Под знаком Близнецов - Серова Марина Сергеевна - Страница 26

– Ну что же я за неудачник! – взвыл Василий, потирая ушибленную коленку. – Даже покончить с собой не получается…

Я присела на пол рядом с несостоявшимся самоубийцей. Вася опасливо отодвинулся.

– Зря вы так, – задушевно сказал я. – Смерть от удушения очень неприятная. Вес у вас небольшой, так что шейные позвонки вы явно не сломаете. Для этого нужен резкий рывок – распахнутый люк, как раньше казнили, или прыжок с большой высоты. А так вы будете болтаться в петле и медленно задыхаться. Кстати, в тот момент, когда петля затянется, вы сразу же передумаете умирать. Но будет уже поздно. Сначала ваши глаза нальются кровью и выкатятся из орбит. Потом ваше лицо посинеет от прилива крови. Вы начнете хвататься за петлю и пытаться освободиться, но у вас ничего не выйдет – для этого нужна опора. Потом у вас рефлекторно опорожнится кишечник и мочевой пузырь. Затем…

– Хватит! – взвизгнул Вася и закрыл лицо руками. – Достаточно!

– Ну, как хотите, – я пожала плечами.

– Зачем вы пришли? Издеваться надо мной? – Он мелко дрожал.

– Я пришла сказать вам, что вы молодец. Здорово, что хоть кто-то в этом доме вступился за Катерину. Вы смелый человек.

Вася слегка порозовел.

– Честно говоря, давно мечтал съездить Макарке по роже. Но все как-то повода не было, – честно признался педагог.

– Макарке?!

– Ну да. Он ведь мой брат. Вы не знали?

– Значит, вы – дядя близнецов. И вас зовут Василий Светозарович Гольцов?

– Не Гольцов. Наша фамилия – Остапенко. Макар поменял фамилию, когда женился на Катерине Ивановне.

– Зачем? – Я вытаращила глаза. Ладно бы еще Макар был какой-нибудь Череззаборногузадерищенко. А Остапенко – нормальная фамилия.

– Ну, он хотел сделать карьеру в театре. Катерина Ивановна была уже известная актриса, фамилию Гольцовой на афишах весь город видел. А кто такой Остапенко? На Остапа Бендера похоже…

Я невольно рассмеялась. Вася робко улыбнулся.

– Почему же вы согласились стать учителем своих племянников? Ведь вы… простите меня, Вася… вы совершенно не годитесь для этой работы.

– Понимаете, Женя, вообще-то я довольно хороший учитель. У меня получается понятно объяснять сложный материал и ладить с детьми… Со всеми, кроме этих. – Вася передернулся от ужаса. – Это не дети, а какие-то монстры! Вы знаете, что они сделали сегодня утром? Подождали, пока я уйду в ванную, и запустили игрушечного паука ко мне в ботинок. Такой резиновый, размером с кулак и мохнатый вдобавок…

Я сочувственно вздохнула.

– Каждое утро после завтрака эти детишки ставят ведерко с водой на дверь моей комнаты. Я уже привык – иду к себе с тряпкой. Сначала открываю дверь. Жду, когда ведро упадет. Вытираю лужу и только потом вхожу. И ведь никак им не надоест!

– Слушайте, а зачем вы все это терпите? – спросила я. Этот простой вопрос поставил Василия в тупик.

– Как это? – удивился педагог.

– Ну, вы явно не смогли найти контакт с близнецами. Они вас дразнят. Не уважают. Вы их не любите. И тем не менее остаетесь их учителем. Зачем?

Вася втянул голову в плечи.

– А вы знаете, какова зарплата учителя в общеобразовательной школе? – с некоторым вызовом спросил Остапенко.

– Примерно представляю.

– Ну, так зачем спрашиваете? Кстати, мне и здесь не так чтобы много платят. Работаю практически за еду… У меня вообще-то немного потребностей. Вот иногда покурить хороший табак… Хотя Катерина Ивановна добрая женщина, ни в чем не отказывает. Ну, а тут еще эта поездка.

Так, ясненько. Пусть Вася получает немного, но зато живет на всем готовом. Катерина Ивановна покупает ему одежду, оплачивает все расходы. Как будто у нее есть еще один ребенок, только великовозрастный. И ради этого Василий готов терпеть жестокие шутки близнецов, презрение брата… А тут еще и предстоящая поездка в Швейцарию. Сладкая морковка для такого инфантильного существа. У самого Васи никогда бы не хватило духа покинуть страну и поискать счастья в чужом краю. А тут его вывозят, как в старом анекдоте, «чучелом или тушкой»…

Моего уважения к отважному рыцарю порядком поубавилось.

