И настанет весёлое утро (сборник) - Токмакова Ирина Петровна - Страница 30

Потому что дальше было так.

Как только они прошли через двери, обе створки за ними закрылись и двери растаяли.

– Добро пожаловать в «Нигде и никогда»! – торжественно приветствовал их Вихроний. – Теперь вы как следует спрятаны. – И он улыбнулся им приветливо и повёл своим острым кожаным носиком.

Вихроний очень понравился Ивушкину. Ему казалось, что Вихроний хоть и покрытый колючками ёж, а совсем-совсем добрый, и умный, и надёжный какой-то.

Это и на самом деле было так.

Ивушкин и Луша стали оглядываться вокруг. Что это за страна «Нигде и никогда»? Куда они попали?

Кругом было зелено от листьев, пёстро от цветов; сразу стало ясно, что страна эта – лесная. Вокруг росли высоченные деревья с толстыми красноватыми стволами, под деревьями была густая трава, тоже необычайно высокая, мягкая, ласковая. В ней что-то шелестело, шептало, непрерывно двигалось. Небо было бледно-голубое, каким оно бывало у них в Высокове на рассвете. По небу иногда пробегали небольшие чистенькие облачка. Странность была в том, что на небе одновременно находились солнце, и луна, и звёзды. Как же это так?

Вихроний заметил их удивление.

– Совершенно верно, – подтвердил он. – У нас и солнце, и луна – всё вместе. Время тут не идёт. Нет ни дня, ни ночи. А всё сразу. Нет минут. Нет секунд. Нет часов, будильников, ходиков…

Не успел Вихроний это проговорить, как послышалось совершенно отчётливое тиканье: тик-так, тик-так, тик-так!

– Что такое?! – воскликнули Луша и Ивушкин в один голос. – Часы тикают!

Вихроний рассмеялся.

– Вы принесли тиканье с собой, как, бывает, кто-нибудь приносит с собой запах сеновала, или парикмахерской, или кухни, откуда он только что пришёл. Вы явились оттуда, где идёт время, где есть минуты и секунды. Где есть часы. Тиканье слышится от вас.

– Как странно!

Ивушкину стало неуютно. Вихроний заметил это и поспешил его успокоить:

– Да ничего страшного! Просто по этому тиканью все будут узнавать, что вы нездешние, только и всего!

– Вихроний, – сказала Луша, которую рассудительность и здравый смысл не покидали даже в этих необычных обстоятельствах, – Вихроний, теперь не худо бы обсудить, что нам делать. Не топтаться же здесь до самой ночи…

Луша вдруг умолкла, сообразив, что никакой ночи вовсе и не будет.

– Давайте рассуждать, – сказал Вихроний.

– Давай, – охотно согласилась Луша.

– Ваша беда в чём заключается?

– Ты же знаешь: меня хотят увезти в город без Луши, – пробурчал Ивушкин.

– А ты, соответственно, не хочешь.

– Да как же я захочу?! – крикнул Ивушкин, и голос у него сорвался. – Друзей не бросают!

– Подожди. Не кричи. Я понял. Значит, пока вы здесь, тебя увезти не могут. Тебя всё равно что и нету. Увезти того, кого нету, нельзя. Ты согласен? Значит, пока всё в порядке. Так?

– Ну, – буркнул Ивушкин.

– А дальше? – поинтересовалась Луша.

– А вот как быть дальше, надо спросить сестру Летницу.

– Чью сестру? – не понял Ивушкин.

– Она, видишь ли, всем сестра. Она обо всех заботится. Обо всех печалится. Всех любит. И всех понимает.

– Вот как! – удивилась Луша.

– Она мудрая и может дать самый мудрый на свете совет.

– Всё это хорошо и ладно, – сказала Луша. – Только где она, как нам её увидать?

– Пойдём к ней скорее! – заторопился Ивушкин. – Спросим, что надо сделать, чтобы Лушу тоже взяли в город! Вихроний, ну пойдём, пожалуйста!

Вихроний вздохнул. Видно, что-то его удерживало.

– Понимаете, – стал объяснять Вихроний, – всё совсем не так просто, совсем не просто… В «Нигде и никогда» есть одно очень злое существо – чёрная птица Гагана. Птица Гагана очень опасна. А для сестры Летницы – в особенности. Потому что сестра Летница одно на свете только и не может – не может оборониться от её неукротимого зла. И поэтому к сестре Летнице непросто дойти и найти её нелегко. Она – там, где её не найдёт птица Гагана. Я вам подскажу начало пути. Другие вам тоже помогут.

– Ты нас проводишь хоть немного? – спросил Ивушкин.

– Я должен быть возле ворот, – с сожалением сказал Вихроний. – Если мне удастся найти кого-нибудь, кто меня ненадолго заменит, я нагоню вас. Только вряд ли: все здесь заняты своим делом. Но вы не бойтесь. Я вам сейчас расскажу, как идти. Ивушкин, ты меня не слушаешь?

Ивушкин действительно его не слушал. Он прислушивался к шёпоту и шелесту деревьев, потому что в этом шелесте различил слова: «Вихроний привёл печального мальчика и печальную лошадь. Мальчика зовут Ивушкин, а лошадь зовут Луша, и они друзья и ни за что не хотят расставаться. Вихроний укрыл их в нашей стране, и они собрались в путь к сестре Летнице…»

– Вихроний, кто это говорит?

– Деревья, – просто сказал Вихроний, точно в этом не было ничего необычного.

– Деревья разве умеют?

– Всё живое умеет говорить, – сказал Вихроний, чуть-чуть вроде бы даже обидевшись.

– А у нас, в Синем лесу, они не говорят, – сказал Ивушкин.

– Говорят. Это вам только кажется, что они шелестят без смысла.

Вот так новость!

– Вихроний, а почему деревья рассказывают про нас с Лушей?

– Запоминают. Вот и повторяют потихонечку. Деревья всё-всё запоминают.

– А у нас?

– И у вас тоже. Деревья всё помнят. Просто они ещё не знают, как сказать, чтобы людям было понятно. Научатся когда-нибудь. Ведь вот наши-то научились.

– Всё это хорошо и ладно, – снова сказала Луша, которую все эти загадочные вещи не могли сбить с основного направления мыслей. – Нам-то с Ивушкиным как дальше быть?

– Вы идите сейчас вот этой тропкой, видите? Вдоль неё растёт гусиный лук, видите? Идите прямо, никуда не сворачивайте, а как дойдёте до старой ивы с дуплом, так у неё и спросите, куда вам дальше идти. Поняли? Не сворачивайте никуда!

– Пошли, Ивушкин, – решительно позвала Луша. – Тебе спасибо, ёж. Будь здоров.

– До свидания, Вихроний, – промолвил слегка растерянный Ивушкин.

И они двинулись по тропинке, с двух сторон поросшей не таким, как в Высокове, а крупным-крупным, с большими цветами, гусиным луком.

– Доброго пути! – пожелал им Вихроний. И когда они уже совсем почти скрылись из виду, крикнул вдогонку: – Только не верьте Развигору!

Но они торопились вперёд и слов его не расслышали.

Они шли и шли прямо и прямо по тропе. Деревья продолжали шептать, шелестеть, что-то вспоминать, что-то друг другу рассказывать.

Вдруг Ивушкин метнулся в сторону.

– Луша, постой! – крикнул он. – Какая необыкновенная, прекрасная бабочка! Погоди!

И он скрылся за кустами. Луша в недоумении остановилась.

А Ивушкин гнался за бабочкой необычайной величины и красоты: она была золотисто-голубая и точно отливала перламутром. Она то вспархивала к вершинам деревьев, то пряталась в густой траве. Ивушкину так хотелось её поймать и рассмотреть хорошенько! Но бабочка никак не давалась. Вот она замерла на нижней ветке дерева, похожего на липу, он подскочил, схватил и осторожно разжал ладони, но в них ничего не оказалось. Он с удивлением посмотрел на свои руки и тут же услышал тоненький смешок. Он огляделся. Никого не было видно, но смешок повторился:

– Хи-хи-хи!

Ивушкину показалось, что смех доносится откуда-то снизу, из-под ног. Так оно и было! Смеялась… трава.

– Что ты смеёшься? – растерянно спросил Ивушкин.

– Смеюсь, потому что ты пытаешься поймать бабочку. А её поймать нельзя.

– Почему?

– Это неуловимая бабочка! Трава вдруг замолчала.

– Ой, как ты странно тикаешь! Ты нездешний? Конечно, нездешний, – ответила она сама себе.

Так вот оно что! Неуловимая! Как же её поймаешь?

А где Луша?

Ивушкин вертел головой и не видел ни тропинки, ни Луши. Он метнулся вправо, потом влево. Тропинки не было.

– Луша-а-а! – позвал он громко. «Слушай-ай-й!» – ответило лесное эхо.

– Ты кого зовёшь? – спросила смешливая трава.