Архипелаг исчезающих островов - Платов Леонид Дмитриевич - Страница 44

Вяхирев поспешил, по моему приказанию, взять пробы воды из обоих слоев.

Сопоставление оказалось очень эффектным. Мне подали на мостик стакан совершенно пресной воды. Ее зачерпнули ведром из верхнего слоя. Вода же из нижнего слоя, забранная через кингстон, была так солона, что не годилась даже для питания котлов.

— Пошли! Пошли! — закричали на палубе.

Тахометр, отсчитывающий скорость хода корабля, затикал быстрее. Ничего не изменилось на гладкой водяной поверхности, только наш корабль рванулся вперед, словно расстреноженный конь.

«Пятилетка» миновала устье Колымы.

Я, Тюлин и Андрей вошли в рубку. Стоявший у стола Сабиров держал на весу раскрытый вахтенный журнал и размахивал им из стороны в сторону.

— Что это вы? Будто дьякон с кадилом!

— Чтобы просохли чернила, Алексей Петрович!

На странице чернела жирная клякса.

— Ая-яй! Неаккуратно как! — пожурил капитан. — Журнал же, официальный документ!

— Ей-богу, не я, Никандр Федосеич!

— А кто?

— «Мертвая вода» сама в журнале расписалась. Нет, правда! Когда тряхнуло нас, я обмакивал перо в чернила. Капля упала с пера и…

На страницы журнала в хронологической последовательности заносится все, что происходит во время плавания. Это неукоснительно точная, хотя и очень лаконичная, летопись.

Педант Сабиров счел нужным прокомментировать также и кляксу. Под ней было выведено аккуратным почерком:

«След внезапного толчка. Восьмого августа в 19:15 корабль на траверзе Колымы вошел в „мертвую воду“, в 19:22 вышел из нее».

— Неточно, надо дописать, — сказал я, прочитав запись. — Добавьте: в 19:15 корабль пристроился в кильватер судну отважных землепроходцев XVII века!

Сабиров недоумевающе вскинул на меня глаза. Капитан, удивившись, вынул трубку изо рта. Только Андрей понимающе кивнул и усмехнулся.

— Я не шучу, — продолжал я. — Ведь «мертвая вода» упомянута в одном старинном манускрипте. Помните «скаску» о странствии корщика Веденея «со товарищи»? Видимо, здесь и в его время существовали особо благоприятные условия для возникновения «мертвый воды».

Оставив «веху» за кормой, мы взяли курс на северо-восток, в точности повторив маневр землепроходцев, направивших в этом месте свой коч «промеж сивер на полуношник».

И снова — в который уже раз — пожалел я о том, что на корабле нет Лизы. То-то радовалась бы «вехе», перебегала бы от борта к борту, ахала бы, ужасалась кляксе в вахтенном журнале и громко сочувствовала Сабирову.

Признаться, мне как-то недоставало ее на корабле. (Не говорю уж, понятно, об Андрее.)

Целый вечер просидел я у нее перед отъездом из Москвы без Андрея. Так и было задумано. Я хотел выяснить, почему отношения между ними не ладятся. «Брат подруги», деликатнейший Савчук, был здесь явно ни при чем.

В общем, я сам решил взяться за дело, одним взмахом разрубить этот запутанный узел.

Я так и сказал, переступив порог ее комнаты:

— Лиза! Я решил наконец разрубить этот узел!

— Узел?.. О чем ты говоришь?

Я неторопливо закурил и принялся расхаживать взад и вперед, как привык делать во время наших споров-разговоров с Андреем. Лиза, аккуратно скрестив на коленях руки — в позе пай-девочки, — ждала продолжения.

— Мне твое поведение не нравится и не может нравиться, — продолжал я. — Тем более что мы с Андреем уходим в плавание, расстаемся с тобой на год, а то и больше. Отдаешь ли ты себе в этом отчет? Чем недоумевать, пожимать плечами, отмалчиваться, лучше бы как-нибудь подбодрила человека — вот это был бы правильный поступок с твоей стороны.