Я встала и сказала:

– Снимите петлю и выкиньте тайком, пока никто не увидел. И не торопитесь покончить с собой – у нас каждый человек на счету. Тем более мужчина.

Вася обиженно скривился:

– Даже вы надо мной смеетесь…

– Я? Совершенно серьезно говорю. Да, кстати. Дети вас не уважают, потому что в этом доме вас не уважают взрослые. Хотите совет? Мотайте отсюда поскорее, когда все немного успокоится. И не ездите вы в эту самую Швейцарию. Ну что вы там делать будете на положении комнатной собачки? Бульдогов выгуливать?

– Я, кажется, не давал вам поводов разговаривать со мной таким тоном, – ломким от обиды голосом проговорил Василий Светозарович и выпрямил спину. Впечатление от его гордой позы немного подпортило то, что учитель по-прежнему сидел на полу среди обломков табуретки. Я попрощалась и вышла.

В доме было душно – кто-то чересчур сильно включил отопление. Я почувствовала, как начинает болеть голова – то ли от жары, то ли от постоянной атмосферы скандала и интриг, царящей в этом доме. Я надела куртку и решила обойти участок, пока еще светло. Вечером мы еще раз сделаем это с Глебушкой. А сейчас я проветрю мозги и посмотрю под кустами, нет ли еще каких подарочков…

Солнце садилось за верхушки деревьев далекого леса. Казалось, зубчатые острия елок вот-вот пропорют напряженно-багровый шар и его содержимое прольется на землю раскаленным дождем… Отчего в голову лезут такие дикие мысли? Просто тревога разлита в неподвижном морозном воздухе. Нет, все-таки три дня в этом сумасшедшем доме слегка потрепали мои нервы, обычно крепкие, как корабельные канаты…

Я осмотрела участок. Все было в порядке. Бульдоги сегодня не отходили от дома, так что снег читался легко, как книга. Вот цепочка женских следов. Характерные узконосые ботинки, очень стильные, принадлежали Гольцовой. Интересно, куда это ходила Катерина? Во время драки она вошла в дом с улицы. Так, поглядим…

Следы Гольцовой вели к песочным часам – загадочному сооружению в половину человеческого роста. Наверное, когда на дворе лето и дети играют на травке, приятно смотреть, как песочек пересыпается в стеклянной колбе, закрепленной в медной оплетке. Но зимой эта конструкция навевает мысли о скоротечности жизни, и больше ни о чем.

Следы Гольцовой заканчивались точнехонько у часов. Интересно, что Катерина делала здесь? Размышляла о вечном?

Я заметила, как заходящее солнце блеснуло на чем-то небольшом, лежащем на плоской верхушке часов. Я наклонилась и увидела небольшую коробку. Она была слегка приоткрыта, и рядом с ней на поверхности валялись прозрачные камешки. Я взяла в руку горсточку. На льдинки не похоже. Что-то мне это напоминает… Я положила камешки на прежнее место и открыла коробку. Там тоже были камни и еще какой-то конверт под кучкой. «Все страньше и страньше», как любила говорить кэролловская Алиса… Конверт я трогать не стала.

Я вернулась в дом. На заднем дворе стояла машина Альберта, а сам садовник топтался на коврике у порога.

– Добрый вечер, Женя! – приветствовал меня Альберт Николаевич. – Отвез бульдогов домой, обустроил на новом месте. Они прекрасно приживутся там. Потом еще заехал в клинику к Жозефине. И мамочка, и малыш чувствуют себя хорошо. А что здесь происходит?

Мы вместе вошли в дом.

– Так, супружеская ссора, – неохотно ответила я. С одной стороны, не люблю разносить сплетни, с другой – Альберт столько лет живет в доме, что, разумеется, давно в курсе всех проблем своих хозяев.

– Он что, посмел поднять на нее руку? – Глаза садовника блеснули, и я обратила внимание, насколько моложаво выглядит этот человек. Садовник сжал кулак: – Кто-то должен поставить этого наглеца на место. Сейчас я пойду и все ему выскажу…

– Не волнуйтесь, вас опередили.

И я рассказала Альберту о драке между братьями. Садовник расслабился, кулаки его разжались. Он покачал головой: