой матери. Я еще подумал – сейчас он запустит в стекло шлемом…

– А если бы шлема не было?

– Не знаю. Он нашел бы камень.

– А если бы и камня не оказалось?

– Он прошел бы сквозь витрину.

– Он прошел?

– Нет.

– Почему? Что его остановило?

– Не знаю. Меня когда-то остановил шрам. Шрам в виде креста…

– Я помню.

Не мальтийского, это был просто прикол, не больше. И никаких тайн в нем не ночевало, ну как если бы я встретил Азиза где-нибудь в метро в июне, в самое пекло, в рубашке с короткими рукавами. И сошел бы на следующей станции. Второй шрам, тот, что под грудью, – совсем другое дело. Чтобы увидеть его, чтобы до него добраться, нужно было рассказать Азизу о Душане. И о кошке. И о Кельне, я там родился. И о том, что у мамы был рак костей, и ей отняли ступни, а потом отнимали еще по десять сантиметров каждый год. Отнимали и отнимали и дошли бы до самых бедер, если бы она не выпила две упаковки снотворного… И даже о Рики-морячке стоило рассказать, о том, что он красит волосы в белый цвет.

– И как быстро вы до него добрались? До второго шрама?

– Про мать я соврал. Все у нее было в порядке, она и сейчас жива-здорова.

– Да? А жаль. Жаль, что соврали. История с мамой особенно меня тронула.

– Вот и Азиз купился. Очень похоже на правду, да?

– Очень.

– Эту историю я взял напрокат у Рики-морячка. У него много таких историй в запасе. Я хотел понравиться Азизу. Хотел добраться до его шрама. Того, который случайно не увидишь…

– И что же с вами произошло, когда вы его увидели?

– Это произошло раньше, чем я его увидел. Я влюбился. Он был добр ко мне, и я влюбился. Остаться с ним – единственное, о чем я мечтал. Остаться с ним, раз уж Кларк Гейбл умер, а Душан так и не дал о себе знать.

– Про кошку – тоже вранье?

– Нет.

– А про Ги?

– Нет… Мне так хотелось влезть в Азиза, если бы я влез, если бы я точно знал, что выкурить меня можно будет, только если пустишь ему кровь, – я бы успокоился. Я думал, что это говно-вопрос – влезть. И только шрам привел меня в чувство. Я опоздал, вот в чем была главная фишка. Я опоздал. Дверца захлопнулась. Та самая, через которую все они просачивались. Все эти подонки. Спали и видели, как бы стрясти с него побольше башлей. Один я по-настоящему его любил. Один я. Но дверца захлопнулась и заросла шрамом. Я опоздал…

Н-да… Ты, парень, наверное не в себе. Лепишь горбатого по обкурке. Мне бы сразу сообразить… А если тебя интересует происхождение шрама, который ты тут так подробно живописал, то могу тебе сказать, откуда он взялся. Азиз Мустаки заработал его в двадцать три года. Он тогда жил в Марселе с одним ненормальным воякой из Иностранного легиона. Легионер как-то застукал Азиза в постели с любовником и поставил на перо. Вот и вся хренова романтика.

– Откуда вы знаете?

– На смерть и вправду нельзя положиться, тут ты прав, парень. Тем более на такую – в сопровождении экспертов и полицейских мигалок. Она сдает все, что только можно сдать… Так что случилось тем вечером в ресторане?

– Ги стоял у витрины…

– Это я уже слышал. Он хотел высадить стекло и не высадил. Что он сделал потом?

– Ушел.

– Вот так взял и ушел?

– Не сразу. Но тогда я уже сообразил, почему он ушел. Этот гад ушел, потому что понял: он заявился слишком рано.

– А ты не перемудрил, а?..

– Что же тут мудреного? Я опоздал. Л у него еще была куча времени в запасе. Сначала Ги волновался, ему тоже казалось, что он опоздал. Как и я…

– Не морочь мне голову, парень.

– Вы же сами просили рассказать… Я могу и заткнуться…

– Хорошо. Продолжай.

Он выглядел влюбленным – Ги. И в лице у него было что-то змеиное. Влюбленные – как змеи, как удавы, только и ждут удобного момента, чтобы обвиться кольцами. Вот он и примеривался – как бы половчее обвиться. Точно – примеривался. Азиз сидел к нему спиной и не видел всего этого, бедняга.

– Что было потом?

– Когда мы вышли – Ги и след простыл. Я не стал рассказывать Азизу ни про кинотеатр, ни про то, как Красавчик пасся у кабака. Постарался выбросить всю эту хрень из головы. Я ревновал.

– И ко всем другим – тоже?

– Нет. Другие не смотрели на него так, и Азиз всегда возвращался ко мне…

– Я уже это уяснил, господи ты боже мой!

– Потом я увидел мотоцикл Ги. Серебристая «Хонда». Он ехал за нами. Пристроился в хвост на Сент-Северин и больше уже не отставал.

– Вы поехали на улицу Лафитт?

– Да. Азиз всегда отвозил меня домой.

– Он остался у тебя?

– Нет. Не в тот раз. Сказал, что у него дела. Он даже не поднялся.

– А Ги?

– Угадайте с двух раз, инспектор. Его пакостная «Хонда» ломанулась за машиной Азиза. Это меня взбесило, вы должны понять…

– И что же ты сделал?

– Поймал тачку. На это ушло минут десять, так что из виду я их потерял. И голову я потерял тоже. Начал названивать Азизу на сотовый – дохлый номер. Иногда Азиз умел прикинуться самой настоящей скотиной.

– Я сейчас расплачусь.

– Лучше купите мне еще пойла. Сегодня я на мели.

– Сдается мне, ты уже давно на мели.

А какая разница?.. В ту ночь я поехал к Рики. Меньше всего мне хотелось видеть Рики, но деваться было некуда. Просидел у него дня четыре или пять, не помню точно. Я бы и дольше просидел, только уж больно от него смердило, от Рики-морячка. Потом вернулся к себе и прослушал пустой автоответчик. Эта скотина так и не объявилась. Если бы я знал, чем все закончится…

– И ты больше не виделся с Мустаки? До его смерти?

– Почему? Виделся. И нес ним одним. В том самом кабаке, где мы обычно ужинали.