— Ой, Лешка! — Лиза взялась за виски. — Сядь! Не ходи, не мельтеши перед глазами!

— Мне просто привычнее так думать. Но пожалуйста!

Я сердито ткнул окурок в пепельницу и, остановившись перед Лизой, оперся рукой о спинку ее стула.

— Заметь, ведь он и льды будет легче преодолевать. Дружба, знаешь ли, дружбой, а любовь — это все-таки…

Лиза снизу вверх, чуть приоткрыв рот, смотрела на меня. Вдруг она начала краснеть, все так же молча, не опуская глаз, медленно заливаясь, румянцем от шеи до лба, до корней своих пушистых, будто пронизанных солнечным светом, волос.

— О! — изумился я. — Был лучшего мнения о твоей проницательности. Тогда еще больше удивлю тебя. Поверишь ли, этот человек даже стихи в твою честь писал! Во как! Во время последней зимовки на мысе Челюскин.

— Стихи? — как автомат, повторила Лиза. — На мысе Челюскин?

— Да. Вообрази, до чего дошел! Это он-то — стихи!

— Никогда не думала, чтобы мне стихи. И — хорошие?

— Нет, что ты! Ужасные!

Лиза опустила голову, пряча пылающие щеки. Мне стал виден только ее кудрявый затылок.

— Это ничего, что ужасные, — пробормотала она. — Я бы очень хотела их услышать.

— Вот уж не советую!

— Почему? Ты не помнишь наизусть?

— Помню, конечно. Еще бы мне не помнить! Столько бился, черкал, выправлял. Вот где они у меня сидят! Все эти «стенания», «сияния», «кровь», «вновь», «любовь»… Ну и рифмы!..

— А мне неважно, какие рифмы, — шепнула Лиза, метнув на меня взгляд искоса. — Все равно мне понравится. Я уверена: очень понравится. Прочти, Лешенька! Пожалуйста!

— Прочесть? Да ты в уме? Прочесть тебе эти стихи? Предать своего лучшего друга?

Лиза выпрямилась и посмотрела на меня с таким видом, будто только что проснулась. Не хватало еще, чтобы начала протирать кулачками заспанные глаза.

— Какого друга? О ком ты говоришь?

— Да об Андрее же! О ком еще?.. Эх, опять не понимает!

Я вздохнул, набираясь терпения, и присел на краешек дивана.

— Это, знаешь ли, выглядело бы так, — сказал я, — словно бы я выставляю Андрея с невыгодной стороны, чуть ли не подвергаю его осмеянию. А ведь я же сват, выступало в роли свата. И разве это имеет значение: стихи там или не стихи? Вот ты, например, не можешь петь, хотя и очень любишь петь. Зато во всем остальном ты редкая девушка! Умница. Энергичная. Хороший товарищ. Даже довольно красивая, по-моему. В общем, вы с Андреем будете отличная пара, уверяю тебя. И дети будут у вас отличные.

Я запнулся. «Что-то я не то говорю, — подумал я. — Детей сюда зачем-то приплел…»

Но тут у Лизы разболелась голова — она болела, по ее словам, уже с утра, — и мне пришлось уйти, так и не разрубив этот запутанный узел.

— Тоже мне, сват нашелся, — провожая меня до лестницы, говорила Лиза шутливо, хотя вид у нее был действительно неважный. — Иди, иди себе, сват!

Но вы же видите, во время своего посещения я не сказал ни одной глупости или бестактности. Был, может быть, чересчур прямолинеен, и только…

Порой я все-таки жалею, что не сделал Лизу героиней этого повествования. Но тогда, конечно, изменилась бы вся его структура. Мне пришлось бы опустить многие научные факты. А это было крайне нежелательно.

Вы же помните, надеюсь, что героиней «Архипелага» является гипотеза об архипелаге? Гипотеза, и ничто иное! С самого начала я предупредил вас об этом. Так что уж не взыщите!

Вот почему я скрепя сердце должен держать Лизу на втором плане, хотя она со свойственными ей задором и решительностью то и дело прорывается на авансцену.