Собака снова человек! - Платов Сергей - Страница 41

— Да я вроде… — начала было отнекиваться боярышня, но из рук хозяйки трактира имени меня так просто вырваться было нельзя.

— Знаю, всё знаю, хорошая моя. Ты, как обычно, сыта, да и дел у тебя ко мне нет, просто так зашла.

— Да, — робко ответила мелкая, усаживаясь за стол.

— А раз так, то об отсутствии проблем, то есть Даромира, мы и поговорим, — хмыкнула Матрена и подмигнула Селистене.

— Я тут с собаками, ничего? — несколько запоздаад поинтересовалась боярышня, уже после того, как Шарик так же развалился в знакомом ему уголочке.

— Ничего, ничего, — хмыкнула Матрена, выставляя перед гостьей закуски. — Собаки-то не чужие, можно сказать свои.

Точно, я свой, да и Шарик тоже. Неужели Матрена меня всё еще не узнает?

Хлебосольная хозяйка впихнула-таки в мелкую кроличье рагу и хлеб с козьим сыром и лишь тогда перешла к главному:

— Ну и что он опять отчебучил? Говорят, нанес личное оскорбление самой Сантане?

Да какое, в сущности, оскорбление? Подумаешь, какие мы нежные! Уж одним глазком на такую прелесть взглянуть нельзя.

— Не знаю, какое оскорбление он нанес, но он спасал моего отца, — встала на мою защиту невеста, не забыв при этом грозно взглянуть на меня.

— Это он умеет, — с улыбкой подметила Матрена.

— Спасать или наносить оскорбление? — прищурилась Селистена.

— И то и другое, — хмыкнула женщина-гора. — Слышь, Даромир, может, хватит на полу валяться, или тебя наше общество не устраивает?

Ну дает Матрена, ну и переход в разговоре. Хоть стой, хоть падай!

— Чего сразу не устраивает? — буркнул я, нехотя вставая и перебираясь поближе к столу. — И потом, эта ваша Сантана врет, ничего такого я ей не нанес, это кто-то до меня сделал.

— Так что сделал-то? — сразу же воспользовалась случаем Селистена.

— Потом расскажу, — ответил я и, немного подумав, добавил: — Потом как-нибудь.

— Ты скажи, чем тебя шкура Шарика не устроила? — очень вовремя влезла с вопросом Матрешка. — Чего это ты в Золотуху-то полез?

Какое всё-таки примитивное мышление у всех, одни и те же мысли, одни и те же вопросы. Ну что ж, буду оригинальным.

— А что тебя, собственно, удивляет? Я, как состоявшийся колдун с мировым именем, не приемлю одного и того же решения своих проблем. У меня, знаете ли, свой неповторимый стиль. С Шариком шкурами я уже менялся, решил попробовать новых ощущений.

Почему-то при этих моих словах Селистена состроила гримасу, но вслух ничего не сказала.

— Ну новых так новых, — согласилась Матрена и недоверчиво на меня посмотрела, — я человек простой и в этих твоих колдовских штучках не разбираюсь. Скажи лучше, что это ты не ешь ничего? Али совсем стыд потерял и опять пришел ко мне с полным пузом? Ты смотри, один раз я тебя простила, а уж во второй и не надейся.

— Не хочу, — грустно сказал я. — Да и форму надо держать, а то в последнее время что-то вес стал набирать.

Взгляд хозяйки стал серьезным и сосредоточенным.

— Ну хоть медовушки хлопни.

— Это вредно для организма, — не своим голосом и не свои мысли выдал я. — От чрезмерного и регулярного потребления хмеля в организме происходят необратимые последствия. Да и страдают от этого прежде всего близкие люди.

Во наплел! Аж в пот бросило. А самое-то ужасное, что благодаря шкуре кормящей матери я и впрямь сейчас так считаю. Мамочка родная, за что такой кошмар на мою рыжую голову?! Блохи, ау, кусаните меня, пожалуйста, а то от такого маразма я скоро слягу с сильнейшим нервным срывом.

— Он что, опять головой ударился? — после пятиминутного оцепенения наконец смогла заговорить Матрена.

— Новые ощущения, — со вздохом пояснила Селистена. — Хотя мне иногда кажется, что лучше бы ощущения оставались прежними.

— Всё в жизни течет, всё меняется — изменился и я. Прошлое переписать нельзя, зато можно и должно изменить свое будущее. Не пристало колдуну моего уровня вести себя словно малолетка. Пора подумать о том, как начать новую, здоровую, правильную жизнь, с чистого листа.

