Операция «Степь» - Кондратов Эдуард Михайлович - Страница 21

Казачка в сердцах громыхнула в печи горшками, бросила ухват.

– Только ненадолго. Спать скоро, а делов куча, – пробурчала она, накинула ватный бешмет на плечи и вышла.

– Может, обойдемся без чая? – предложил Глеб.

– Ты, видно, неспроста? – Буржаковский вглядывался в лицо Ильина, но при неверном свете масляной коптилки разобрать его выражения не мог.

– Пришел поговорить. Прежде всего спросить, что лежит на сердце у тебя, Александр?

– На сердце? – Буржаковский потер пальцами ноющий висок, сбросил на лавку полушубок, кубанку. Отстегнул шашку.

– А на сердце у меня, Глеб дорогой, – уныло продолжал он, присаживаясь к столу, – очень и очень невесело.

– Почему же? – будто бы искренне удивился Ильин.

– Потому что… Военную ситуацию ты представляешь. Может, и не в деталях, как я, а в общем. Но и того достаточно. Тяжко нам придется. Вот и на сердце тяжело.

– А мне казалось, что как раз наоборот – легко.

Буржаковский изогнул густые брови:

– Почему же, прости?

– А потому что… – Глеб выдержал довольно долгую паузу, – на сердце, то бишь в кармане твоего френча, ты спрятал листовку Саратовского губчека. Притом учти, помеченную мной. На обороте.

Бледность залила щеки Буржаковского. Он сглотнул слюну, но ответить был не в силах.

– Это… Не имеет знач?чения… В конце концов…

– Не бормочи, начштаба, – строго сказал Ильин. – Не оправдывай себя тем, что наше движение обречено на скорую гибель. Ты из тех, кто во главе его. С тебя спрос особый.

– Ильин… И тебе и мне нельзя больше… Что мы имеем общего с… бандитами? – Буржаковский наконец справился с заиканием, заговорил быстро?быстро: – Безумные планы… Мы обречены на разгром, клянусь тебе…

Он схватил вспотевшими пальцами кулак Ильина, но тот с отвращением отдернул руку.

– Вот, значит, как ты теперь заговорил… товарищ командир Красной армии Буржаковский. Любопытно.

Буржаковский неверными ногами подошел к ведру с водой, зачерпнул кружку. Когда пил, зубы дробно, стучали по металлу.

«Словно в дешевой комедии», – подумал Глеб.

– Так как же мне с тобою поступить, уважаемый Александр Милентьевич? – задумчиво проговорил он.

Без маски

Глиняный пол в камере пропитался сыростью, и Мишкины локти все время скользили. Хорошо еще, что Капустин завязал руки спереди, и Ягунин смог, упираясь локтями, переползти на более или менее сухое место, вплотную к двери. Очень болело во рту: дважды кулак Капустина с размаху опускался ему на лицо. Прикушенный язык распух и еле ворочался, а губы словно расслоились на бесчувственные листочки. Кажется, слева был выбит верхний зуб, что?то острое кололо щеку изнутри. А может, кость оголилась: челюстями пошевелить невыносимо больно. Ныло в боку – память о сапоге Гаюсова, ткнул Мишку перед самым приходом Ильина. Конечно, для них все это – только начало. На допросе Гаюсов выжал из Ягунина лишь ругательства, оттого и ярился. Ничего не сказал Мишка бандитам. И не скажет. Даже если завтра станут вырезать звезды из спины. За серовцами числится и такое.

«А будет ли завтра? – подумал Мишка. – В расход чаще пускают по ночам. Ишь, Айлин?Ильин! Хочет самолично. За Шуру. Бесится, что племянница изменила родному классу. Само собой, за Никифора Долматова тоже хочет отплатить. Интересно, где он сейчас? Сняли его в Колдыбани с машины или все же прозевали? Эхма, денег на депешу не хватило! Ума тебе не хватило, Мишка! Вычеркнул из телеграммы про Айлина, балда. Из АРА он, как же! Нельзя их трогать… Знал точно, что враг. И вычеркнул. Может, ты из?за Шуры пожалел? Нет! Шура ни при чем. Сглупил – и все. Иначе господин Айлин?Ильин не попивал бы сейчас коньячок с господином Гаюсовым… Надо же – спелись. Два сапога пара. Но все?таки пусть лучше Глеб Ильин пристрелит его, чем Гаюсов. Глеб – идейный беляк. А Гаюсов – просто мразь…»

Мишка поежился: холодно. Хотя… Холодно?тепло?жарко. Не все ли равно? Потерпи, скоро кончится и эта, кажется, последняя твоя ночь.

