Под знаком Близнецов - Серова Марина Сергеевна - Страница 21

А когда все в порядке, то незачем нагонять страх на сотрудников. Можно и потрепаться, анекдот рассказать. Это называется «положительное подкрепление». Пусть человек знает, что начальство может быть белым и пушистым. Если все хорошо, конечно…

Отчасти это похоже на поведение собачьей стаи. Ну, или волчьей – они устроены одинаково. Кстати, жизнь среднестатистического офиса строится по тем же самым законам. Смешно, да? Все мы божьи твари…

Я рассказала Глебушке анекдот про танкиста и блондинку и отправилась завтракать.

Детишек еще не было видно – близнецы спали, утомившись после вчерашнего долгого дня. За столом одиноко сидела Катерина. Выглядела хозяйка ужасно. Желтое лицо, искусанные бледные губы. Глаза обведены темными кругами бессонницы. Волосы, обычно гладкие и блестящие, растрепались и висят как пакля… Перед Катериной стояла до краев полная пепельница, окно столовой было приоткрыто, но в воздухе все равно висел застоявшийся дым сигарет. Похоже, Гольцова не спала всю ночь. Так и просидела за столом. Вон и одежда на ней та же, что и вчера.

– Доброе утро, Катя! – сказала я, входя.

Гольцова подняла на меня тяжелый взгляд:

– Доброе? А оно доброе, да?

– Будем надеяться, – я пожала плечами.

– Семен Степанович в больнице, Надя в реанимации, – монотонно перечисляла Катерина. – Чего уж тут доброго…

Я положила себе овсянки и принялась заправляться. Дел сегодня много, неизвестно, когда удастся поесть в следующий раз…

– Ничего! – Я оторвалась от тарелки и попыталась приободрить хозяйку: – Степаныч, думаю, уже в порядке. А насчет Нади я выясню. Кстати, мне необходимо съездить в город, забрать кое-что из моей квартиры.

– Нет! – Катерина вскрикнула так громко, что из кухни высунулась Маша и испуганно уставилась на хозяйку.

Я кивнула девушке, что все в порядке, и спросила:

– Что с вами, Катя?

– Не уезжайте! Не оставляйте меня одну!

– Почему одну? В доме Глеб, Маша, Василий и Макар Светозарович. Сейчас девять утра. Я буду отсутствовать не дольше двух часов. Ничего страшного за это время не случится. Мне необходимо снаряжение и кое-что еще… Это нужно для работы, понимаете? Чтобы защитить ваш дом.

Катя опустила голову и едва слышно пробормотала что-то.

– Что вы говорите?

– От Васи мало толку. Да и от Глебушки, честно говоря, тоже. Если что-то случится, мы с детьми будем беззащитны…

– А ваш муж?

– Я не знаю, где он сейчас. Макар не ночевал дома…

Катерина спрятала лицо в ладони. Я отложила ложку. Похоже, Макар Светозарович совершенно утратил чувство реальности. Где его носит? Кажется, я догадываюсь… Да и Гольцова тоже. Катерина больше страдает от унижения, чем беспокоится о жизни мужа…

– Если вы уедете, Женя, и с вами тоже что-то случится, я себе не прощу.

Я усмехнулась:

– Катя, вы не забыли, для чего меня наняли? Это я должна вас защищать. Я большая девочка и могу за себя постоять. Прекратите себя обвинять.

Но Гольцова продолжала казниться:

– Это ведь из-за меня пострадали Степаныч и Надя, это я во всем виновата…

Я села поудобнее и посмотрела Гольцовой прямо в глаза:

– А теперь расскажите мне, Катя, в чем именно вы виноваты?

Женщина немедленно взяла себя в руки. Она выпрямилась и откинула волосы с лица. Глаза ее сузились, губы сжались. Так, ясно. Свою тайну Катя будет защищать, как тигрица. А жаль, могло получиться…

Но и это неплохо – по крайней мере, Гольцова пришла в себя. Детям нужна мать. А всем в этом доме необходима опора и защита. Если Катерина не желает разделить с кем-то ответственность за происходящее, посвятить в свои тайны – что ж, пусть отдувается самостоятельно…

Катерина встала.

– Подождите здесь, Евгения. Я скоро вернусь, – холодно проговорила женщина и вышла. Спина ее была прямой, как у балерины.