Тьфу на меня, ну и пакостей я тут наговорил. Как только язык смог выговорить эти жуткие слова, не имеющие ничего общего с моей сущностью! Только бы вернуть свое тело, а там уж постараюсь разобраться с этой напастью. Если надо, обращусь к Серогору за помощью. Он даже самую редкую хворь выгнать может (кроме похмелья, конечно), небось не откажет в такой малости лучшему ученику.

— Эка тебя торкнуло, — испуганно выдала Матрена, помолчала, а затем, вздохнув, сказала: — Надеюсь, когда ты со своими делами разберешься, опять станешь человеком. А то от твоего бреда уши вянут!

Да, Матрешенька моя ненаглядная, да. У меня и у самого они вянут!

— Он и сейчас иногда становится нормальным… — протянула Селистена. — Только когда его блохи кусают.

Хозяюшка, услышав такой диагноз, с надеждой уставилась на меня.

— Ну так в чем же дело? Пусть они тебя укусят, а то я уже этого нового Даромира бояться стала.

— А проблема в том, что блох у Золотухи оказалось очень мало, и часто кусать Даромира они отказываются.

Подтверждая слова Селистены, я лихорадочно закивал.

— Так пусть Шарик поделится.

— У него нет блох, — фыркнула рыжая, — уж за этим я лично слежу.

— Ну тогда пусть стрельнет у какого-нибудь бродячего пса, — не унималась Матрена. — Да что это за Даромир, коли он ничего не ест и не пьет?

— Почему ничего? — не удержался я. — Мне творог, например, очень понравился и каши тоже.

Матрена смотрела на меня взглядом, полным ужаса.

— А пью я очень даже много, — продолжил я и после некоторой паузы добавил: — Молоко.

Сказал и прикусил язык, причем на этот раз не в переносном, а исключительно в прямом смысле. Незачем так пугать хороших людей, да и сам от такого поворота жизненного кредо скоро начну заикаться.

— Такого парня загубили, — только и смогла вымолвить хозяюшка и в полном изнеможении опустилась на скамью.

— Может, отойдет еще? — с робкой надеждой в голосе вставила словечко Селистена.

— Будем надеяться.

Отойду, обязательно отойду! Я ведь думаю-то правильно, по-даромировски, только вот сказать и сделать ничего не могу. Хочу выдать что-нибудь банальное навроде: «Положи-ка мне еще пару кусочков жареной телятины и пяток куриных крылышек». Или так: «Матрена, ты поставь сразу на стол ковши, а то стаканами пить медовуху в моем возрасте уже несолидно». А получается вся та лабуда, что я выдал до этого.

Да к тому же этот лохматый тип, друг человека, то и дело бросает на меня такие томные взгляды, что становится не по себе. Ой, хочу быть человеком. Хочу есть, пить и сам смотреть так выразительно на мою благоверную!

Наверное, мы бы и дальше продолжали обсуждать возникшие у меня проблемы, но нас бесцеремонно прервали ударом сапога в дубовую дверь. Матрена проворно вскочила, с твердым намерением покарать могучей рукой нахалов, но тут нашему взору предстали Фрол с Федором собственными растрепанными персонами. Как обычно, братья были многословны:

— Ну, ребята, вы и наворотили дел!

— Нельзя так с государственными людьми!

— Они же не виноваты!

— А приказ есть приказ.

— Да и на княгиню вы зря бочку катите.

— Даромир, ты же ее видел.

— Ох и хороша у нас княгиня.

— А вы на нее баб натравили.

— Матрена, налей по чарочке, а то в горле пересохло.

— Лучше по ковшичку, а то пересохло сильно.

В своем нынешнем состоянии прервать речь братьев я не имел никакой возможности. Зато Матрена, напрочь лишенная комплексов, в момент успокоила молодцов:

— А ну цыц!

Как и следовало ожидать, короткая, но очень выразительная речь хозяйки была услышана. Ратники тут же замолчали, резво заперли дверь на внушительный засов и, не дожидаясь приглашения, плюхнулись на скамью.

— А теперь медленно и по очереди, — тоном, не терпящим возражения, молвила Матрена. — Что в городе творится? Откуда узнали, что Даромир с Селистеной здесь? — В углу раздалось недовольное рычание, и хозяйка тут же поправилась: — И с Шариком. И, наконец, зачем дверь заперли?