Последняя – вот что обидно. Значит, не увидит он ни ракет с людьми, ни говорящего кинематографа, ни машин на электрическом ходу… Так хотелось. Да только разве о таких пустяках жалеть надо сейчас? Мечтал учиться, строить в Самаре дома из стекла и белого камня. Мечтал о Шурочке… Как они будут рука об руку работать… Как поженятся и до рассвета будут говорить. Иногда даже спорить по каким?нибудь принципиальным вопросам. О литературе, скажем, или об истории. Кончится голод, нэпманов вытеснит советская индустрия и торговля… А потом – мировая революция, социализм на всей земле… Сколько же замечательно интересного он никогда?никогда не узнает, не увидит, не сделает!..

Мишка застонал и уткнулся лицом в пол. Как больно!.. И черт с ним, что больно. Байжан бы успел скрыться. Мало они сделали, мало… Не выдержал, замитинговал в Аленкиной избе. А там… всякие там были, конечно. Вон как скоро Айлину донесли. Почему же ему, интересно, а не Гаюсову? Наверное, его не нашли. Сообщили первой же попавшейся контрреволюционной сволочи…

Да, немного пользы трудовому народу принесла его командировка в край киргизов и уральских казаков… Мало ты успел в жизни, Ягунин. Ну, Коптева, правда, словили… Нинку выручил… Летом заговор Гюнтера помог раскрыть… Хотя Гаюсов?то удрал. Вот чем обернулась растяпистость охраны Ситдома! И невезение какое: от Айлина сегодня успел скрыться, так надо же – к Гаюсову приволокли!.. Бедному Ванюшке всюду камушки.

Мишка прислушался: за стеной раздавались еле слышные голоса. Наверное, меняют караул. Ночь… Кончается она или еще будет долго? Уж лучше скорей бы… так валяться в холодной слякоти – это тоже не жизнь. А завтра – мордой в снег. Насовсем.

Нет, не похоже на смену охраны. Словно бы возятся с замком? Так и есть: звякнуло. Кто?то протопал по коридору, остановился у камеры. Брякнула железная поперечина о пол.

Хорошо, что дверь открывалась не внутрь: иначе бандит ударил бы Ягунина по голове.

– Эй, где ты? – позвал грубый голос. – Фу, холера! – воскликнул кто?то, споткнувшись о тело Ягунина. – Вставай! Чего, не можешь?

Наклонившись, бандит в темноте нащупал веревку на Мишкиных ногах, поддел ее верхний виток штыком. Она не поддалась, пришлось снять штык и пилить. Освободив ноги, он подхватил Мишку под руки и поднял. Крепко взял за плечо и толкнул к двери:

– Выходи!

«Значит, порешат меня все?таки ночью, – до странного равнодушно подумал Мишка. – Не хотят народ зря баламутить… Знают: что ни расстрел, то и ответ будет больше».

Снег на улице сделал ночь достаточно светлой, чтобы в ней проявились силуэты домов и высоких крестов возле окон.

– Поворачивай. – Конвоир тронул плечо Ягунина стволом трехлинейки. Мишка охнул – болит, оказывается, и здесь. Впереди было нечто вроде поскотины… Или пустырь? Из темноты вынырнуло низкое строение, похожее на сарай. «Тут они расстрелы свои делают», – понял Мишка. И тотчас прикинул: а если рвануть сейчас в сторону, за сарай, а там… Ерунда, конечно. И руки связаны, и бежать не знаешь куда… Но и не баран же он, которого гонят резать!

Две фигуры отделились от сарая и двинулись навстречу. «Все! Теперь хоть беги – хоть не беги», – со злостью подумал Мишка.

– Что так долго, Ануфриев? – прозвучал недовольный голос Айлина?Ильина.

«Ага, понятно, – сказал себе Мишка. – Ну, я скажу ему, гаду, напоследок…»

– С веревкой канителился. У него и на руках. Я сей минут…

Человек, приведший Мишку на пустырь, принялся было снимать штык, чтобы пилить веревку.

– Дай?ка я, Федот, – нетерпеливо сказал Глеб. Похлопал себя по боку, вынул из ножен кортик и, ловко поддев виток, с легкостью перерезал веревку.

Мишка крутил руками, чувствуя, как мурашки щекотно побежали по кистям. Веревка упала к ногам.

Глеб вынул маузер. Сунул его обратно в деревянную кобуру, достал из кармана наган.

«Броситься, как тогда на Коптева», – сверкнуло в мозгу у Мишки. Он напрягся…

– Михаил, куда ты исчез из дома Ивановых? – Строгий, но доброжелательный тон Ильина удержал Мишку. – Девушка сказала, что ты ушел искать своего киргиза. Кстати, знай, что Байжан уже три часа как на пути в Калмыковск.