Я отправилась на кухню за кофе. Да, советник Гольцов понимал толк в радостях жизни – кофемашина была вполне современная. Я соорудила себе с помощью умной техники большую чашку капучино и вернулась в столовую. Там Маша убирала со стола посуду. Девушка улыбнулась мне – от вчерашней неприязни не осталось и следа. Правы были японские самураи: когда каждый выполняет свой долг, не пытаясь увильнуть, тогда общество гармонично, а в мире – процветание и благоденствие…

– А где все? – спросила я.

Маша пожала плечиками:

– Глебушка на дежурстве, Анечка и Антоша еще не вставали, Вася не захотел выходить. Я ему в комнату завтрак отнесла. А Макар Светозарович рано утром уехал.

Девушка как ни в чем не бывало поправила кокетливый белоснежный передник. Лицо Маши было непроницаемо. Она действительно не знает, что хозяин не ночевал дома? Или старается блюсти честь дома при посторонних, то есть при мне?

– Скажите, Маша, как фамилия и отчество Нади?

Я взяла телефон с подставки и принялась обзванивать больницы. Вчера Катя была так потрясена новостью, что не запомнила, откуда ей звонили. Мне повезло в третьей городской. Ну, правильно! Ведь именно туда вчера отправилась Надя навестить Степаныча!

Бодрый женский голос сообщил мне, что по телефону справок не дает. Мне понадобилось не менее пяти минут и весь дар убеждения, включая некоторые приемы психологического давления, чтобы выяснить хоть что-то. Оказывается, Надежде стало плохо прямо в больничном кафе. Женщина зашла туда выпить чаю с булочкой. Ну конечно, она ведь уехала из дома рано… Когда Надя упала без сознания, вокруг было не менее десятка врачей. Они быстро поняли, что дело серьезное, и женщину поместили в реанимацию. Случилось это днем. А к вечеру был готов анализ крови. Он-то и показал, что причина внезапного недомогания поварихи – лошадиная доза клофелина. Если бы Надя успела покинуть территорию больницы и упала на улице, неизвестно, чем бы все кончилось. Сейчас состояние ее стабильное. Она пришла в себя и даже смогла назвать телефон дома Гольцовых. И еще она все время повторяла: «Старичок! Старик! Он опасен! Берегитесь его!» Что еще за старичок?!

Я поблагодарила и повесила трубку. Так, с Надей, думаю, все будет нормально. Она молодая, худая и не склонная к перепадам давления. Нужно будет взять у Катерины телефон Надиной матери – той, у которой домик в деревне. Пусть приедет ухаживать за дочерью – Катерине сейчас не до нее. Первоочередная задача – жизнь и безопасность близнецов…

Вошла Гольцова. Женщина успела принять душ и привести себя в порядок. Ее волосы блестели, как черный шелк, белый свитер скрадывал желтизну лица после бессонной ночи. Катерина грела руки о чашку кофе и выглядела собранной и деловитой.

Я рассказала хозяйке о своих переговорах с больницей. Катя обещала сегодня же позвонить матери поварихи.

За окном заурчал мотор автомобиля. Катерина вздрогнула, но осталась сидеть. Надо же, гордая какая… А я не гордая и вдобавок любопытная. Я встала и подошла к окну.

Но это было не «Паджеро» Макара Светозаровича. Из своего «жигуленка» выбирался Альберт Николаевич.

Спустя пару минут он вошел в столовую и устало опустился на стул.

– Ну что? – подалась вперед Катя.

– Поздравляю! Мальчик! – радостно заявил садовник. Мы с Гольцовой переглянулись.

– Простите? – осторожно переспросила я.

– Жозефина родила чудесного щенка! Это мальчик! Он белоснежный, только один носочек черный.

Да, хотя бы одна хорошая новость в череде плохих…

Альберт подвинулся к столу, и Катерина собственноручно положила ему каши. Садовник принялся завтракать. Я обратила внимание, до чего изящно он поедает овсянку. А уж когда Альберт начал намазывать маслом тост, я залюбовалась аристократическими движениями его длинных пальцев.

– Скажите, Альберт Николаевич, а кто вы по профессии? – спросила я, не отрывая взгляда от его рук.

– О, я не всегда был садовником, – зарделся мужчина. – Я музыкант, Женя. Виолончелист, и неплохой, кстати.

– Почему же вы решили стать садовником? – удивилась я.

Альберт бросил быстрый виноватый взгляд на Катерину и ответил: